Смерть не самое страшное что может с тобой случиться
Покончить жизнь самоубийством или просто умереть можно несколькими путями, но кто знает, что испытывает человек, когда тонет в воде, падает с высокого здания, садиться на электрический стул или горит в огне. Жизнь заставляет задуматься над тем, какая самая страшная смерть ожидает человека?
У каждого человека свой взгляд на смерть и свои страхи. Самым страшным способом смерти считается сгореть заживо в огне. Однако, некоторые врачи и директора похоронных бюро не всегда соглашаются с этим, на своем веку они повидали не мало мучительных смертей. Страх каждого человека определят самый мучительный для него вид смерти. Например, одна мысль о том, чтобы упасть с высокого здания приводит в ужас людей, которые больше всего на свете боятся высоты, в то время как другие больше боятся утонуть.
Невыносимо мучительной кажется смерть, когда осознаешь и знаешь, как можешь умереть, или когда испытываешь страх неведения. Возьмем в качестве примера смерть в авиакатастрофе: когда самолет совершает аварийную посадку, люди осознают это и начинают паниковать, они примерно представляют, чем это может закончиться. Самое страшное, когда при посадке самолет охватывает пламенем, и, еще находясь в сознании, люди понимают, что сгорают заживо и это уже не предотвратить. Образно говоря, самолет «везет» еще живых пассажиров к вероятной смерти, и они это прекрасно осознают.
В большинстве случаев все происходит настолько быстро, что жертвы не успевают понять, что происходит, поэтому они не задумываются о том, что вскоре черная смерть с косой придет и по их души. Самое мучительное, когда человек умирает в муках, испытывая сильную боль и страх. С одним из подсобных рабочих в Африке, которые переносили цистерны с самой опасной серной кислотой, произошел трагический случай. Однажды переставляя бочки с серной кислотой, парень оступился и опрокинул на себя содержимое цистерны. Не смотря на то, что он сразу же вскочил на ноги, серная кислота уже попала на кожу и начала разъедать вначале одежду, а затем и тело мужчины. В панике, испытывая мучительную боль, он выбежал на улицу. К тому моменту, когда подоспели его коллеги, тело мужчины полностью растворилось.
Попавшая на тело кислота вначале поразила кожу, затем прошла внутрь и сожгла кровеносные сосуды и, проникнув в органы, убила человека. Это была невыносимая боль, а сам процесс уже необратим. Это несомненно один из самых мучительных и ужасных способов смерти.l
Похожие цитаты
Ожидание — не самое страшное, что может случится с человеком.
Плохие вещи — не самое худшее, что может с нами случиться. Ничто — вот самая плохая вещь, которая может с нами произойти.
Лишиться жизни — это еще не самое страшное, что может случиться с человеком. Худшее — это лишиться того, во имя чего ты живешь.
Цитаты К.Кастанеды о смерти.
Смерть — наш вечный попутчик. Она всегда находится слева от нас на расстоянии вытянутой руки, и смерть — единственный мудрый советчик, который всегда есть у воина. Каждый раз, когда воин чувствует, что все складывается из рук вон плохо и он на грани полного краха, он оборачивается налево и спрашивает у своей смерти, так ли это. И его смерть отвечает, что он ошибается и что кроме ее прикосновения нет ничего, что действительно имело бы значение. Его смерть говорит: «Но я же еще не коснулась тебя!»
Поступки обладают силой. Особенно когда тот, кто их совершает, знает, что это — его последняя битва. В действии с полным осознанием того, что это действие может стать для тебя последней битвой на земле, есть особое всепоглощающее счастье.
Смерть ожидает нас, и то, что мы делаем в этот самый миг, вполне может стать нашей последней битвой на этой земле. Я называю это битвой, потому что это — борьба. Подавляющее большинство людей переходит от действия к действию без борьбы и без мыслей. Воин-охотник же, наоборот, тщательно взвешивает каждый свой поступок. И поскольку он очень близко знаком со своей смертью, он действует рассудительно, так, словно каждое его действие — последняя битва.
Воин должен сосредоточить внимание на связующем звене между ним и его смертью, отбросив сожаление, печаль и тревогу. Сосредоточить внимание на том факте, что у него нет времени. И действовать соответственно этому знанию. Каждое из его действий становится его последней битвой на земле. Только в этом случае каждый его поступок будет обладать силой. А иначе все, что человек делает в своей жизни, так и останется действиями глупца.
Когда воина начинают одолевать сомнения и страхи, он думает о своей смерти. Мысль о смерти — единственное, что способно закалить наш дух.
Смерть находится везде. Она может принять вид зажженных фар машины, которая въезжает на холм позади нас. Она может оставаться видимой некоторое время, а потом исчезнуть в темноте, как если бы она покинула нас на время, но она опять появляется на следующем холме, чтобы потом исчезнуть вновь.
Без осознания смерти все становится обычным, незначительным. Мир потому и является неизмеримой загадкой, что смерть постоянно выслеживает нас. Без осознания присутствия нашей смерти нет ни силы, ни тайны.
Человек становится мужественным, когда ему нечего терять. Мы малодушны только тогда, когда есть еще что-то, за что мы можем цепляться.
Воин всегда живет бок о бок со смертью. Воин знает, что смерть — всегда рядом, и из этого знания черпает мужество для встречи с чем угодно. Смерть — худшее из всего, что может с нами случиться. Но поскольку смерть — наша судьба и она неизбежна, мы — свободны. Тому, кто все потерял, нечего бояться.
Идея смерти является колоссально важной в жизни магов, продолжал дон Хуан.- Я привел тебе неисчислимые аргументы относительно смерти, чтобы убедить тебя в том, что знание о постоянно угрожающем нам неизбежном конце и является тем, что дает нам трезвость. Самой дорогостоящей ошибкой обычных людей является потакание ощущению, что мы бессмертны, как будто если мы не будем размышлять о собственной смерти, то сможем избежать ее.
…Без ясного взгляда на смерть нет ни порядка, ни трезвости ума, ни красоты. Маги борются за достижение очень важного понимания: у них нет ни малейшей уверенности, что их жизнь продлится дольше этого мгновения…
Дон Хуан всегда говорил, что единственным средством, сдерживающим отчаяние, является осознание смерти как ключа к магической схеме существования. Он утверждал, что осознание нашей смерти является единственной вещью, которая даст нам силу вынести тяжесть и боль нашей жизни и боязни неизвестного. Но он никогда не говорил мне, как вывести это осознание на передний план. Каждый раз, когда я просил его об этом, он настаивал, что единственно важным фактором является волевой акт, — иначе говоря, я должен принять решение сделать это осознание свидетелем своих действий.
Скажем так, основным правилом для тебя должна быть готовность к смерти, когда ты приходишь встречаться со мной, — сказал он. — Если ты приходишь сюда, готовый умереть, то не будет никаких ловушек, неприятных сюрпризов и ненужных поступков. Все должно мягко укладываться на свое место, потому что ты не ожидаешь ничего.
Когда воин достиг терпения, он на пути к своей воле. Он знает, как ждать. Его смерть сидит рядом с ним на его циновке. Они друзья. Смерть загадочным образом советует ему, как варьировать обстоятельства и как жить стратегически. И воин ждет. Я бы сказал, что воин учится без всякой спешки, потому что знает, что ждет свою волю.
Только мысль о смерти может дать человеку отрешенность, достаточную для того, чтобы принуждать себя к чему бы то ни было, равно как и для того, чтобы ни от чего не отказываться…
Когда ты в нетерпении или раздражен — оглянись налево и спроси совета у своей смерти. Масса мелочной шелухи мигом отлетит прочь, если смерть подаст тебе знак, или если краем глаза ты уловишь ее движение, или просто почувствуешь, что твой попутчик — всегда рядом и все время внимательно за тобой наблюдает.
Смерть не является врагом, хотя и кажется им. Смерть не разрушает нас, хотя мы и думаем, что это так.
Смерть не самое страшное
Детсад, ей-Богу! Мечты прыщавага подростка о романтической, красивой и мгновенной смерти.
Вы, господа, забываете об еще одной альтернативе.
А альтернатива вот какая (случай из практики):
Вот и настает день, когда тебя выписывают из нейрохирургии. Привозят домой. Взгляд у тебя осмысленный, но глотать ты не можешь (поэтому у тебя в животе стома—дырка, в которую заливают бульон), дышать ты не можешь через рот и нос, так как парализованный язык проваливается в гортань и перекрывает доступ воздуху (поэтому из шеи у тебя торчит трубка—ты дышишь через нее), о том, чтобы что-нибудь сказать или чем-нибудь пошевелить, речь вообще не идет. Ссышься и срешься под себя, причем узнаешь об этом только по запаху. А чувствуешь. чувствуешь только боль, причем не можешь определить, откуда она, найти, так сказать ее локализацию—попробуйте-ка представить себе такое ощущение. И сказать о том, что тебе больно, тоже не можешь, попросить обезболивающих не можешь. А родственники и не догадываются, что тебе больно.
Так вот, тебя привозят домой, укладывают в отдельную комнату—отныне она твоя навсегда. Родственники вокруг суетятся, охают, ахают, стараются чем-то тебе помочь, спорят между собой (не с тобой же им спорить, все равно ничего не скажешь), как тебе будет лучше. Сначала рядом постоянно кто-то находится, меняет тебе памперсы, гребет говно, старается, как советовал доктор, высаживать на горшок по часам, переворачивает, чтоб не было пролежней, обрабатывает стомы на животе и шее, старается угадывать твои желания: задает тысячу вопросов, на которые надо ответить "да" или "нет", соответственно—моргнуть или не моргнуть. Но вопросы все какие-то не те. Тебе хочется, чтоб не мучила боль, и чтобы можно было шевелиться и чувствовать. А родственнички только глупостями интересуются: хочешь есть? хочешь срать? закрыть окно? накрыть одеялом? А тебе все это по-х.
Через некоторое время ты замечаешь, что в глазах родственничков уже нет прежней любви и сострадания, а появилось что-то новое. Это тоска. Тоска и ужас от мысли, что ТАК теперь будет всегда. Высаживай-не высаживай на горшок, все равно будешь ходить под себя, свой пузырь и анал ты так и не сможешь уже контролировать, в мебель, в одежду, в сами стены в квартире уже начинает безвозвратно въедаться запах говна и аммиака. И домой уже не приглашают знакомых, хотя они продолжают выражать семье свое соболезнование. На работе у родственничков появляются проблемы—ведь они должны, сменяя друг друга, дежурить у твоей постели.
В конце концов, они собираются на семейный совет и, высказывая самые благородные намерения, решают вместе, что надо нанять сиделку, что так будет лучше, что за тобой будет профессиональный уход, что заработать можно больше, чем потратить на эту сидеклу, а это опять же тебе во благо. На самом деле за этими благородными словами скрывается уже ненависть к тебе: никто не скажет этого вслух, постесняется.
Особенно ненавидеть тебя будут твои же дети. Если жена (если она достаточно совестлива) еще уважает штамп в паспорте и звание жены, "несет свой крест", то у детей своя жизнь. Они хотят принимать гостей, но не могут, одежда их тоже пропиталась запахом твоих испражнений—они чувтсвуют его уже на лестничной клетке, не то что в квартире, они хотят пойти в кино, а тут надо тебе бульон в желудок заливать. Совесть и уголовный кодекс мешают им закончить разом твои мучения.
И вот появляется сиделка, какая-нибудь узбечка, которая по-русски ни бельмеса. А зачем тебе? Ты все-равно сказать ничего не можешь, что с тобой разговаривать? Отныне она—твоя подруга жизни. Родственнички рассасываются. У них свои отныне дела. Будут, конечно, иногда заглядывать. Хоть сиделка и получает за тебя деньги, она ни по каким соображениям не обязана тебя любить. Она будет обращаться с тобой, как с бревном, механически выполняя свои манипуляции: кормить, промывать стомы, менять памперсы, мыть, переворачивать. Скоро появится новая боль. Это пролежни. Тебе покупают противопролежневый матрас, противопролежневые круги, приходится накрывать язвы спецальными раневыми салфетками, сиделка смазывает кожу персиковым маслом и засыпает в язвы стрептоцид. Однако по квартире уже начинает распространяться, помимо запаха испражнений, запах гнилого мяса. Пролежни начинают гноиться, язвы доходят до кости, боль адская. А тебя продолжают спрашивать: открыть окно? накрыть одеялом? Откуда они знают, что тебе больно? В конце ты уже не реагируешь на идиотские вопросы, смотришь не мигая в стену, и если до того тебя не прикончила пневмония—обычное явление среди лежачих больных—то умираешь от гноящихся пролежней через 3-5 лет после травмы. И так рад смерти! И так рады все вокруг! Это освобождение! Радуются все, кроме сиделки, конечно—ей придется теперь искать нового клиента.
Поймите. Я не отговариваю от затеи садиться на мотоцикл вообще. Я понимаю, что никто ни от чего не застрахован. Но надо же и на риск идти с умом. Если вам нужны рискованные удовольствия (они и мне нужны, иначе бы я не купил мотоцикл), то постарайтесь, чтоб было больше удовольствия, а риска меньше. Если уж такие фаталисты (мол, чему быть, того не миновать; это, мол, значит, что судьба такая), то почему бы сразу не выброситься с двенадцатого этажа на асфальт? Откуда вы знаете, какая у вас судьба?
Стейс Крамер. 50 дней до моего самоубийства
Знаешь, смерть – не самое страшное, что с тобой может произойти.
Читайте также: