Маринина смерть как искусство том 3
На известного режиссера Богомолова совершено покушение, и нашей знакомой Насте Каменской вместе с молодым оперативником Антоном Сташисом предстоит разобраться в этом деле. Вычислить преступника и лжеца среди актеров будет еще сложнее, ведь они настоящие профессионалы перевоплощения. Куда заведет сыщиков это сложное и запутанное дело с массой подозреваемых? Какое отношение покушение на режиссера имеет к событиям далекого прошлого?
Читайте онлайн детективный роман Александры Марининой «Смерть как искусство. Том 1. Маски» или купите книгу в удобном для вас формате на Литрес.
«Жизнь – театр, а люди в нем – актеры». Известное шекспировское изречение как нельзя лучше подходит к новому роману королевы современного детектива Александры Марининой. Ведь Театр – не только высокое искусство, он как живой организм, не терпящий лжи, предательства и порой мстящий очень жестоко.
В театре «Новая Москва» совершается загадочное и непонятное для окружающих преступление – покушение на режиссера и художественного руководителя Л. А. Богомолова. Теперь уже частный детектив Анастасия Каменская и молодой оперативник с Петровки Антон Сташис приступают к расследованию, которое приводит их к удивительным и неожиданным результатам. Подозреваемых много, все они лгут, и у каждого для этой лжи есть свои причины: и родительская любовь, и слепая страсть, и гнусный шантаж, и жажда успеха, достающегося слишком дорогой ценой, и страх разоблачения. Казалось бы, все вращается вокруг Театра, но одно маленькое, вроде бы незначительное событие, уходящее корнями в прошлое и ставшее в результате роковым, порождает новое зло. И сегодня пришло время восстановить справедливость…
Александра Маринина - Смерть как искусство. Том 2. Правосудие
И в целом оказался не далек от истины. Как только Кот Гамлет снова почувствовал себя породистым, красивым и почти здоровым, он сразу же забыл, где находится и кому обязан своим выздоровлением.
– Как-то у вас тут все по-плебейски, – недовольно заявил он, когда ему в очередной раз принесли на широком листе лопуха шарики, скатанные из насекомых, высушенной травки и измельченных овощей. – Мой папенька хоть и бедный был, а меня из фарфорового блюдечка кормил.
– Вот именно, что он бедным был, – тут же встрял Ворон, – и блюдечко тебе приспособил из своего сервиза от бедности, потому что на специальную миску у него денег не было. Все приличные коты, между прочим, жрут из металлических мисок.
– Ну и все равно, – упрямился Кот. – Вот когда я был маленьким и меня еще папеньке не отдали, помню, лежим мы с маменькой в шелковой корзинке, гости приходят, на нас смотрят, красивая музыка играет, духами пахнет. А у вас тут что? Одни сплошные разговоры, и ничего не происходит. А вот еще когда я болел, меня к специальному доктору носили, и он меня лечил в специальной комнате.
Тут уж Ворон не смог скрыть возмущения.
– Да здесь вокруг тебя четыре доктора крутятся, только что в задницу тебе не дуют! Змей ловит, кого сумеет, я насекомых добываю, Белочка готовит, травки собирает, настои для тебя делает, микстуры, примочки, Камень грелкой работает, а тебе все мало, утроба твоя ненасытная! Тебе все какой-то красоты хочется, каких-то изысков! Не нравится тебе у нас – вали на все четыре стороны, нам же хлопот меньше.
Кот обиженно надулся и отвернулся.
– Ворон, Ворон, – кинулся успокаивать друга Камень, – ну не надо так, ну что ты, зачем? Уважаемый Гамлет привык к другому образу жизни, в этом нет ничего порочного, он ни в чем не виноват. Не надо ссориться, друзья мои. Давайте-ка лучше вернемся к шекспировскому «Гамлету», я его что-то несколько подзабыл. Что это за история с «Мышеловкой»?
Конечно, ничего Камень не забыл, и Ворон это отлично понимал. Просто такой дипломатический ход, чтобы отвлечь Ворона от негативных эмоций и дать возможность Коту почувствовать свою нужность и значимость. Вот старый пень! И чего он так перед этим Котом прогибается?
Знатный театрал Гамлет тут же забыл о своих обидах и пустился в объяснения:
– В «Гамлете» по ходу действия приезжают бродячие актеры, и Гамлет просит их сыграть для всего двора пьесу «Мышеловка», в которой будет обыграно убийство его отца со всякими такими подробностями, известными только непосредственным участникам происшествия, то есть убийце-Клавдию и его жертве. Гамлету-младшему хотелось посмотреть, как Клавдий будет реагировать на постановку, не выдаст ли он себя. При этом Гамлет еще и написал сам часть текста, чтобы было поближе к реальной истории.
– Выходит, Лесогоров специально написал пьесу и притащил ее в театр, чтобы кого-то напугать? Как ты думаешь, Ворон?
Ну, еще бы, конечно, теперь Камень обращается к Ворону, чтобы и ему дать слово и таким образом нейтрализовать назревающий конфликт. Вот миротворец чертов! Ворон хотел было гордо промолчать в ответ, но, конечно же, не смог.
– Или напугать, или спровоцировать, – веско изрек он. – Такое мое мнение.
Но Камню все казалось мало, и он продолжал прикидываться слабоумным.
Слава богу, Змею тоже надоело это представление, и он решил положить ему конец.
– Ну, это пусть сыщики разбираются, им за это зарплату платят, а наше дело – смотреть и получать удовольствие. Дорогой Ворон, достаточно ли ты уже отдохнул, чтобы лететь смотреть дальше? А то мы сгораем от нетерпения.
«Дорогой Ворон»… Надо же! От этой тощей веревки доброго слова дождался. И все из-за Кота.
Весь понедельник Настя и Антон снова провели в театре в попытках выяснить, не приезжал ли в апреле 2009 года следователь Тихомиров, и если приезжал, то с кем он встречался и о чем спрашивал. Все расспросы оказались бесплодными, никто ничего такого припомнить не мог. С одной стороны, прошло уже полтора года, многое могло забыться, но с другой – визит следователя в театр – событие все-таки нерядовое, оно должно было остаться в памяти.
– Итак, у нас с вами три варианта, – уныло констатировала Настя. – Первый: Тихомиров до «Новой Москвы» не доехал. Второй: он здесь был, но его почему-то забыли. И третий: он здесь был, и его не забыли, но нам об этом не говорят.
– Я бы уточнил, – возразил Антон. – Тихомиров здесь был и разговаривал с каким-то одним конкретным человеком, больше он ни к кому не обращался. Именно поэтому его никто не помнит.
– Кроме этого конкретного человека, – подхватила Настя, – который нам лжет.
– Или которого мы с вами не нашли. Ведь сегодня в театре не вся труппа и не все сотрудники. И это означает, что мы с вами пришли к тому, с чего в свое время начали: нам надо снова методично отлавливать и опрашивать всех без исключения работников театра, включая тех, кто работал весной девятого года и теперь уволился.
Настя схватилась за голову. Снова-здорово! Нет, по второму кругу она этого не выдержит.
– У нас остается Богомолов, которого мы не можем опросить, но ведь Тихомиров мог приходить именно к нему, – с робкой надеждой произнесла она. – Надо поговорить с Еленой Богомоловой, может быть, муж ей рассказывал об этом визите.
Антон с готовностью вытащил телефон.
Но надежда потухла, не успев разгореться. Елена Богомолова твердо заявила, что ни о каком следователе Тихомирове муж ей никогда не рассказывал.
– Опять тупик, – сказала Настя. – То ли Богомолов с Тихомировым и в самом деле не встречался, то ли скрыл этот факт от жены. И если скрыл, на это должны быть очень веские причины. Ладно, Антон, опросами мы с вами ничего не добьемся, все равно будем все время подозревать, что нас обманывают. Мы пойдем другим путем. Поезжайте к Блинову и возьмите у него запрос в архив Шиловского суда, начнем изучать дело Леоничева.
И снова долгая дорога в Шиловск, которая во вторник заняла раза в два больше времени, чем в выходные дни. Спина у Насти разламывалась, но она глотала обезболивающие таблетки и мужественно терпела. Пока они с Антоном добирались из Москвы до родного города Артема Лесогорова, позвонил Сергей Зарубин и сообщил, что М. А. Торлакян скончалась летом 2009 года, месяца через три после Анатолия Петровича Тихомирова, а до этого работала консьержкой в одном из домов в Шиловске.
– Я запомню, – ответила Настя.
Конечно, она уже не девочка, но уж адрес-то она запомнить в состоянии. Правда, адресов оказалось два, один – тот, по которому проживала Маргарита Андреевна, другой – по которому она работала. Но и два адреса запомнить для Насти Каменской пока еще задача вполне посильная.
В Шиловске они разделились, Антон получил для Насти в архиве суда дело об убийстве Леоничева и оставил ее изучать материалы, а сам отправился собирать информацию о покойной Маргарите Андреевне Торлакян.
Если судить по записям Анатолия Петровича Тихомирова, у него были определенные сомнения в виновности Светланы Леоничевой, осужденной приговором Шиловского суда к восьми годам лишения свободы. Эти же сомнения Настя видела и в материалах уголовного дела, в той его части, которая велась внезапно умершим следователем. После смерти Тихомирова дело передали следователю Яцуку, который повел следствие по самому очевидному пути, ни о чем особо не задумываясь и ни на чем не заостряя внимание. Улики налицо, показания свидетелей есть, что еще нужно? Очевидно, ему не хотелось копаться, он стремился закончить дело как можно скорее и передать его в суд. И Яцуку это вполне удалось.
После того, как дело перешло к Яцуку, никакого упоминания о театре не появлялось. Откуда же оно взялось у Тихомирова в его записках? И никакая консьержка Торлакян в качестве свидетеля не вызывалась и не допрашивалась. Посмотрев в деле адрес места преступления, то есть квартиры супругов Леоничевых, Настя мысленно отметила, что он полностью совпадает с адресом места работы консьержки Маргариты Андреевны Торлакян. То есть совершенно очевидно, что Анатолий Петрович Тихомиров пытался выяснить, кто приходил к Леоничевым в последнее время перед смертью потерпевшего.
В целом фабула выглядела примерно так же, как и в пьесе «Правосудие»: некий Леоничев, житель города Шиловска и владелец небольшого строительного бизнеса, долго оплачивал пребывание престарелой матери в частной клинике, даже занимал деньги в долг, чтобы не вынимать их из дела. Счета за клинику, находящуюся в Москве, были огромными, но он платил, пока мог. Потом возможности у него иссякли, кризис 2008 года ударил в первую очередь по строительному бизнесу, Леоничев с трудом отдал долг и начал потихоньку вынимать средства уже из дела, но в один прекрасный момент встал перед дилеммой: или продолжать черпать деньги у себя самого и поставить свой бизнес на грань краха, или перевести мать в муниципальную больницу в Шиловске, то есть перестать платить. Мать была очень пожилой, 94 года, находилась в сопоре и лежала в реанимации, подключенная к аппаратам жизнеобеспечения. Перевозка ее в другую клинику потребовала бы временного отключения ее от аппаратов, врачи точных прогнозов, как обычно, не давали, говорили, что она может перенести переезд, а может и не перенести. Леоничев рискнул, но дорога по перегруженной транспортом Москве заняла слишком много времени, и мать скончалась в машине «Скорой помощи». В тот период, когда Леоничев принимал свое непростое решение, его жена Светлана была в отпуске, который проводила за границей. Вернувшись, она узнала, что свекровь уже похоронили. Светлана была крайне недовольна тем, что ее вовремя не известили и не дали возможности присутствовать на похоронах вместе с мужем, и это стало, по утверждению следствия, первой каплей, упавшей в чашу. Спустя какое-то время Светлана случайно встречает в Москве заведующего отделением реанимации в той самой частной клинике, где много месяцев лежала ее свекровь, и от него узнает, что Леоничев сам принял решение об отключении матери от аппаратов и перевозке ее из московской клиники в Шиловскую больницу. А муж-то ничего этого ей не рассказывал! Сказал только, что мама умерла в больнице. Светлана кинулась к мужу выяснять отношения, называла чудовищем, монстром, кричала, рыдала. Она не могла понять, как можно было принимать такое решение. Да черт с ним, с бизнесом, черт с ними, с деньгами, лишь бы мать оставалась жива, пусть и в сопоре, без сознания, в реанимации. Своим негодованием Светлана Леоничева щедро делилась с окружающими, и очень скоро все друзья и знакомые семьи знали, что она боится мужа, считает его убийцей, негодяем и подонком, недостойным жить на этой земле.
Александра Маринина - Смерть как искусство. Том 2. Правосудие
– А вам хотелось бы продолжения? – спросил Антон. – Простите, если лезу не в свое дело, вы можете не отвечать.
– Ну, почему же, я отвечу. Да, мне хотелось бы более близких отношений, потому что Никита мне очень нравится и как мужчина, и как личность. Но поскольку я знаю, что это невозможно, то и не мечтаю об этом. А теперь объясните мне, пожалуйста, почему вы обо всем этом спрашиваете и какое отношение мои разговоры с Никитой имеют к покушению на Богомолова.
– Ольга, мы проделываем массу рутинной работы, собираем информацию всюду, где только можем, а потом для дела оказывается нужной всего одна капля из целого океана сведений. Но мы никогда не знаем, какая именно капля понадобится, поэтому собираем их все и беспомощно барахтаемся в волнах. Так понятно?
Она резко встала и очень серьезно посмотрела на Антона.
– Понятно, что ничего не понятно. Но другого ответа я, видимо, не дождусь. Пойдемте, я провожу вас.
Антон отъехал от Шиловска, прижался к обочине, выключил двигатель и достал диктофон. Голос Ольги Поповой заполнил салон автомобиля, Антон слушал с закрытыми глазами и вспоминал то, что видел. Девушка в коротком махровом халатике. Распущенные длинные, чуть волнистые волосы, кривоватые ноги, но щиколотки хорошие, сухие, тонкие, а вот коленки угловатые, какие-то мосластые. Вот она скрывается в комнате и появляется в… драных джинсах и однотонной изумрудно-зеленой блузке с рюшами. Такую блузку надевают только под строгий черный костюм, а никак не к модным джинсам блекло-голубого цвета. Волосы забраны в узел и сколоты голубой пластмассовой дешевенькой заколкой. На губах ярко-розовая помада, а глаза… глаза подведены тонкими стрелками, на веках тени… какого же они были цвета? Да, правильно, светло-коричневые. Антон представил себе руку Ольги, держащую чашку, и усмехнулся: аккуратный маникюр, явно свежий, с сиреневым лаком. Странная девушка. Зачем она стала переодеваться, причесываться и краситься? Хотела понравиться молодому человеку из милиции? Вполне возможно, но если это так, она не стала бы пить чай одна. Ни за что не стала бы. Если она действительно была так уж сильно голодна, она бы терпела. Потому что хотела понравиться. Или проявила бы настойчивость и заставила гостя выпить хоть чашечку. Нет, не хотела она Антону понравиться. Тогда что? Зачем этот цирк с переодеваниями и макияжем? Зеленая блузка, голубая заколка, коричневые тени, розовая помада и сиреневый лак. Что-то немыслимое! А ведь квартира производит вполне нормальное впечатление, обставлена со вкусом, без аляповатостей в отделке. Или квартиру Ольге Поповой отделывал кто-то другой? А ее личный вкус проявился как раз в том, в каком виде она предстала перед Антоном? Неужели такая девушка могла хоть чем-то привлечь Никиту Колодного, который усмотрел в ней тонкое чутье к театральному искусству? Не вяжется одно с другим, никак не вяжется.
Антон дослушал запись до конца и начал сначала. Вот идут первые вопросы… вот Ольга непроизвольно дергает губами… вот тут она пошла на кухню, Антон последовал за ней… заваривает чай… ставит на поднос посуду… пьет чай одна в присутствии постороннего человека…
Вот оно. Она не просто не хотела понравиться, ей вообще было все равно, какое впечатление она произведет. Ей было даже все равно, как она выглядит. И одевалась она в первое, что подвернулось под руку, и волосы сколола первой же попавшейся заколкой, и помаду вынимала из сумочки, не глядя и не обращая внимания на ее цвет, и глаза красила точно так же. Ей нужно было время, а чтобы оправдать длительное отсутствие, Ольга меняла одежду, прическу и делала макияж совершенно механически, потому что в это время судорожно обдумывала ситуацию, к которой оказалась не готова.
«– …Так какие у вас отношения с Колодным?
– Я же говорю: не близкие».
И тут она не лжет, Антон это отчетливо чувствует, он хорошо помнит взгляд Ольги и движения ее лицевых мышц, когда она произносила эти слова. Отношения не близкие. Тогда что ей скрывать? Чего стесняться?
Он выключил диктофон и позвонил Зарубину.
– Нужно получить детализацию телефонных разговоров Колодного за два года, – сказал он, когда Сергей ответил. – Месяца оказалось мало.
– За два года? Ты не опупел ли часом, деточка? – почти заорал подполковник. – Ты хоть представляешь, какой это массив? И кто будет с ним разбираться?
– Мне кажется, вы сами знаете кто, – осторожно заметил Сташис.
– Кажется ему, – проворчал Зарубин. – И что я должен Блинову говорить?
– Вы – начальник, вам виднее. Но запрос-то на номер Колодного у нас есть, второй можно не брать, просто подъедем и попросим сбросить нам информацию по его сим-карте. Хотите, я сам завтра с утра поеду?
– Ага, сам поедешь, сам возьмешь и отвезешь это сам знаешь кому, – заключил Сергей. – Все, отбой.
В глазах рябило, мелкие буквы и цифры сливались в монолитные серые строчки. Настя потрясла головой и зажмурилась, чтобы дать отдых глазам. Кто сказал, что проработать перечень телефонных звонков одного человека за два года – легкий труд? Убить бы того, кто так думает. И почему по запросу следователя нельзя было получить электронную базу данных? Тогда работа была бы сделана легко и быстро.
Она приоткрыла дверь, ведущую из кухни в коридор, и на цыпочках прокралась к комнате, из которой доносилось ровное сопение: на диване спал Чистяков, а на разложенном кресле-кровати – Сережа Зарубин.
– Тебе придется пустить меня ночевать, – заявил он накануне вечером. – Сейчас Сташис привезет тебе детализацию звонков Колодного за два года, и я не могу допустить, чтобы ты изучала доказательство в отсутствие процессуального лица.
– Ты – не процессуальное лицо, – тут же отпарировала Настя, – процессуальное лицо – это следователь, а ты всего лишь опер. Хотя и с полномочиями, спорить не буду. Признайся лучше, что тебе ночевать негде, ты опять со своей погавкался.
– Ну и признаюсь, – проворчал Сергей. – Не пустишь, что ли?
– Куда же тебя девать, – засмеялась Настя, – приезжай.
Сергей явился, когда перед ней на кухонном столе уже лежала стопка распечаток.
– На королевский ужин не рассчитывай, – предупредила Настя, – стол на кухне занят, будешь есть в комнате, поставив тарелку на коленки. Это в том случае, если Чистяков тебя покормит. А меня не трогай, я занята.
Чистяков, конечно, проявил гостеприимство и накормил усталого сыщика, но, как и предупреждала Настя, «на коленках», ибо стол в комнате был давно и прочно занят компьютером и Лешиными бумагами.
Сейчас уже третий час ночи, мужчины давно спят, а Настя все сидит и проверяет сама себя, боясь что-нибудь упустить. Так что же получается с этими телефонными переговорами? А получалось странное.
Звонки между Колодным и Поповой начались полтора года назад, в апреле две тысячи девятого года. И начались они в тот день, когда погиб Дмитрий Леоничев. Именно в тот самый день. В течение полугода до этого ни одного звонка с телефона Колодного на телефон Поповой не было. Но это ни о чем не говорит, вполне возможно, что у Поповой раньше был другой номер, и они активно общались, а Настя обращает внимание только на тот номер, которым Ольга пользуется теперь.
Она сделала пометку в блокноте: узнать, не меняла ли Попова номер. Завтра прямо с утра она скажет об этом Антону.
Итак, день, когда был убит Дмитрий Леоничев. Сперва неотвеченный вызов с телефона Колодного на телефон Поповой. Спустя два часа пятьдесят минут Ольга позвонила Никите, еще через полтора часа он сам позвонил ей. Оба разговора длились минут по десять.
На следующий день Ольга опять звонила Никите и разговаривала с ним четырнадцать минут.
Спустя два дня Никита Колодный позвонил Поповой, разговор длился девять минут.
И еще несколько звонков в течение недели, последовавшей после смерти Леоничева. Разговоры между Никитой и Ольгой становились все короче, последний – всего две с половиной минуты.
И все. Через неделю звонки прекратились, и их не было шестнадцать месяцев. То есть ни одного звонка с апреля 2009 года по сентябрь 2010-го. И это было самым трудным в Настиной сегодняшней работе, потому что она все время боялась, что пропустила строчку в многостраничной распечатке и не увидела, а звонки все-таки были. Она несколько раз, то подряд, то вразбивку, просматривала листы за эти шестнадцать месяцев, чтобы быть полностью уверенной, и остановилась только тогда, когда поняла, что уже все равно ничего не соображает и не видит.
Получалось, что контакты между Колодным и Поповой возобновились в сентябре… Настя полистала свой рабочий блокнот. Да, через два дня после того, как в театре прошла первая читка пьесы «Правосудие» и было объявлено распределение ролей. Ну, что ж, это вполне укладывается в объяснения Поповой о том, что Никита обсуждал с ней свою работу в театре. Ему дали новую роль, большую, главную, теперь есть о чем поговорить с девушкой, у которой, по его собственному выражению, «необыкновенное чутье к театральному искусству». Однако длительность разговоров очень маленькая, и это совсем не похоже на то, что Колодный подолгу обсуждает с Ольгой текст пьесы и проблемы работы над ролью, скорее смахивает на «созвон, чтобы договориться», когда и где встречаемся.
Смерть как искусство
Двухтомник Александры Марининой «Смерть как искусство» (том первый — «Маски», том второй — «Правосудие») сумел какое-то время побыть на вершине рейтинга самых продаваемых в России книг. И это несмотря на «кусачую» цену. Расчет издательства «Эксмо» оказался безошибочным: Маринина, Каменская, Театр.
Писательница с таким увлечением открывала для себя загадочный мир театра, что не могла не заразить этим чувством читателей. Поводом для погружения в атмосферу напряженных творческих поисков, а также сплетен, интриг и тотального лицедейства послужило покушение на убийство. И не кого-нибудь, а художественного руководителя и главного режиссера театра «Новая Москва» Льва Богомолова.
Боюсь проводить параллели между вымышленным худруком и реальными фигурами театральной Москвы. Лев Богомолов — собирательный образ театрального лидера, аккумулировавший черты узнаваемых персонажей российской театральной истории и современности. Образ получился отталкивающий, что уж говорить. Может быть, действительно, с актерами и другими людьми театра можно разговаривать только на языке откровенного хамства, помыкать ими, унижать, не давать ролей одним и одаривать ими других, своих любимчиков?
Да и другие «деятели театра» вышли у Марининой совсем несимпатичными. Разве что старейшая народная артистка Евгения Федоровна Арбенина вызывает уважение. Ее коллеги — лживы, капризны, словно испорченные дети. И постоянно лгут — Насте Каменской, ее напарнику Антону Сташису, друг другу. Попробуй тут установи истину, раскрой преступление. Расследование пробуксовывает, и только во второй части, когда ниточка уводит в сторону от театра, сыщики нащупывают твердую почву под ногами. Дальше, как говорится, дело техники. Тут уж Каменской равных нет.
Новую книгу Александры Марининой, несмотря на наличие трупов, преступного умысла, нарушения закона не назовешь детективом в чистом виде. Автор размывает рамки жанра, который принес ему славу. В романе немало отвлеченных рассуждений, размышлений, вплоть до необычных трактовок известных пьес. В первом томе действие развивается неспешно. По замыслу писательницы, интерес читателя должен подпитываться все более глубоким погружением в театральную среду.
Приходится отмечать неровность авторского письма. Самые удачные, поистине захватывающие эпизоды — когда Каменская вступает в интеллектуальный поединок с персонажами разворачивающейся криминальной драмы — журналистом Лесогоровым, актером Арцеуловым, исполнительным директором Бережным. Самыми слабыми в книге оказались сцены, в которых на авансцену выходят мифические герои — Камень, Ворон, Змей, Белочка. Находясь где-то в параллельном измерении, они следят за ходом расследования, попутно стараясь вылечить театрального кота Гамлета, «провалившегося» к ним из нашего мира. Их пространные диалоги и философские рассуждения выглядят немного наивно и были бы больше уместны в детской книжке. Понятна цель автора — раздвинуть границы времени и пространства, чтобы придать произведению многомерности, изменить ракурс, облагородить жанр. Но средства выбраны не самые удачные.
Маринина одушевляет и сам Театр. Он думает, ощущает, испытывает эмоции, спит и бодрствует. Как к этому приему относиться, честно говоря, даже не знаю.
Композиционно роман «Смерть как искусство» получился рыхлым. Либо надо было делать два полноценных тома, либо отсечь второстепенное и собрать все лучшее в один. А так получилось ни два, ни полтора.
Читайте также: