Дом который построил макс
Дом, который построил Макс
Максим Леонидов — участник легендарного «Секрета» — после распада группы не пропал с музыкальной карты страны. Он по-прежнему радует поклонников песнями, активно гастролирует, играет в спектаклях, да и вообще полон сил и энергии. А еще полтора года назад в жизни Максима случилось долгожданное событие — он впервые стал папой. Его молодая жена Александра родила Леонидову дочку, очаровательную Марию.
1 августа 2006 04:00Максим ЛЕОНИДОВ — участник легендарного «Секрета» — после распада группы не пропал с музыкальной карты страны. Он по-прежнему радует поклонников песнями, активно гастролирует, играет в спектаклях, да и вообще полон сил и энергии. А еще полтора года назад в жизни Максима случилось долгожданное событие — он впервые стал папой. Его молодая жена Александра родила Леонидову дочку, очаровательную Марию. Кудри у малышки — точь-в-точь такие, как у папы. Максим называет дочь своим портретом. Теперь в доме музыканта слышна не только музыка, но и детский смех, всюду разбросаны игрушки, а на книжной полке сборники японской поэзии соседствуют с книгой «Если ваш ребенок гений».
Максим живет в собственном доме, в одном из пригородов Санкт-Петербурга. Музыкант построил его три года назад. В начале 90-х он уезжал в Израиль — «навсегда», поэтому продал все, что у него было в России. Леонидов действительно считал, что никогда не вернется в Санкт-Петербург, но у судьбы был приготовлен иной сюжет. Прожив шесть лет на земле обетованной, Леонидова вновь потянуло в Россию. И он приехал обратно. Долгое время снимал квартиры или жил у друзей: Максим решил, что в Петербурге он сначала купит «нормальное жилье» для мамы, а потом и о себе подумает. В городе музыкант жить не хотел, его манил тихий и спокойный пригород. Посмотрев несколько вариантов вокруг Петербурга, Максим остановился на районе Парголово. Здесь очень красивые места: неподалеку Шуваловский парк и озера. Нет городской суеты и вечной спешки.
…Из-за ворот выглядывает мокрый и любопытный нос Степана. Степан — это грозная овчарка, которая стережет дом. «А этот зверь не кусается?» — на всякий случай интересуюсь я. Леонидов честно отвечает, что может и укусить. Хозяин закрывает Степана в кладовке и только тогда пускает нас во двор. При входе в дом, на веранде, замечаю барельефы с ликом Девы Марии. Леонидов тут же объясняет, что специально их здесь повесил, потому как считает, что дом начинается раньше, чем с прихожей, — именно с входной двери.
Дом у Максима большой и разделен на функциональные зоны. Жилая часть — гостиная, совмещенная со столовой, спальня, кабинет, детская. Хозяйственная часть — кухня, кладовые, а также спортивный зал. Гараж пока находится внутри дома, но скоро его перенесут на улицу. «Я понял, что мне не хватает гостевых комнат, — говорит Максим Леонидов. — Иногда приходится гостей укладывать спать в моем кабинете на диване. Пространство в доме, освобожденное из-под гаража, переделаю в комнаты для гостей. Скорее всего их дизайн будет выполнен в народном стиле».
По-настоящему раритетная вещь в доме Леонидова, которой хозяин очень гордится, — белоснежный рояль Соловьева-Седова. Максиму рояль подарил внук известного композитора, когда был вынужден продать квартиру своего знаменитого деда на Фонтанке: «Рояль некуда было ставить, и Вася — внук Соловьева-Седова — предложил мне его забрать. Инструмент был расстроен, но умелые реставраторы привели рояль в надлежащий вид. Теперь за ним я сочиняю песни». Совсем недавно у Леонидова вышел новый альбом «Основы фэн-шуй». Название, понятно, ироничное, потому что сам Максим скептично относится к повальному увлечению русских людей эзотерикой. И, разумеется, свой дом Максим обустраивал не по правилам фэн-шуй, а по велению сердца и души.
Особую атмосферу дому придают многочисленные фигурки кошек. Леонидов признается, что страстный кошатник: «Когда я жил в Израиле, у нас с моей первой женой было три кошки — Соня, Дуся, Оля. Почему назвал Олей? Да потому, что поведение у кошки было такое, какое бывает у типичных Оль! — восклицает Максим. — Пока в доме нет кошки, но я обязательно заведу ее, а может быть, сразу двух — кошечку и кота. Только пусть Маша немного подрастет. Ребенку всего полтора года, а кошка — небезопасный зверь. Может укусить или поцарапать». Так что пока подрастает Маша, в доме Максима «размножаются» декоративные кошки. Одна киска, свернувшись в клубочек, притаилась на шкафу, другая улеглась на книжках, третья держит настольную лампу. Кошачья тема так или иначе находит свое продолжение и в других комнатах дома.
По мнению Леонидова, главная идеология дома сосредоточена в гостиной комнате, потому что здесь чаще всего собирается вся семья, здесь принимают гостей и здесь же проводят разные торжества. Гостиная у Максима совмещена со столовой, последняя как будто спрятана в «кармашке» большой комнаты. Главная особенность центра дома — это полное отсутствие острых углов. «Без углов комната получилась как кокон. Заходишь сюда, и атмосфера такая, будто бы тебя что-то обволакивает. Еще никто не сказал, что гостиная хищная или что здесь чувствуешь себя неуютно», — говорит Максим Леонидов.
…Маша лопочет пискливое «мама» и ходит по дому с куклой Машей, которая выше малышки сантиметров на двадцать. Леонидов берет на руки и Машу, и куклу и рассказывает о детской. «Пока в комнате Маши все просто, но в будущем мы обязательно здесь сделаем сказочную страну, в которой будет уютно жить ребенку».
Все вещи в доме Максима со своей историей и выдают предпочтения и вкусы хозяина. Ему нравится эклектика, он с радостью экспериментатора сочетает, казалось бы, несочетаемые элементы. «Вон смотрите, на камине стоит старый европейский будильник, который я купил, по-моему, в Чехии, а рядом с ним — руки Будды, привезенные из Непала, — говорит музыкант. — Казалось бы, европейский винтаж и восточные элементы, но как смотрится! Ведь хорошо, правда?»
Кстати, над камином висит не менее примечательная вещица: греческая лопата (раньше такими лопатами доставали из печи хлеб), на которой в технике иконописи изображен лик Мадонны. «Я — абсолютный космополит в религиозном смысле, но с почтением отношусь ко всем символам веры», — с этими словами Леонидов показывает еще одну «буддийскую штучку» в своем доме. Это картина, сотканная монахами Бонна и привезенная Леонидовым из-под Катманду: «Как-то мы ездили вместе с Гребенщиковым и его женой Ириной в Непал. Борису тоже понравилась эта картина, но у него не было с собой 200 долларов, а у меня было».
Над книжными полками у Максима стоит маленький оркестрик: контрабас, труба и аккордеон. «Все эти инструменты появились в моем доме не случайно, — объясняет Максим. — Контрабас мне достался от друга. Я какое-то время жил у него в квартире. Когда мой друг надумал переезжать за границу, то контрабас я забрал себе. Он старый, рассохшийся, но очень красивый. Я долгое время не мог найти ему место в интерьере, но потом понял, что лучше чем над книжными полками он никуда не встанет. Рядом с контрабасом — труба. Я хотел научиться играть на ней для своей роли в спектакле „Двое других“. Учился-учился, но потом бросил, потому что понял, что классно сыграть не смогу, а абы как играть не хотелось. А вот этот аккордеон когда-то принадлежал бабушке моей супруги Саши. Она была артисткой, на этом аккордеоне исполняла песни и романсы».
В кабинете музыканта висит картина, нарисованная и подаренная Андреем Макаревичем. Что бы вы думали там изображено? Ну конечно! Томная, загадочная черная кошка. В детской комнате можно увидеть фотокартину: мама-тигрица ласкает маленького тигренка. Да и супруга Максима Леонидова — актриса Театра Ленсовета Александра Камчатова — очень сильно похожа на кошку. Сейчас Саша все свое время уделяет воспитанию Маши, но тем не менее успевает играть несколько спектаклей в неделю: «С таким мужем, как Максим, нельзя быть просто домохозяйкой».
Из гостиной можно попасть в уютный зеленый дворик. Здесь есть на что посмотреть. Например, на вросший в землю рыбацкий баркас. «Это Павел Лобков со своей „Растительной жизнью“ сделал, — говорит Леонидов. — Лобков спросил: „Есть ли какие-то идеи по дизайну двора?“ Идеи были. Мне хотелось, чтобы у меня из окна дома был виден кусочек старого пляжа: забытая лодка, галька… Лобкову понравилось. Он притащил этот баркас, весла, для съемки программы привезли песок, гальку. Посадили пляжные растения, положили рыбацкую сеть. Получилось очень здорово».
Первый вопрос, который возникает, когда заходишь в дом к Максиму Леонидову: «Кто дизайнер?» Музыкант скромно говорит, что он все сам придумал вместе с архитектором.
Осматриваюсь вокруг. Белые стены, деревянная мебель из Индонезии, такая же — в тон мебели — деревянная световая панель над роялем, кресла в стиле голливудского кино 50-х годов, камин, картины, масса интересных деталек повсюду… Очень уютно и со вкусом.
Музыкант с удовольствием проводит домашнюю экскурсию, рассказывая о каждой дорогой сердцу вещице. «Когда я построил дом, то у меня возникла проблема, как сделать так, чтобы насытить его историей, — вспоминает Максим. — Я уже говорил, что все продал, когда уезжал в Израиль, так что каких-то памятных вещей из «прошлой жизни» не было. И я решил, что разумнее всего привнести в дом рукотворные, нетиражные вещи, в которых есть энергия и некое «послание».
Я вам покажу, как жить
Первые считают, что тратить на продукты 6000 невозможно. Якобы это очень маленькая сумма. Якобы очень скудное питание, нехватка витаминов, мало белка, и вообще – одни макароны и картошка.
Вторые – что это заказные статьи нашего государства. Что это пропаганда нищеты. Что нормальные люди так жить не могут.
И третий лагерь. Люди, которые так живут. Которые делятся идеями экономии, рационального расходование продуктов, интересными рецептами и неожиданными сочетаниями недорогих продуктов для вкусных блюд.
Конечно, у каждого своя правда. Свои потребности и желания. Разные привычки. Разное воспитание.
Кто-то не может жить без ежедневного куска жареного мяса, ананасов, лобстеров и черной икры.
А кому-то – вареники с картошкой, да со сметанкой, с зеленью – отличный ужин.
Мы – обычные люди. Звезд с неба не хватаем, жить стараемся по средствам. Мы стараемся накопить денег на свои мечты. И поэтому сократили затраты на питание до 6000 рублей.
Если вам интересно, как у нас это получается – напишите в комментарии. Я с радостью поделюсь с вами нашими успехами и обсужу наши промахи и недочеты.
Следите за ходом эксперимента )
Подписывайтесь, ставьте «палец вверх», комментируйте и задавайте свои вопросы )
Дом, который построил Макс
Дом 140 кв м. Два этажа, три спальни. Небольшой, но весьма уютный. Что лично мне не понравилось, так это слишком крутая лестница на второй этаж. Из-за недостатка пространства пришлось ее такую делать. Если бы мне дом строили, я бы пожертвовала лишним метром в пользу лестницы, а тут хозяин - барин
Коды для вставки:
Скопируйте код и вставьте в окошко создания записи на LiveInternet, предварительно включив там режим "Источник"
Дом, который построил Макс
Ветер с моря, стрекот цикад, женщины в венках из полыни. Некоторые из мужчин облачились в подпоясанные веревками хитоны. Когда-то в таком виде здесь разгуливал Макс. И хотя коробейники с их нелепым скарбом давно изгнаны из храма, — на променаде продают сердолик и хорошего вкуса сувениры, — в скверик просочилась необъятных размеров торговка в диадеме из свекольной ботвы. «Хлопцы, берите буряк, будет крымский сто. » Неприличная рифма потонула в гуле аплодисментов.
Торжества по случаю юбилея открылись праздником «Планета Макс собирает друзей!». Театрализованное представление, презентация нового благоустроенного музейного сквера и открытие памятника поэту работы российского скульптора Ивана Коржева-Чувелева, поздравления от Гоголя, Есенина, Пушкина.
«Тише, тише!» — зашипела на пискнувшую в моем телефоне эсэмэску зрелая дама с розаном в волосах. «Ехали на тройке с бубенцами. » — отозвался со сцены солист украинской филармонии.
Поэт, художник, мистификатор, хулиган и добряк Максимилиан Александрович всегда привечал чудаков. Маленький и плотный, с гривой кучерявых волос, он и сам был таковым — в какой-то мере. Шутили: «Лет триста назад в Европе для потехи королей выводили искусственных карликов. Заделают ребенка в фарфоровый бочонок, и через несколько лет он превращается в толстого низенького уродца. Если такому карлику придать голову Зевса, да сделать женские губки бантиком, получится Волошин». «Семь пудов мужской красоты», — парировал Максимилиан.
«Зачем царевна вышла замуж за лешего?» — удивлялись дети, видя тогда еще молодого Волошина, разгуливающего по парижским улицам под ручку с красавицей Маргаритой Сабашниковой, алебастровой Аморей. Она смущалась. Макс заливался хохотом. Понять, когда он серьезен, а когда валяет дурака, было непросто. Однажды какой-то случайный гость принялся выпытывать у Волошина, правду ли рассказывают о его доме. «А что говорят?» — «Каждый, кто приезжает к вам, должен поклясться: мол, считаю Волошина выше Пушкина! Что у вас право первой ночи с любой гостьей. И что, живя у вас, женщины одеваются в «полпижамы»: одна разгуливает по Коктебелю в нижней части на голом теле, другая — в верхней. Еще, что вы молитесь Зевсу. Лечите наложением рук. Угадываете будущее по звездам. Приручили дельфина и ежедневно доите его, как корову». «Конечно, все правда!» — гордо воскликнул Макс.
Золотой век Обормотии
Дом, похожий на корабль, с разными ритмами архитектурных объемов, готическими окнами, опоясанный светло-голубыми террасами-палубами, был построен, как вы уже поняли, в 1913 году. Изначально он планировался как общежитие: множество комнат, из каждой — выход в коридор. По соседству располагался особнячок Елены Оттобальдовны — знаменитой Пра, матери поэта. Немолодая женщина, она охотно принимала участие во всех шалостях богемных друзей Макса.
«Требование к проживающим — любовь к людям и внесение доли в интеллектуальную жизнь дома. » — написал Макс в уставе «Ордена обормотов». Николай Гумилев, Александр Грин, Алексей Толстой, Максим Горький, Осип Мандельштам, Валерий Брюсов, Андрей Белый, Михаил Зощенко, в разное время гостившие здесь, с удовольствием с этим соглашались. Каждого отъезжающего гостя «обормоты» провожали коллективной песней и вздыманием рук к небу. Вновь прибывших встречали розыгрышем. Приехал человек, хочет поесть-отдохнуть, а всем не до него: ловят какую-то даму, убежавшую к морю, топиться. «Ищите спасательный круг!» — басит Пра, не выпуская из рук вечной папироски. По комнате летают подушки, книги. Наконец, утопленницу приносят — она без сознания, но одежда на ней сухая. Становится понятно, все тут — вздор на вздоре. «Макс, ради Бога, в следующий раз никаких комедий», — умоляют его на прощание. «Ну что вы, я и сам от них устал», — хитро улыбается он.
А что же до «Обормотии» — так коктебельская тусовка стала именовать себя после розыгрыша француза-негоцианта Жулиа, надоедливого поклонника Лизы Эфрон. Волошины никому не отказывали в приюте, но Жулиа был настолько навязчив в своих ухаживаниях, что гости решили его проучить. Максимилиан Александрович представился мужем Елизаветы, поэтом, танцором и магом, а остальные изображали сумасшедших из племени с матриархальным укладом. Главой клана являлась прародительница, роль которой прекрасно сыграла Елена Оттобальдовна. После этого она навсегда получила прозвище Пра.
Больше, чем музей
До 1974 года в доме Волошина жила его вдова. Та самая самоотверженная Маруся, Мария Степановна Заболоцкая, разделившая с поэтом годы лишений и гонений, заботившаяся о нем в болезни, проводившая в последний путь. «Юродивая. Исступленная. Самозабвенная. Всегда пламенно протестующая. Она берется за все непосильное и не отступает, несмотря на слабость. » — писал о ней Максимилиан. Рассказывая теперь о доме, экскурсоводы обязательно покажут расшитую рубаху и штаны, которые окончательно добили ее и без того мальчишескую внешность. Маруся носила это в память о Елене Оттобальдовне. Проведут и в чердачное помещение на третьем этаже, вход в которое завешан картиной. Там в годы Гражданской войны супруги Волошины прятали и красных комиссаров, и белых офицеров — предпочитали находиться над схваткой.
«Официально музей был образован 1 августа 1984 года, — рассказывает старший научный сотрудник дома-музея Юлия Деркач. — И хотя Волошин был внесен в списки авторов, не рекомендованных пролетарскому читателю, дом поэта всегда существовал. О нем знали. Сюда приезжали, чтобы погулять по парку, подышать этим необыкновенным воздухом. В советские годы, когда неподалеку располагался Дом творчества, здесь были написаны сценарии «Звезды пленительного счастья», «Белого солнца пустыни». Вообще, в стенах, помнящих Гумилева и Мандельштама, Цветаеву и Грина, невозможно было бы сделать мемориальный комплекс — с табличками и строгими смотрительницами. Каждый год здесь собираются поэты, писатели, сценаристы. И хотя на мастер-классах можно услышать жесткую критику, люди пера живут одной семьей. Старшие стараются передать опыт молодым. Мало закончить профильный институт. Нужен обмен опытом, движение, перспектива. Именно это дает Волошинский дом — будущее».
По словам генерального директора заповедника «Киммерия М.А. Волошина» Бориса Полетавкина, к столетию музея сделано немало.
«Когда мы начинали реставрацию в 2005-2006 годах, у нас не было средств даже на то, чтобы закупить материалы. Сегодня дом Волошина оснащен как современное музейное учреждение и готов развиваться. Помогли власти Украины и российский банк ВТБ. Усилиями меценатов появился мультимедийный комплекс для ожидающих своей очереди экскурсионных групп. Преобразился и сквер усадьбы — обустроена площадка для проведения мероприятий».
Голубая мечта музейщиков — получить в свое распоряжение дом Елены Оттобальдовны. Сейчас им владеет украинская предпринимательница, устроившая в усадьбе Пра отель. Об этом красноречиво свидетельствует табличка: «Сдаются номера».
«Приезжайте, может случиться, вы поселитесь в комнате, где Гумилев написал своих знаменитых «Капитанов», — шутит Борис Полетавкин, — правда, об этом не узнаете. Хозяева утверждают, что никакая Пра в их отеле не жила».
Пока историческая справедливость плутает по судам и кабинетам, вовсю идут работы по восстановлению флигеля, разрушенного во время войны. Там разместятся музейные фонды и уникальная библиотека Волошина, включающая свыше 50 000 редких изданий. Ее собирал сам Макс, что-то дарили друзья. Равнодушный к пропажам, он обычно успокаивал Марусю: «Значит, эта вещица кому-то нужнее». Гневался, только когда исчезали книги. К счастью, это случалось не часто. На полках в основном прибывало.
Дом, который построил Макс
Дом, который построил Макс
Ветер с моря, стрекот цикад, женщины в венках из полыни. Некоторые из мужчин облачились в подпоясанные веревками хитоны. Когда-то в таком виде здесь разгуливал Макс. И хотя коробейники с их нелепым скарбом давно изгнаны из храма, — на променаде продают сердолик и хорошего вкуса сувениры, — в скверик просочилась необъятных размеров торговка в диадеме из свекольной ботвы. «Хлопцы, берите буряк, будет крымский сто. » Неприличная рифма потонула в гуле аплодисментов.
Торжества по случаю юбилея открылись праздником «Планета Макс собирает друзей!». Театрализованное представление, презентация нового благоустроенного музейного сквера и открытие памятника поэту работы российского скульптора Ивана Коржева-Чувелева, поздравления от Гоголя, Есенина, Пушкина.
«Тише, тише!» — зашипела на пискнувшую в моем телефоне эсэмэску зрелая дама с розаном в волосах. «Ехали на тройке с бубенцами. » — отозвался со сцены солист украинской филармонии.
Поэт, художник, мистификатор, хулиган и добряк Максимилиан Александрович всегда привечал чудаков. Маленький и плотный, с гривой кучерявых волос, он и сам был таковым — в какой-то мере. Шутили: «Лет триста назад в Европе для потехи королей выводили искусственных карликов. Заделают ребенка в фарфоровый бочонок, и через несколько лет он превращается в толстого низенького уродца. Если такому карлику придать голову Зевса, да сделать женские губки бантиком, получится Волошин». «Семь пудов мужской красоты», — парировал Максимилиан.
«Зачем царевна вышла замуж за лешего?» — удивлялись дети, видя тогда еще молодого Волошина, разгуливающего по парижским улицам под ручку с красавицей Маргаритой Сабашниковой, алебастровой Аморей. Она смущалась. Макс заливался хохотом. Понять, когда он серьезен, а когда валяет дурака, было непросто. Однажды какой-то случайный гость принялся выпытывать у Волошина, правду ли рассказывают о его доме. «А что говорят?» — «Каждый, кто приезжает к вам, должен поклясться: мол, считаю Волошина выше Пушкина! Что у вас право первой ночи с любой гостьей. И что, живя у вас, женщины одеваются в «полпижамы»: одна разгуливает по Коктебелю в нижней части на голом теле, другая — в верхней. Еще, что вы молитесь Зевсу. Лечите наложением рук. Угадываете будущее по звездам. Приручили дельфина и ежедневно доите его, как корову». «Конечно, все правда!» — гордо воскликнул Макс.
Золотой век Обормотии
Дом, похожий на корабль, с разными ритмами архитектурных объемов, готическими окнами, опоясанный светло-голубыми террасами-палубами, был построен, как вы уже поняли, в 1913 году. Изначально он планировался как общежитие: множество комнат, из каждой — выход в коридор. По соседству располагался особнячок Елены Оттобальдовны — знаменитой Пра, матери поэта. Немолодая женщина, она охотно принимала участие во всех шалостях богемных друзей Макса.
«Требование к проживающим — любовь к людям и внесение доли в интеллектуальную жизнь дома. » — написал Макс в уставе «Ордена обормотов». Николай Гумилев, Александр Грин, Алексей Толстой, Максим Горький, Осип Мандельштам, Валерий Брюсов, Андрей Белый, Михаил Зощенко, в разное время гостившие здесь, с удовольствием с этим соглашались. Каждого отъезжающего гостя «обормоты» провожали коллективной песней и вздыманием рук к небу. Вновь прибывших встречали розыгрышем. Приехал человек, хочет поесть-отдохнуть, а всем не до него: ловят какую-то даму, убежавшую к морю, топиться. «Ищите спасательный круг!» — басит Пра, не выпуская из рук вечной папироски. По комнате летают подушки, книги. Наконец, утопленницу приносят — она без сознания, но одежда на ней сухая. Становится понятно, все тут — вздор на вздоре. «Макс, ради Бога, в следующий раз никаких комедий», — умоляют его на прощание. «Ну что вы, я и сам от них устал», — хитро улыбается он.
А что же до «Обормотии» — так коктебельская тусовка стала именовать себя после розыгрыша француза-негоцианта Жулиа, надоедливого поклонника Лизы Эфрон. Волошины никому не отказывали в приюте, но Жулиа был настолько навязчив в своих ухаживаниях, что гости решили его проучить. Максимилиан Александрович представился мужем Елизаветы, поэтом, танцором и магом, а остальные изображали сумасшедших из племени с матриархальным укладом. Главой клана являлась прародительница, роль которой прекрасно сыграла Елена Оттобальдовна. После этого она навсегда получила прозвище Пра.
Больше, чем музей
До 1974 года в доме Волошина жила его вдова. Та самая самоотверженная Маруся, Мария Степановна Заболоцкая, разделившая с поэтом годы лишений и гонений, заботившаяся о нем в болезни, проводившая в последний путь. «Юродивая. Исступленная. Самозабвенная. Всегда пламенно протестующая. Она берется за все непосильное и не отступает, несмотря на слабость. » — писал о ней Максимилиан. Рассказывая теперь о доме, экскурсоводы обязательно покажут расшитую рубаху и штаны, которые окончательно добили ее и без того мальчишескую внешность. Маруся носила это в память о Елене Оттобальдовне. Проведут и в чердачное помещение на третьем этаже, вход в которое завешан картиной. Там в годы Гражданской войны супруги Волошины прятали и красных комиссаров, и белых офицеров — предпочитали находиться над схваткой.
«Официально музей был образован 1 августа 1984 года, — рассказывает старший научный сотрудник дома-музея Юлия Деркач. — И хотя Волошин был внесен в списки авторов, не рекомендованных пролетарскому читателю, дом поэта всегда существовал. О нем знали. Сюда приезжали, чтобы погулять по парку, подышать этим необыкновенным воздухом. В советские годы, когда неподалеку располагался Дом творчества, здесь были написаны сценарии «Звезды пленительного счастья», «Белого солнца пустыни». Вообще, в стенах, помнящих Гумилева и Мандельштама, Цветаеву и Грина, невозможно было бы сделать мемориальный комплекс — с табличками и строгими смотрительницами. Каждый год здесь собираются поэты, писатели, сценаристы. И хотя на мастер-классах можно услышать жесткую критику, люди пера живут одной семьей. Старшие стараются передать опыт молодым. Мало закончить профильный институт. Нужен обмен опытом, движение, перспектива. Именно это дает Волошинский дом — будущее».
По словам генерального директора заповедника «Киммерия М.А. Волошина» Бориса Полетавкина, к столетию музея сделано немало.
«Когда мы начинали реставрацию в 2005-2006 годах, у нас не было средств даже на то, чтобы закупить материалы. Сегодня дом Волошина оснащен как современное музейное учреждение и готов развиваться. Помогли власти Украины и российский банк ВТБ. Усилиями меценатов появился мультимедийный комплекс для ожидающих своей очереди экскурсионных групп. Преобразился и сквер усадьбы — обустроена площадка для проведения мероприятий».
Голубая мечта музейщиков — получить в свое распоряжение дом Елены Оттобальдовны. Сейчас им владеет украинская предпринимательница, устроившая в усадьбе Пра отель. Об этом красноречиво свидетельствует табличка: «Сдаются номера».
«Приезжайте, может случиться, вы поселитесь в комнате, где Гумилев написал своих знаменитых «Капитанов», — шутит Борис Полетавкин, — правда, об этом не узнаете. Хозяева утверждают, что никакая Пра в их отеле не жила».
Пока историческая справедливость плутает по судам и кабинетам, вовсю идут работы по восстановлению флигеля, разрушенного во время войны. Там разместятся музейные фонды и уникальная библиотека Волошина, включающая свыше 50 000 редких изданий. Ее собирал сам Макс, что-то дарили друзья. Равнодушный к пропажам, он обычно успокаивал Марусю: «Значит, эта вещица кому-то нужнее». Гневался, только когда исчезали книги. К счастью, это случалось не часто. На полках в основном прибывало.
Дом, который построил Макс
Ветер с моря, стрекот цикад, женщины в венках из полыни. Некоторые из мужчин облачились в подпоясанные веревками хитоны. Когда-то в таком виде здесь разгуливал Макс. И хотя коробейники с их нелепым скарбом давно изгнаны из храма, — на променаде продают сердолик и хорошего вкуса сувениры, — в скверик просочилась необъятных размеров торговка в диадеме из свекольной ботвы. «Хлопцы, берите буряк, будет крымский сто. » Неприличная рифма потонула в гуле аплодисментов.
Торжества по случаю юбилея открылись праздником «Планета Макс собирает друзей!». Театрализованное представление, презентация нового благоустроенного музейного сквера и открытие памятника поэту работы российского скульптора Ивана Коржева-Чувелева, поздравления от Гоголя, Есенина, Пушкина.
«Тише, тише!» — зашипела на пискнувшую в моем телефоне эсэмэску зрелая дама с розаном в волосах. «Ехали на тройке с бубенцами. » — отозвался со сцены солист украинской филармонии.
Поэт, художник, мистификатор, хулиган и добряк Максимилиан Александрович всегда привечал чудаков. Маленький и плотный, с гривой кучерявых волос, он и сам был таковым — в какой-то мере. Шутили: «Лет триста назад в Европе для потехи королей выводили искусственных карликов. Заделают ребенка в фарфоровый бочонок, и через несколько лет он превращается в толстого низенького уродца. Если такому карлику придать голову Зевса, да сделать женские губки бантиком, получится Волошин». «Семь пудов мужской красоты», — парировал Максимилиан.
«Зачем царевна вышла замуж за лешего?» — удивлялись дети, видя тогда еще молодого Волошина, разгуливающего по парижским улицам под ручку с красавицей Маргаритой Сабашниковой, алебастровой Аморей. Она смущалась. Макс заливался хохотом. Понять, когда он серьезен, а когда валяет дурака, было непросто. Однажды какой-то случайный гость принялся выпытывать у Волошина, правду ли рассказывают о его доме. «А что говорят?» — «Каждый, кто приезжает к вам, должен поклясться: мол, считаю Волошина выше Пушкина! Что у вас право первой ночи с любой гостьей. И что, живя у вас, женщины одеваются в «полпижамы»: одна разгуливает по Коктебелю в нижней части на голом теле, другая — в верхней. Еще, что вы молитесь Зевсу. Лечите наложением рук. Угадываете будущее по звездам. Приручили дельфина и ежедневно доите его, как корову». «Конечно, все правда!» — гордо воскликнул Макс.
Золотой век Обормотии
Дом, похожий на корабль, с разными ритмами архитектурных объемов, готическими окнами, опоясанный светло-голубыми террасами-палубами, был построен, как вы уже поняли, в 1913 году. Изначально он планировался как общежитие: множество комнат, из каждой — выход в коридор. По соседству располагался особнячок Елены Оттобальдовны — знаменитой Пра, матери поэта. Немолодая женщина, она охотно принимала участие во всех шалостях богемных друзей Макса.
«Требование к проживающим — любовь к людям и внесение доли в интеллектуальную жизнь дома. » — написал Макс в уставе «Ордена обормотов». Николай Гумилев, Александр Грин, Алексей Толстой, Максим Горький, Осип Мандельштам, Валерий Брюсов, Андрей Белый, Михаил Зощенко, в разное время гостившие здесь, с удовольствием с этим соглашались. Каждого отъезжающего гостя «обормоты» провожали коллективной песней и вздыманием рук к небу. Вновь прибывших встречали розыгрышем. Приехал человек, хочет поесть-отдохнуть, а всем не до него: ловят какую-то даму, убежавшую к морю, топиться. «Ищите спасательный круг!» — басит Пра, не выпуская из рук вечной папироски. По комнате летают подушки, книги. Наконец, утопленницу приносят — она без сознания, но одежда на ней сухая. Становится понятно, все тут — вздор на вздоре. «Макс, ради Бога, в следующий раз никаких комедий», — умоляют его на прощание. «Ну что вы, я и сам от них устал», — хитро улыбается он.
А что же до «Обормотии» — так коктебельская тусовка стала именовать себя после розыгрыша француза-негоцианта Жулиа, надоедливого поклонника Лизы Эфрон. Волошины никому не отказывали в приюте, но Жулиа был настолько навязчив в своих ухаживаниях, что гости решили его проучить. Максимилиан Александрович представился мужем Елизаветы, поэтом, танцором и магом, а остальные изображали сумасшедших из племени с матриархальным укладом. Главой клана являлась прародительница, роль которой прекрасно сыграла Елена Оттобальдовна. После этого она навсегда получила прозвище Пра.
Больше, чем музей
До 1974 года в доме Волошина жила его вдова. Та самая самоотверженная Маруся, Мария Степановна Заболоцкая, разделившая с поэтом годы лишений и гонений, заботившаяся о нем в болезни, проводившая в последний путь. «Юродивая. Исступленная. Самозабвенная. Всегда пламенно протестующая. Она берется за все непосильное и не отступает, несмотря на слабость. » — писал о ней Максимилиан. Рассказывая теперь о доме, экскурсоводы обязательно покажут расшитую рубаху и штаны, которые окончательно добили ее и без того мальчишескую внешность. Маруся носила это в память о Елене Оттобальдовне. Проведут и в чердачное помещение на третьем этаже, вход в которое завешан картиной. Там в годы Гражданской войны супруги Волошины прятали и красных комиссаров, и белых офицеров — предпочитали находиться над схваткой.
«Официально музей был образован 1 августа 1984 года, — рассказывает старший научный сотрудник дома-музея Юлия Деркач. — И хотя Волошин был внесен в списки авторов, не рекомендованных пролетарскому читателю, дом поэта всегда существовал. О нем знали. Сюда приезжали, чтобы погулять по парку, подышать этим необыкновенным воздухом. В советские годы, когда неподалеку располагался Дом творчества, здесь были написаны сценарии «Звезды пленительного счастья», «Белого солнца пустыни». Вообще, в стенах, помнящих Гумилева и Мандельштама, Цветаеву и Грина, невозможно было бы сделать мемориальный комплекс — с табличками и строгими смотрительницами. Каждый год здесь собираются поэты, писатели, сценаристы. И хотя на мастер-классах можно услышать жесткую критику, люди пера живут одной семьей. Старшие стараются передать опыт молодым. Мало закончить профильный институт. Нужен обмен опытом, движение, перспектива. Именно это дает Волошинский дом — будущее».
По словам генерального директора заповедника «Киммерия М.А. Волошина» Бориса Полетавкина, к столетию музея сделано немало.
«Когда мы начинали реставрацию в 2005-2006 годах, у нас не было средств даже на то, чтобы закупить материалы. Сегодня дом Волошина оснащен как современное музейное учреждение и готов развиваться. Помогли власти Украины и российский банк ВТБ. Усилиями меценатов появился мультимедийный комплекс для ожидающих своей очереди экскурсионных групп. Преобразился и сквер усадьбы — обустроена площадка для проведения мероприятий».
Голубая мечта музейщиков — получить в свое распоряжение дом Елены Оттобальдовны. Сейчас им владеет украинская предпринимательница, устроившая в усадьбе Пра отель. Об этом красноречиво свидетельствует табличка: «Сдаются номера».
«Приезжайте, может случиться, вы поселитесь в комнате, где Гумилев написал своих знаменитых «Капитанов», — шутит Борис Полетавкин, — правда, об этом не узнаете. Хозяева утверждают, что никакая Пра в их отеле не жила».
Пока историческая справедливость плутает по судам и кабинетам, вовсю идут работы по восстановлению флигеля, разрушенного во время войны. Там разместятся музейные фонды и уникальная библиотека Волошина, включающая свыше 50 000 редких изданий. Ее собирал сам Макс, что-то дарили друзья. Равнодушный к пропажам, он обычно успокаивал Марусю: «Значит, эта вещица кому-то нужнее». Гневался, только когда исчезали книги. К счастью, это случалось не часто. На полках в основном прибывало.
Дом, который построил Макс
В отличие от Петербурга, во многом сохранившего дух дореволюционной России, Москва растворила уют тихих двориков и прелесть булыжных мостовых холодом неоновых огней и унылостью конторских построек. Поэтому именно в современной столице культурный бомонд имеет обыкновение время от времени освежать несчастно канувший в Лету облик старого города. 17 февраля в Школе акварели Сергея Андрияки открылась очередная выставка из серии «преданья старины глубокой» под названием «Акварельный замок в Немецкой слободе».
В отличие от Петербурга, во многом сохранившего дух дореволюционной России, Москва растворила уют тихих двориков и прелесть булыжных мостовых холодом неоновых огней и унылостью конторских построек. Поэтому именно в современной столице культурный бомонд имеет обыкновение время от времени освежать несчастно канувший в Лету облик старого города. 17 февраля в Школе акварели Сергея Андрияки открылась очередная выставка из серии «преданья старины глубокой» под названием «Акварельный замок в Немецкой слободе».
Экспозицию, состоящую из картин, рисунков, чертежей и фотографий, посвятили деятельности ныне полузабытого московского архитектора Вильгельма Эдуарда Макса (по-русски — Максима Карловича) Геппенера. По проектам зодчего в конце XIX века была построена добрая половина зданий на правобережье Яузы, получившем в народе название Немецкая слобода за большое количество проживавших там иностранцев.
Предприимчивый столичный художник Сергей Андрияка, известный своими экстравагантными проектами (то поезд-галерею в метро запустит, то с мастер-классом в тюрьмах выступит), и на сей раз соединил приятное с полезным. Для начала он изучил родословную здания своей школы, изначально спроектированного Геппенером под сиротский приют, а затем привлек к столь познавательному занятию множество структур — от Мосводоканала до посольства Германии.
Картины с выставки уже одними названиями готовы вызвать приступ ностальгии — «Весна на Старой Басманной», «Московская подворотня», «Особняк в Гороховском переулке». Здесь же — снимки разрушенных советской властью Крестовских водонапорных башен, как очередное свидетельство безвозвратно утерянного архитектурного и исторического наследия Первопрестольной.
Представитель германского посольства Томас Габель на открытии выставки заметил, что его соотечественник Геппенер «внес весомый вклад в промышленную архитектуру Москвы». Кто-то из посетителей парировал: «Но у этих зданий была своя поэтика!». Современные застройщики столицы в картинной галерее замечены не были. А жаль!
Дом, который построил Макс
Его Дом-музей, фондовая коллекция которого насчитывает более 50 тысяч единиц хранения, официально открылся 1 августа 1984 года. Однако история Дома началась задолго до этой даты – строительство своего «корабля, плывущего в мир творчества» поэт начал в далёком 1903-м.
Летом 1932 года Максимилиан Александрович диктовал свои последние, похожие на исповедь, записи: «Я всё лето просидел в кресле. Сперва очень болели ноги и колени…» И ещё: «Быстро и неудержимо старею и физически, и духовно…» 11 августа Волошин скончался. Согласно его воле, поэта похоронили на высоком берегу коктебельской бухты. Сюда его привели давняя астма, осложнившаяся воспалением лёгких, и инсульт, что случился в декабре 1929 года из-за резкого поворота в судьбе любимого Дома, который столичное руководство писателей решило приспособить для организованного отдыха и сдало в аренду Партиздату.
Об этом безыскусно, но горячо и искренне писала жена Волошина Мария Степановна в своей «Истории подарения дома». В этой рукописи она без обиняков ставит знак равенства между тем, что творилось («издевательство к Максиному дару»), и тем, что намеревались сотворить («убить Макса»). И признаёт, что всё было настолько плохо, что очень часто из груди вырывался вопль: «Макс, сожжём дом, а сами повесимся»…
За пять лет до этого у Волошина ещё теплилась надежда сохранить дом в Коктебеле, как «своего рода литературно-художественный центр». Об этом Максимилиан Александрович просил в своем письме к члену Президиума ЦИК СССР, заместителю председателя Совета народных комиссаров и Совета труда и обороны СССР, директору Института Ленина Льву Борисовичу Каменеву в 1924 году. За год до этого Волошин лично встречался с Каменевым в Кремле, но тогда, разволновавшись и опасаясь оказаться слишком навязчивым, не обсудил с высоким партийным чином жизненно важный для себя вопрос – о Коктебельской художественной колонии. Позже, осознав свой тактический промах, Волошин посетует на свои проблемы влиятельному партийному издателю Николаю Семёновичу Ангарскому, который некогда отдыхал в Коктебеле и считал себя волошинским «болельщиком» и «радетелем». Ангарский и порекомендовал изложить все свои соображения и переживания письменно. Волошин изложил.
«В Коктебеле я живу уже тридцать лет, – писал Максимилиан Александрович, - имея здесь клочок земли, дом, мастерскую, большую французскую библиотеку (около 5 тысяч томов) и литературный архив, что представляет большую личную ценность, но весьма малую рыночную. О скромности обстановки моего жилища может свидетельствовать то, что во время всеобщего грабежа, сопровождавшего смены крымских правительств, во всём поселении оно единственное не было ни разу разграблено…»
Почти то же самое Волошин писал и профессору Леониду Петровичу Гроссману: «Сам я с семьёй занимаю в доме 3 комнаты (кроме мастерской и библиотеки, остальные же 25 комнат в доме и его пристройках обслуживают Коктебельскую художественную колонию и бесплатный дом отдыха для писателей, художников и учёных… ценности, собранные в нём, рыночной ценности не представляют никакой».
Так в чем же собственно состояла проблема? В том, что то, что не было разграблено в смутное время, вполне официальным способом хотели разграбить местные чиновники, эксплуатировавшие курорт. В Волошине они усмотрели «неприятного конкурента».
«Видя количество людей, живущих у меня, они наивно думают, что все они были бы в состоянии оплачивать высокие курортные цены. (В этом году местные цены на комнаты поднялись в двадцать раз по сравнению с прошлогодними…), – сетовал Максимилиан Александрович Каменеву. – В истекающем году было сделано несколько попыток уничтожить Коктебельскую Художественную Колонию путём произвольных обложений и налогов… Мне предлагалось в ультимативной форме немедленно выбрать “промысловый патент на содержание гостиницы и ресторана”, то есть записаться в нэпманы со всеми налоговыми последствиями этого, под угрозой выселения всех “жильцов” и запечатания дома».
Волошин и не подозревал, что на самом деле на этом его беды с домом только начинались.
2 мая 1925 года Волошин сообщает писателю Евгению Львовичу Ланну: «Только что была снова сделана попытка отнять у меня дом, чтобы пустить в эксплоатацию. Местным властям претит “бесплатность” моей колонии – им кажется, что я подрываю их курортные доходы. Я об моих желаниях писал кое-кому. Об этом уже осведомлены и Каменев, и Енукидзе (член ЦКК ККП(б)».
Ещё одна попытка отобрать у Волошина дом и выслать его из Коктебеля предпринималась местным комбедом 6 октября 1928 года. Тогда Ланн по просьбе Волошина обратился к президенту Государственной академии художественных наук Петру Семёновичу Когану, а тот, в свою очередь, к наркому просвещения РСФСР Анатолию Васильевичу Луначарскому и Ольге Давыдовне Каменевой, которая, как известно, твёрдой рукой управляла своим высокопоставленным мужем.
Наконец, в декабре 1928 года Крымский ЦИК окончательно решил этот вопрос. И дом Волошина навсегда остался Домом Волошина.
В этом году в рамках Года памяти и славы Историко-культурный, мемориальный музей-заповедник «Киммерия М.А. Волошина» готовил целый комплекс мероприятий.
В Доме-музее М. А. Волошина создана экспозиция «Дом Поэта в годы Великой Отечественной войны», посвященная 75-летию Победы в Великой Отечественной войне, Году памяти и славы России, 45-летию образования Дома-музея М. А. Волошина. Посетители могут ознакомиться с выставкой в дни и часы работы музея до 7 сентября 2020 года.
Вместе с тем на сайте музея-заповедника представлена виртуальная лекция «Вседержительница Коктебеля, Всехранительница добра», посвященная Марии Волошиной, которая после смерти Максимилиана Александровича сумела сохранить творческое наследие поэта и его Дом.
Читайте также: