Родители эрика харриса что стало с ними
20 апреля 1999 года произошёл, наверное, самый известный массовый расстрел в школе. Двое студентов «Колумбайна», Эрик Харрис и Дилан Клиболд, убили 12 учеников и одного учителя, ранили 23 человека, а потом застрелились сами. Книга Дейва Каллена, вышедшая в издательстве Like Book, подробно описывает все предшествующие и последовавшие события.
Полезная рассылка «Мела» два раза в неделю: во вторник и пятницуУтром во вторник убийцы, как обычно, проснулись рано. На улице было темно, но уже тепло. В тот день температура могла подняться до 27–28 градусов. На небе не было ни облачка. Погода идеальная для пожара, который ребята готовили в тот день. Погода обещала быть прекрасной.
Дилан вышел из дома в 05:30. Его родители всё ещё спали. Он крикнул в
коридор: «Пока!» — и закрыл за собой входную дверь. В то утро они не поехали на боулинг, а взялись за работу. Дилан написал в ежедневнике Эрика фразу: «Сегодня будет особенный день». Эрик нарисовал рядом изрыгающее пламя дуло ружья.
Сначала они заехали в продуктовый магазин и купили шесть баллонов с
пропаном: два для бомб в столовой, по одному в каждую машину и два для
заряда, предназначенного для отвлечения внимания полиции. Бомбы играли
ключевую роль в осуществлении их плана. Эрик разработал и сконструировал
бомбы за несколько месяцев до «судного дня», но приобретение газовых баллонов откладывал до последнего.
Практически всё оружие и оборудование парни хранили в кладовке в спальне Эрика, и пару раз родители чуть было не обнаружили весь арсенал
Эрик не хотел держать там баллоны, это было слишком опасно.
В 07:00 они вернулись к Эрику, после чего расстались. Эрик наполнил
баллоны газом, а Дилан купил бензин. На сборку бомб и укладку их в машины они отвели тридцать минут. Ещё час был отведён на последние приготовления, повторение плана действий, одевание и отдых перед последним рывком. Они немного поели. Судя по всему, Дилан съел обжаренную в масле картофельную стружку.
Некоторые из их друзей заметили: что-то не так. Робин Андерсон с
удивлением обнаружила, что Дилан прогулял урок математики. Вечером в
понедельник она разговаривала с ним по телефону, и Дилан звучал совершенно естественно и не был болен. Потом кто-то из знакомых сообщил, что Эрика не было на третьем уроке.
Ребята иногда прогуливали вместе отдельные занятия, но никогда не позволяли себе отсутствовать целое утро. Робин подумала о том, что Дилан, возможно, приболел, и решила позвонить ему домой после школы. У Брукса Брауна возникли более серьёзные подозрения. Эрик пропустил тест по психологии. Это что ещё за ерунда?
Период отдыха подошёл к концу. Вполне возможно, что они задержались
дома чуть дольше, чем планировали. За несколько минут до того, как часы
пробили 11 утра, они на машинах выдвинулись к школе. На Дилане была чёрная майка с надписью «Ярость», свободные штаны с большими карманами на ногах и бейсболка с эмблемой «Ред Сокс», надетая козырьком назад. Карманы брюк были такие глубокие, что обреза в одном из них было практически не видно. Чтобы скрыть оружие и боеприпасы, поверх одежды Дилан надел плащ.
На майке Эрика красовалась надпись «Естественный отбор». У парней были чёрные армейские ботинки и одна пара перчаток на двоих: правая у Эрика, левая у Дилана. За домом Эрика они оставили две небольшие бомбы, и шесть бомб за домом Дилана.
Эрик оставил на кухонном столе микрокассету, на которой были записаны его последние мысли. Кроме этого, они приготовили все «подвальные плёнки» и записали прощальное слово
Потом каждый на своём автомобиле они подъехали к парку около дома Эрика, где оставили бомбу, которая должна была отвлечь полицию, и поставили таймер на 11:14. Операция началась, время пошло. Затем они запрыгнули в автомобили и двинулись в сторону школы.
Пришлось торопиться. За последующие несколько минут надо было многое
успеть. Они не могли установить бомбы до начала обеденного перерыва.
Четвёртый урок заканчивался в 11:10. После звонка у них было семь минут на то, чтобы пройти вместе с толпой в столовую, поставить бомбы около несущих столбов, вернуться в машины, укрыться от взрыва, а также подготовиться к стрельбе.
Эрик заехал на парковку в 11:10. Он на несколько минут отставал от
графика. Пара девушек, идущих на обед, заметили парня и помахали ему. Эрик нравился этим девушкам. Тот махнул в ответ и улыбнулся. За машиной Эрика ехал автомобиль Дилана. Ему никто не улыбался, и никто его не приветствовал.
«Колумбайн» везде: что случилось в США почти 20 лет назад и как это повлияло на жизнь школ
Дилан поставил «БМВ» на обычном месте на парковке для старшеклассников прямо напротив столовой. Когда они откроют огонь, Дилан будет простреливать всю юго-западную сторону здания — длинный изгиб стёкол с
зеленоватым отливом, закрывавший второй этаж столовой и библиотеки.
Эрик поехал на меньшую парковку для всех остальных учеников и
припарковался в идеальном месте: прямо напротив входа в школу, откуда, судя по его расчётам, будут выбегать оставшиеся в живых. С этой точки он мог простреливать всю юго-восточную часть здания. По левую руку находилась зона Дилана.
Брукс Браун вышел на улицу, чтобы выкурить сигарету, и увидел, что Эрик
запарковался не там, где положено. Брукс решил сказать, что тот пропустил тест по психологии, и когда подошёл к машине, то увидел, что Эрик вынимает из неё большую холщовую сумку.
— Ты где гулял?! — закричал Брукс. — У нас же был тест по психологии! Эрик был совершенно спокойным, голос его звучал настойчиво.
— Это уже не имеет никакого значения, — ответил он и добавил: — Слушай,
Брукс, ты мне нравишься. Уходи отсюда. Езжай домой. Бруксу ответ Эрика показался странным. Он покачал головой и пошёл в курилку.
Нейт Дайкман тоже видел Эрика сразу после его приезда. Поведение парня показалось ему также странным. Эрик шёл с набитой чем-то сумкой
По плану в 11:12 они с Диланом должны были бы уже сидеть в машинах и готовиться к взрыву, а потом к бойне. В 11:14 камера наблюдения показывала, что Эрик ещё не вошёл в столовую. У убийц было всего три минуты на то, чтобы поставить бомбы и вернуться к машинам.
Часовой механизм был поставлен на 11:17. Так как они опаздывали, то вряд ли бы успели установить заряды и вернуться к машинам до взрыва. Они могли бы перевести часовой механизм и взорвать меньше людей, чем
рассчитывали. Для этого надо было договориться, но запарковались они
достаточно далеко друг от друга, и переставлять часовые механизмы бомб надо было точно не в столовой, а в машинах. Они, в принципе, могли бы отложить задуманное, но отвлекающая бомба должна была вот-вот взорваться.
Практически сразу после 11:14 они вошли в столовую. Двигались они не слишком резко, выглядели достаточно незаметно и не выделялись из толпы.
Никто из 500 находившихся в столовой человек не обратил на них внимания, хотя у них были очень объёмные сумки. Одну из них потом нашли рядом со столом, заставленным подносами с едой.
Как обычная школа в Техасе на полгода превратилась в тюрьму
Потом они вышли из здания и взяли оружие на изготовку. Всё было как во
время тренировки, только на этот раз парни были не вместе, а каждый по
отдельности. Они находились на расстоянии, на котором могли обмениваться
сигналами, но не могли слышать друг друга. Они собрали арсенал и сверху
надели плащи. Времени было мало, поэтому обрезы они не стали вынимать из сумок. У каждого парня было на изготовку полуавтоматическое оружие, обрез в сумке, а также много мелких «букашек» и трубчатых бомб.
Скорее всего, именно в этот момент они включили часовые механизмы на бомбах в машинах. Вот-вот грохнет, и сотни детей умрут.
Насколько они могли отдавать себе отчёт: назад дороги уже нет, и вскоре они станут свидетелями массового убийства. Часовые механизмы тикали. Оставалось только сидеть и ждать.
Установленные в столовой камеры наблюдения должны были зафиксировать то, как убийцы заложили бомбы. И точно бы зафиксировали, если бы убийцы или сотрудник школы, менявший видеокассеты, уложились в график. Каждый день охранник менял кассеты в магнитофоне за несколько минут до начала обеда для младших классов. Он вынимал уже записанную кассету, чтобы
отсмотреть её позднее. Он вставлял в аппарат старую, уже отсмотренную кассету, перематывал плёнку на начало и нажимал кнопку «запись».
На перемотку кассеты уходило до пяти минут, поэтому на плёнке возникало «белое пятно». В эти минуты ученики могли сколько угодно безнаказанно оставлять после себя подносы и еду. Но в то время детей в столовой ещё не было.
В тот вторник охранник опоздал. Он включил запись в 11:14. До этого на записи не было видно ни бомб, ни Эрика с Диланом
Пока плёнка перематывалась, служителю позвонили. Он говорил по телефону, поэтому прошло некоторое время, когда кассета перемоталась, но ничего не фиксировала. Служитель начал запись в 11:22, оставив без наблюдения восьмиминутный промежуток времени. На первом кадре видео чётко видна большая сумка и дети, которые стоят рядом с окнами. Внимание всех присутствующих в столовой сосредоточено на странных событиях, происходящих снаружи здания.
Ученики и учителя «Колумбайна» жили по звонку и расписанию. Но в то утро ещё несколько человек выбились из графика. Патрик Айрленд, ученик предвыпускного класса, который пригласил Лору на бал, любил разнообразить свою жизнь. Иногда он проводил обеденный перерыв в библиотеке, а иногда шёл на обед. Прошлым вечером он опять допоздна разговаривал с Лорой по телефону и не закончил домашнюю работу по статистике. Поэтому Патрик отправился в библиотеку вместе с четырьмя приятелями.
В это время Эрик с Диланом поставили сумки с бомбами в столовой. Патрик сел за стол в библиотеке, расположенный прямо над одной из бомб. Кесси Бернал — девушка из религиозной семьи, та самая, которая перевелась
в «Колумбайн» после видения о том, что должна раскрыть глаза неверующим,
пододвинула стул к окну. В это время она очень редко бывала в библиотеке.
Кесси тоже не успела закончить задание — сочинение по английскому по
«Макбет». Впрочем, девушка была довольна тем, что подготовила презентацию, с которой выступит вечером на встрече молодёжной группы своего прихода.
Странно, что мистера Ди в те минуты в столовой не оказалось. Его секретарша назначила на это время собеседование, поэтому директор сидел в
главном коридоре и ждал появления молодого преподавателя. Мистер Ди собирался предложить ему постоянный контракт.
«Я долго боялась услышать о себе, что я — ужасная мать»: монолог матери стрелка из Колумбайна
Помощник шерифа Нил Гарднер работал в местном департаменте и был
приписан к «Колумбайну» на постоянной основе. Обычно он обедал в столовой во время обеда для младших классов. Он был ответственным за безопасность школьников, поэтому ему было крайне важно находиться с ними в контакте. Он носил форму с рубашкой ярко-жёлтого цвета, поэтому его было очень легко заметить.
В тот вторник Гарднер решил поступить не так, как обычно. Его нисколько не привлекало заявленное в меню столовой терияки, и вместе с начальником безопасности школы, охранником без оружия, он направился в Subway, чтобы купить что-нибудь навынос. Погода была прекрасной, на улице было много детей, и они решили посмотреть, что делают курильщики.
Они ели сэндвичи в полицейской машине Гарднера, стоявшей напротив площадки для курения. Поблизости от них в автомобиле сидела Робин Андерсон. Она выехала с парковки для старшеклассников в то время, когда Эрик с Диланом заносили в здание бомбы, но их не видела. Она повернула за угол школы, чтобы забрать двух подруг.
Она торопилась, так как обеденная перемена не была бесконечной. Робин ждала приятельниц, которые никак не появлялись. Она прождала их пять, а может и десять минут. Наконец девушки пришли. Она рыкнула на них за
опоздание, и они поехали. В это время с противоположной стороны школы уже раздавались выстрелы.
Дэнни Рорбоф, который незадолго до этого перевёлся в «Колумбайн», зашёл
в столовую, чтобы встретиться с двумя товарищами. Через несколько минут после встречи они решили выйти покурить. Если бы бомбы сработали и взорвались, парни могли бы спастись. Они могли бы выйти из здания непосредственно перед взрывом. Но они вышли на улицу из бокового входа к парковке для старшеклассников в самой неподходящей момент.
Убийцы одну или две минуты провели в своих автомобилях. Они знали, что
бомба для отвлечения внимания полиции уже должна была взорваться южнее от школы, приблизительно в четырёх с половиной километрах. Но она не взорвалась, а просто немного покоптила. В том районе работал землемер, который нашёл заряд и передвинул его. В результате громко взорвалась одна из прикреплённых к нему маленьких трубчатых бомб и банка спрея, после чего загорелась трава.
Но сам газовый баллон, то есть основное взрывное устройство, так и остался лежать на опалённой земле. Большая бомба, сделанная Эриком для отвлечения полиции, оказалась единственной, которая хоть как-то сработала. Власти узнали об этом микровзрыве тогда, когда парни открыли стрельбу, и за четыре минуты до первого тревожного звонка из школы. Бомба не отвлекла внимание полиции.
Эрик и Дилан не знали, что заряд в парке не сработал, но решили действовать по плану. Они думали, что в парк направляются все силы полиции. Сидя в машинах, они ждали взрыва в столовой и надеялись на то, что увидят, как умирают одноклассники и горит школа.
Вина и беда американских родителей
Диктор: Суд пришел к заключению, что обвиняемый не совершил никакого уголовного преступления и никак не замешан в преступлении своего сына. Тем не менее, суд нашел подсудимого виновным в нарушении закона о родительской ответственности.
Марина Ефимова: Это речь судьи из фильма "До и после" - экранная версия одного из многих приговоров, которые выносятся с недавнего времени по всей Америке. Приговоров родителям несовершеннолетних преступников. Не за соучастие в преступлении, а за плохое воспитание. Один из таких судов скоро начнется в городе Литтлтон, где родители убитого школьника Исайи Шоелса на днях подали в суд на родителей убийц - 17-летних Эрика Харриса и Дилона Клэйболда. Один из первых судов такого рода состоялся в городе Сен Клер Шорс под Детройтом в 1996 году по делу Сюзан и Энтони Провензино, чей 15-летний сын Алекс в течение года был трижды арестован за ограбление. Вердикт присяжных: виновны. Решение суда - штраф в 2200 долларов в возмещения убытка пострадавшим и в оплату судебного процесса. Журналист местной газеты написал тогда.
Марина Ефимова: В нашей передаче участвует правовед из юридического института "Чикаго Кент Колледж оф Ло" профессор Ричард Клинг. Профессор Клинг, что это значит, что постановление об ответственности родителей в городе Сен Клер Шор новое? До этого там не существовало законов о родительской ответственности?
Ричард Клинг: В США не просто существуют законы об ответственности родителей, но этих законов бессчетное множество. Например, в штате Вашингтон, который почти весь покрыт лесами, родители ребенка, который устроил лесной пожар, платят штраф до 7500 долларов. В Калифорнии за детский вандализм родители, в некоторых случаях, должны платить до 300 000 долларов. А есть штаты, где этот штраф не превышает 3500 долларов. Кроме Калифорнии, законы о родительской ответственности строже всего в Орегоне и Иллинойсе. Часто в городе или области эти законы вводят только после того, как что-то случилось. От сравнительных пустяков, вроде школьного вандализма, до массового убийства, как в Колорадо или в Арканзасе. Но при этом это не федеральные законы, а только штатные или даже местные.
Марина Ефимова: "Постановление о родительской ответственности, - пишет в журнале "ЮС Ньюс анд Уорлд Репорт" профессор Орегонского университета Лесли Харрис, - это просто новое название для старой идеи. В середине прошлого века в Америке почти за все детские преступления расплачивались родители. Концепция родительской ответственности меняется примерно каждые 20 лет и является отражением сиюминутной тревоги общества. Профессор Клинг, насколько я понимаю, нынешняя тревога - убийства, совершаемые детьми. Рассматривают ли американские законы об ответственности родителей случаи убийства?
Ричард Клинг: Я не знаю ни одного закона, перекладывающего ответственность за ребенка-убийцу на его родителей. Все, в общем, касается мелких преступлений.
Марина Ефимова: Похоже, что эти законы рассчитаны на времена Тома Сойера?
Ричард Клинг: Скорее проблема в том, что в таких делах вину родителей гораздо труднее доказать. Скажем, в недавнем случае в школе городка Литтлтона в штате Колорадо, когда два школьника-подростка убили 13 своих сверстников. Известно, что родители одного из убийц подозревали, что с сыном неладно. Они знали о том, что сын коллекционирует оружие, что он находит по интернету и распространяет опасную информацию, в частности, руководство по изготовлению самодельных бомб. Так что на них может лечь какое-нибудь обвинение. Но я знаю много случаев, когда родители следят за своими детьми, заботятся об их воспитании, дают хорошее образование, но когда дети выходят за дверь, они же не могут держать их на поводке. И очень часто дети делают прямо противоположное тому, чему учили их родители.
Марина Ефимова: Исходя из вашего опыта, могут ли родители двух подростков убийц в Литтлтоне понести реальное наказание?
Ричард Клинг: Скорее всего, нет. В этих случаях возможны два различных суда. Во-первых, штат может начать уголовное дело против родителей. Но в этом суде должна быть доказана их вина в укрывательстве, сговоре или, вообще, пособничество в преступлении. Другой суд, гражданский, может разбирать иск родителей убитых детей против родителей убийц. Однако после такого процесса суд может присудить лишь денежную компенсацию за ущерб, как это было во втором гражданском суде над О. Джей Симпсоном. Но какую сумму выплаты можно назначить, чтобы оплатить родителям то, что деньгами не возместить - смерть ребенка?
Диктор: Судья в Северной Каролине разбирал дело 15-летней школьницы, попадавшей многократно в полицию за мелкое воровство и хронические прогулы, и вынес решение: на месяц привязать ее к матери короткой веревкой длиной всего в два фута, то есть 60 сантиметров. Самое интересное, что по отбытии наказания обе признались, что их отношения явно улучшились.
Марина Ефимова: Случаи, вроде того, когда школьницу веревкой привязали к матери, подняли на ноги защитников прав человека. Скажем, они отстояли в Орегоне Аниту Бек, которую хотели судить за то, что ее дочь постоянно занималась мелким воровством в торговых центрах. Защитники прав человека естественно фокусируют вину за детскую преступность не на отдельных людях, а на фирмах и учреждениях, чьи права их волнуют значительно меньше. В нашей передаче их представляет социолог Даяна Левин, профессор Бостонского института Уилка Колледж.
Даяна Левин: Федеральный Верховный суд страны в апреле разрешил судить индустрию развлечений, и это правильнее, чем судить родителей. Даже наиболее ответственные родители не могут контролировать все, что видят и слышат их дети вне дома. По прошлогодним данным две трети родителей в США заявили, что быть родителем стало намного сложнее, чем когда они были сами детьми.
Марина Ефимова: Эта точка зрения близка и нашему коллеге Борису Парамонову.
Борис Парамонов: Дело в том, что само понятие родителей очень и очень заметно изменилось. В последнее время институт родительства, институт семьи, как таковой, претерпевает радикальные изменения в современном мире. Уже неоднократно отмечалось, в какую сторону идет изменение - в сторону ослабления поименованных институтов. Сейчас неработающая мать семейства скорее исключение, чем правило. Подросток после школы полностью предоставлен себе. Родительский авторитет испаряется, его место занимают некие анонимные силы, тот же интернет или кино с его модной нынче темой насилия. О какой же ответственности родителей можно говорить? Интернет сильнее, мощнее родителей. Пресловутое отчуждение, этот бич как индустриальной, так и постиндустриальной культуры добрался и до ребят. Они тоже сделались игрушкой анонимных сил. При этом не нужно представлять их такими уж несчастными и безответственными. Именно ребят, а не родителей. И вот тут - вторая важная тема, не нашедшая отражения в сегодняшнем разговоре. Радикально меняется также понятие ребенка. Ребенок сегодня все более предстает таким, каким он был, скажем, в средневековье - маленьким взрослым. Детство, как особую эпоху, выдумали философы 18 века под влиянием Руссо. Сейчас начался обратный процесс. Одним словом, резко меняется мир, его социальные, экономические, культурные паттерны. Задействованы громадные объективные силы. В истории происходит что-то подобное геологическому перевороту. Что может противопоставить этому слабый отец семейства?
Марина Ефимова: Послушаем мнение российской матери, растившей двух дочерей. Младшую в Америке, а старшую в Советском Союзе. В нашей передаче участвует писательница Виктория Платова.
Виктория Платова: За поступки несовершеннолетнего ребенка полную меру ответственности должен нести родитель.
Марина Ефимова: Но многие в Америке обращают внимание на то, что родителям приходится преодолевать мощное влияние масскультуры.
Виктория Платова: А как же? Мы, выходцы из Советского Союза, все преодолевали влияние школы, государства, пропаганды на наших детей. Более того, даже в некоторых других областях. Например, наступил такой момент в жизни моей дочери, когда брат моего мужа, такой восторженный технарь, стал внушать ей очень большую любовь к поэзии Вознесенского. И мне пришлось приложить очень много усилий, чтобы это влияние преодолеть. Я не хотела, чтобы для нее кумиром в поэзии стал Вознесенский. Я считала, что чрезвычайно пошлое восприятие поэтического слова будет воспитано в моем ребенке. Что же говорить о каких-то других влияниях, более серьезных. Мы жили на окраине, и каждое воскресенье мы везли нашу Юлю в город общаться с детьми наших знакомых. Это даже не были наши ближайшие друзья, но у них были дети из родственной нам среды. И мы хотели, чтобы она сориентировалась правильно, проживая свою жизнь в очень жлобском, чудовищном районе Щемиловка.
Марина Ефимова: Детский психолог из Калифорнийского Института в Лос-Анджелесе доктор Джери Легенио ставит жирную точку над и.
Джери Легенио: Я считаю, что если доказано, что ребенок проявлял склонность к насилию, замеченную окружающими, а родители никак на это не откликнулись, то в таких случаях они должны нести судебную ответственность за преступление своих детей. И чем младше дети, тем больше ответственность. Простите за сравнение, но если ваша собака кого-то укусила, отвечаете за это вы. Ребенок тоже не способен еще отвечать за свои поступки. Ответственность за них должны брать на себя взрослые.
Марина Ефимова: Вообще это получается очень удобно для крайне озлобленных подростков, которые мечтают любой ценой отомстить родителям. Ты совершаешь преступление - садятся родители. Однако, шеф полиции в одном из орегонских городов, например, сказал журналистам, что с 1995 года, когда в их штате было введено постановление о родительской ответственности, преступность сократилась на треть. Сейчас в тихом Литтлтоне, штат Колорадо, где весной двое подростков устроили настоящий расстрел своих одноклассников, готовятся судить не только родителей подростков-убийц, но и школьных психологов, которые не сумели разглядеть монстров в двух своих подопечных. Правомочно ли это? Профессор Клинг?
Ричард Клинг: Я юрист. Если ко мне придет клиент и признается, что он планирует убийство, я по закону обязан сообщить об этом в полицию. Потому, что если он совершит убийство и станет известно, что он о нем предупреждал своего адвоката или психотерапевта, то и адвокат и терапевт лишатся своих лицензий и права практиковать. Но в 9 случаях из 10 вы не можете с уверенностью сказать, планирует человек убийство или просто выплескивает свой гнев, раздражение, пусть даже ненависть. Особенно это касается подростков. Вы не представляете, как часто они говорят психотерапевтам, что хотели бы видеть своих родителей мертвыми. Невозможно их всех арестовывать или устанавливать за ними слежку или помещать в психбольницу. Потому что, как правило, это просто преувеличенное выражение их сердитости.
Марина Ефимова: С этим в принципе не согласен доктор Легенио.
Джери Легенио: Я сам был школьным психологом. Мы получали зарплату за то, чтобы предвидеть опасность. Наша специальность, так же, как и учителей, в некоторой степени, состоит в том, чтобы понимать детей, их поведение, их намерения, их огорчения, их стресс и прочее. Конечно, бывают случаи, когда тихий мальчик, не проявлявший никаких признаков гнева или обиды, вдруг, в один прекрасный день, приходит в школу и открывает стрельбу. Такое предотвратить почти невозможно. Склонность ребенка к насилию, садизму, стремление к подавлению чужой воли, привычка унижать и попирать достоинство других детей, озлобление, неспособность утвердить себя ничем, кроме силы, - все эти свойства очень заметны любому внимательному глазу. Если школьные психологи не бьют тревогу заранее, они проявляют элементарную безответственность или нежелание усложнять себе жизнь. Я не говорю, что они всегда в состоянии предотвратить трагедию, но они должны делать хотя бы то, что могут: начать беседы с самим подростком, поставить в известность учителей и администрацию, и в первую очередь, связаться с родителями. Вы не можете себе представить, как мало общения сейчас происходит между учителями и родителями. Практически никакого. В школах, где я работал, бывали дети, которые вели себя эксцентрично, странно, глупо, чтобы не сказать опасно. Учителя и психологи шутили по этому поводу, но родителям не звонили.
Марина Ефимова: Но почему?
Марина Ефимова: Я уверена, что в словах доктора Легенио много правды. Хотя помощь детского психолога иногда, вероятно, нужна, но есть опасность в том, чтобы так легко перепоручать дело воспитания ребенка профессионалам. Каким бы хорошим специалистом ни был психолог, он обязан действовать по принятой методологии, а не по зову сердца, не по родительскому инстинкту, не по интуиции. В связи с этим, еще об одном случае из своего родительского опыта, уже американского, я попросила рассказать писательницу Викторию Платову.
Виктория Платова: У меня в доме жил мальчик, бойфренд моей дочки, который не смог жить у себя дома со своей матерью. Американский мальчик. Потому что мать, чуть что, действительно таскала его к психотерапевту. У него был свой психотерапевт с детства. Он получал двойку - его вели к психотерапевту. Он не хотел в школу идти, у него мог живот болеть, его на всякий случай вели к психотерапевту. Он вообще перестал ходить в школу, и психотерапевт его тут же определил в госпиталь. И вот как раз после госпиталя моя дочка попросила ему разрешить быть у нас дома. И я разрешила. Мальчик был в очень депрессивном состоянии и все время лежал. Я уходила на работу, они спали, и я оставляла по 5 долларов на столе для него и для нее. И он меня спрашивал: "Почему вы оставляете мне деньги?" И я говорила: "Это тебе на сигареты и на метро. Может, ты захочешь куда-то поехать". А он говорил мне: "Вы не должны мне давать деньги". Я говорю: "Я знаю, что не должна, но я хочу тебе помочь. Потом ты отдохнешь немножко и решишь, что тебе делать в жизни". И вот в моем доме он однажды встал, пошел и сдал экзамены. Мальчик очень способный и умница. Он сдал экзамен за школу и поступил в колледж.
Марина Ефимова: А между тем, автор обзорной статьи в журнале "ЮС ньюс" пишет, что родители, которые водили своего ребенка к психотерапевту, обычно защищены от всякой, тем более, от уголовной, ответственности. Например, родители Эрика Харриса, одного из литтлтонских убийц. Считается, что они сделали все, что могли. "Довольно простое освобождение от ответственности, - пишет автор. - Своди ребенка к психотерапевту и с тебя взятки гладки". Многие правоведы, учителя и психологи в Америке обеспокоены сейчас тем, что введение жестких законов об ответственности родителей может ухудшить ситуацию. Вот, что пишет, например, директор юридического центра "Дети и закон" Хауэрд Дэвидсон.
Диктор: Если родители будут бояться уголовной или серьезной финансовой ответственности за проступки и преступления своих детей-подростков, многие из них начнут проверять содержимое детских портфелей, шкафов, дневников, писем, компьютерных программ. Что тогда станет с такими понятиями, как доверие и уважение? Хотим ли мы, чтобы родители начали шпионить и доносить на собственных детей?
Марина Ефимова: "В Америке уже давно борются два направления в воспитании, - пишет в книге "Подростки и их родители" педагог Лоурин Стайнберг. - Одно направление предусматривает строгие правила и непререкаемый авторитет родителей. Худшее, что можно сделать, - избаловать ребенка. Представители другого направления считают, что детям нужно дать голос в семье, свободу самовыражения, возможность протеста. Во всем нужно обоюдное согласие. Худшее, что можно сделать, - подавить свободу и инициативу. Какой метод правильный? Оба. В зависимости от свойств личности и ребенка и родителей. Главное - не уворачиваться от проблем своего ребенка, не пугаться их и не проявлять излишней гордости в отношениях. Даже в Ветхом Завете сказано: сын мой, пройди навстречу мне столько, сколько можешь, а остальной путь я пройду сам.
Антигерои Колумбайн: обожатели и подражатели школьных убийц
20 апреля 1999 года двое учеников выпускного 12-го класса учинили массовое побоище в школе Колумбайн близ Денвера, штат Колорадо. Убийц звали Эрик Харрис и Дилан Клиболд. Акция была тщательно продумана. Они установили самодельные бомбы с таймерами в школьной столовой. Людей, выбегающих из школы после взрывов, они собирались расстреливать из огнестрельного оружия. Однако бомбы не взорвались (контакты были соединены неправильно), и тогда Харрис и Клиболд начали убивать школьников из огнестрельного оружия. Ранения получили 36 человек, из них 13 – смертельные. Убийцы бесчинствовали в школе около часа, затем вступили в перестрелку с полицией и в конце концов совершили самоубийство – каждый выстрелил себе в голову.
Харрис и Клиболд в школьной столовой после первых убийств. Съемка камеры видеонаблюдения. Их мечта сбылась: это изображение транслировали в прямом эфире все телекомпании.
Трагедия потрясла Америку и породила множество версий о причинах агрессии подростков. Эксперты, политики и журналисты рассуждали о вреде брутальных видеоигр, о доступе к огнестрельному оружию, о школьном буллинге, о побочных эффектах антидепрессантов, будто бы прописанных Харрису.
Многие обратили внимание на дату 20 апреля – день рождения Гитлера. Харрису и Клиболду мгновенно приписали неонацистские убеждения. Говорили, что они открыто заявляли о своей неприязни к этническим меньшинствам и были членами некой мифической организации "Мафия в шинелях".
Эта версия оказалась несостоятельной. Харрис и Клиболд первоначально назначили свою акцию на 19 апреля – день теракта в Оклахома-Сити, к тому моменту самого масштабного в истории США. На 20-е ее перенесли потому, что патроны, заказанные Харрисом, были доставлены лишь 19-го вечером.
Не подтвердилась и обычная в таких случаях теория о том, что убийцы были неудачниками, жертвами насмешек одноклассников и мстили за свое унижение. Эрик и Дилан выросли во вполне благополучных семьях и отнюдь не были отверженными. Оба активно участвовали в постановках школьного театра, снимали видеофильмы для своих школьных проектов и были администраторами школьного веб-сайта. У них не было проблем в общении с ровесниками обоего пола.
Ложной оказалась и информация о том, что причиной агрессии стали антидепрессанты. Они не убивали специально христиан (в одного из учеников они будто бы выстрелили после того, как он утвердительно ответил на вопрос, верит ли он в Бога, – этот эпизод оказался вымышленным). Не целились в представителей этнических меньшинств или личных обидчиков.
Америка терялась в догадках. Привычные клише не работали. Осыпанный призами документальный фильм Майкла Мура "Боулинг для Колумбайн" внушал зрителю, что всему виной атмосфера страха и насилия, насаждаемая правящими кругами. Логика Мура слишком прямолинейна: он увязывал школьный расстрел и с наличием оборонных предприятий в окрестностях школы, и с бомбардировками Сербии, и даже с боулингом, в который якобы играли Харрис и Клиболд в день расстрела (эта информация оказалась ошибкой памяти).
ФБР после расстрела в Колумбайн исследовало 18 аналогичных случаев, включая этот. Сотрудник бюро Мэри Эллен О'Тул, курировавшая исследование, в интервью Радио Свобода рассказала:
– Мы пришли к заключению, что общего образа, общей характеристики человека, стреляющего в школе, нет. Мы сделали такой вывод потому, что этот вид преступлений очень редкий. Люди, конечно, надеясь, что ФБР сможет предоставить им характеристику, какие-то знаки, которые предупреждают о том, кто эти люди, которые угрожают своим сверстникам. Таких характеристик нет. Ученики, которые участвовали в перестрелках в школах, не гомогенны. Одни – из семей родителей-одиночек, другие – из семей, где два родителя. У них разное социальное происхождение, разный жизненный опыт, разный экономический статус. Важно, когда ученик угрожает, не судить его по тому, как он выглядит, не говорить: вот он выкрасил волосы в малиновый цвет и поэтому он, скорее всего, выполнит угрозу.
ФБР пригласило участвовать в реконструкции случившегося экспертов с мировыми именами. Спустя пять лет после трагедии двое из них, профессор психиатрии Мичиганского университета Фрэнк Окберг и психолог ФБР с богатой клинической практикой Дуэйн Фузелье, изложили свои выводы журналисту Дейву Каллену.
По мнению этих специалистов, внимательно изучивших дневник Харриса и другие материалы дела, это преступление нетипично для школьных расстрелов. Школьные стрелки обычно действуют импульсивно и во многом спонтанно. Харрис и Клиболд готовили свою акцию год. Их замысел был куда грандиознее. Примером им служил Тимоти Маквэй, участник войны в Персидском заливе, взорвавший 19 апреля 1995 года административное здание в Оклахома-Сити. Взрыв убил 168 человек и ранил более 680. Харрис и Клиболд хотели превзойти Маквэя. Если бы они правильно соединили взрыватели с пропановыми баллонами, число погибших могло составить 600 человек. Для них, как для Маквэя, главным было послание нации. К массовому расстрелу они были не готовы, поэтому метались по школе беспорядочно и стреляли только в тех, кто случайно попадался на глаза. Вторым актом драмы должен был стать взрыв их машин на парковке, когда там скопится побольше выживших школьников, их родителей, спасателей, полицейских и журналистов. Они рассчитывали попасть в прямой эфир национальных телекомпаний, которые будут вести репортаж с места событий. Но все с самого начала пошло не так, как было задумано.
Видео, снятое Харрисом и Клиболдом для школьного проекта. Будущие убийцы изображают "Шинельную мафию".
Фузелье и Окберг утверждают, что у Харриса и Клиболда не было общего мотива. У них слишком разные индивидуальности. Клиболд – депрессивная личность со склонностью к суициду. В своих проблемах он винил себя самого и легко перевозбуждался. Харрис – холодный и расчетливый убийца, психопат. Психопаты не живут в мире иллюзий. Они рациональны и отлично знают, что делают. Именно Харрису принадлежали идея и план акции.
Дейв Каллен десять лет расследовал расстрел в Колумбайн и в итоге опубликовал книгу. В недавнем интервью изданию "Медуза" он говорит среди прочего о подражателях:
– Подражатели учатся друг у друга, они видят в Эрике и Дилане отцов-основателей этого движения. Я был поражен количеством случаев [десять за 2013–2015 годы], когда нападавшие намеренно воссоздавали детали стрельбы в школе Колумбайн: цитировали слова Эрика и Дилана, одевались, как они, воспроизводили всю цепочку событий.
Харрис и Клиболд стали культовыми фигурами, вокруг них выросла целая субкультура. У них есть не только подражатели, но и обожатели – международный фандом, члены которого называют себя колумбайнерами. В феврале 2015 года три колумбайнера планировали совершить массовое убийство в торговом центре Галифакса в канадской провинции Новая Шотландия. У одного из них сдали нервы, и он сообщил о заговоре в полицию, после чего застрелился. Познакомились все трое через аккаунт колумбайнеров в социальной сети Tumblr.
Очень интересовался побоищем в Колумбайн Адам Лэнза, расстрелявший в декабре 2012 года в начальной школе Сэнди-Хук в Коннектикуте 20 детей и шестерых взрослых. Сообщество поклонниц есть и у Джеймса Холмса, расстрелявшего зрителей "Бэтмена" в июле 2012 года в городе Аврора, штат Колорадо. У здания суда в Бостоне, где судили за взрыв на марафоне Джохара Царнаева, тоже собралась группа юных фанаток террориста, слетевшихся из разных городов США. Они нашли друг друга и объединились при помощи Твиттера. Некоторые из них говорили, что требуют справедливого суда для Царнаева. Другие верят в теорию заговора, жертвами которого стали братья Царнаевы. Но большинство просто не задумываются над существом дела; для них Джохар Царнаев – смазливый юноша-селебрити, секс-символ вроде Джастина Бибера.
«Я долго боялась услышать о себе, что я — ужасная мать»: монолог матери стрелка из Колумбайна
«Куда смотрели родители?», «Кто мог вырастить таких людей?», «Неужели никто в семье не замечал, что с ними что-то не так?» — эти вопросы всегда звучат в адрес тех, чьи дети приходят в школу с оружием и убивают. Сьюзан Клиболд, мать Дилана, рассказывает, как чувствует себя мама массового убийцы и самоубийцы и что она со временем поняла о своём сыне.
Полезная рассылка «Мела» два раза в неделю: во вторник и пятницуПоследний раз я слышала голос сына от входной двери — он шёл в школу. Он кинул в темноту одно слово: «Пока».
Это было 20 апреля 1999 года. Тем же утром в средней школе «Колумбайн» мой сын Дилан и его друг Эрик убили 12 учеников и одного учителя и ранили более 20 человек, а потом покончили с собой. Тринадцать невинных людей были убиты, их близкие пережили страшное горе. Другие получили травмы, некоторые были обезображены или стали инвалидами на всю жизнь. Но масштаб трагедии нельзя измерить только количеством смертей и ранений. Невозможно оценить тот ущерб, который был нанесён всем, кто был в школе. Тем, кто спасал детей и учителей. Тех, кто потом чистил школу от крови. «Колумбайн» стал трагедией, масштаб которой нельзя оценить. Потому что он стал схемой для будущих стрелков, которые решились на подобное. «Колумбайн» был цунами. Обществу потребовались годы, чтобы понять масштаб его влияния на окружающий мир.
Мне потребовались годы, чтобы принять то, что осталось от моего сына. Он в его последние часы и минуты и мальчик, которого я знала, — это два совершенно разных человека. Люди спрашивали меня: «Как вы могли не знать? Что вы за мать?» Я сама до сих пор задаю себе эти вопросы.
До этих событий я считала, что я — хорошая мама. Что я забочусь о детях, воспитываю осознанных и внимательных взрослых — это было моей главной задачей в жизни. Трагедия показала, что как родитель я провалилась. Поэтому я сейчас стою перед вами.
Я и отец Дилана — мы были теми людьми, которые любили его больше всего. И если что-то происходило, я должна была это чувствовать, так ведь? Но я ничего не чувствовала
Сегодня я здесь, чтобы поделиться опытом. Как это — быть матерью человека, который причиняет боль и убивает. В течение многих лет я перебирала воспоминания, пытаясь найти точку, в которой совершила родительскую ошибку. Но у меня нет никакого чёткого понимания. Всё, что я могу, — только поделиться тем, что узнала в попытках ответить на собственные вопросы.
Когда я встречаюсь в людьми, которые не знали меня до трагедии, передо мной всегда три задачи. Когда я вхожу в комнату, я не знаю, есть ли среди собравшихся люди, которые потеряли близких в результате действий моего сына. Я несу на себе страдания этих людей, потому что он больше не здесь. Поэтому я сразу прощу прощения у вас, если он причинил вам боль.
Мой второй вызов — просить о понимании и даже сострадании, когда я говорю о самоубийстве моего ребёнка. За два года до событий в «Колумбайн» он написал, что режет себя. Что он — в агонии и мечтает покончить с собой. Я ничего не знала об этом до тех пор, пока он не умер.
Когда я говорю о самоубийстве, я не пытаюсь преуменьшить вину Дилана. Я пытаюсь понять, как мысли о суициде стали планом массового убийства
Я много читала и говорила со специалистами. Сейчас я верю, что стрельба не была следствием желания убить, она была следствием желания умереть.
Третий момент. Когда я говорю о своём сыне, убийце и самоубийце, я говорю о ментальном здоровье и насилии. Я хочу, чтобы люди лучше понимали природу психических заболеваний. Очень малый процент тех, кто страдает психическими расстройствами, в итоге применяет насилие к другим людям. Но среди тех, кто кончает жизнь самоубийством, таких 75, а, может, и 90%.
Вы прекрасно знаете, что наша система здравоохранения не может помочь каждому. Не все людям с деструктивными мыслями ставят какой-либо диагноз. Многие из тех, кто живёт в состоянии страха, безнадёжности, гнева, никогда не обращаются к врачу. Они привлекают наше внимание только тогда, когда дело доходит до поведенческого кризиса, который заметен извне. Если оценки специалистов правильны, то примерно 1-2% самоубийств связаны с убийством других людей. Когда растёт уровень самоубийств, одновременно начинает расти и число тех, кто одновременно и убийцы, и самоубийцы.
Я пыталась понять, что происходило в голове Дилана перед смертью. Встречалась с теми, кто потерял близких в результате суицида, изучала эту тему, работала в фондах, говорила с теми, кто смог преодолеть желание покончить с собой.
Одна из самых полезных подобных бесед была с коллегой, которая услышала меня офисе. Я сказала, что, наверно, Дилан не любил меня, если он пошёл на подобное. Позже, когда рядом со мной никого не было, она подошла и сказала, что я не права. Она рассказала, что в молодости стала матерью-одиночкой. У неё были трое маленьких детей и депрессия, из-за которой её даже отправили в больницу. Тогда она была уверена, что детям будет лучше, если она умрёт. У неё даже был план, как покончить с жизнью. Она сказала мне, что материнская любовь — это самая сильная любовь на Земле. Она любила детей больше всего на свете, но из-за болезни была уверена, что им будет лучше без неё.
Из этого и других разговоров я поняла: решение о том, чтобы уйти из жизни, не принимается так же, как выбор, куда нам пойти в субботу вечером. Когда человек одержим такими мыслями, ему в срочном порядке нужна медицинская помощь. Мышление у этих людей нарушено, они не могут управлять собой. Даже если они и могут что-то спланировать и действовать логично, у них теряется чувство правильного. Оно искажается болью, через которую они воспринимают реальность.
Некоторые люди умеют хорошо скрывать такое состояние, у них есть на то веские причины. Да, у любого из нас могут возникнуть мысли о суициде, но это не превращается в навязчивую идею. Постоянное желание умереть — это симптом патологии. И, как многие другие болезни, это нужно уметь распознавать до того, как жизнь потеряна.
Да, у Дилана, скорее всего, была депрессия. Он был самоуверенным перфекционистом, поэтому ему, скорее всего, было сложно обратиться за помощью. Отношения в школе погрузили его в унижение и безумие. Он дружил — и это была непростая дружба — с мальчиком, который разделял его гнев и отчужденность. Он тоже был серьёзно травмирован и настроен против людей. Именно в этот период максимальной уязвимости и хрупкости Дилан получил доступ к оружию. У нас дома оружия никогда не было. Это оказалось так просто для 17-летнего мальчика — купить оружие, легально и нелегально, чтобы об этом не узнали родители. Как мы видим, ситуация с оружием не изменилась и по сей день.
То, что сделал Дилан, почти уничтожило и меня. Через два года после событий в школе мне диагностировали рак груди, ещё через два года — серьёзные психические проблемы. Я постоянно думала о том, что сейчас встречу кого-то из родных тех, кого убил Дилан, что меня настигнут журналисты или разгневанные горожане.
У меня начались панические атаки. Впервые — спустя четыре года после «Колумбайна», когда я должна была встретиться лицом к лицу с родными погибших в школе. Второй — спустя шесть лет, когда я готовилась к конференции, где выступали родственники убийц-самоубийц. Оба эпизода длились несколько недель. Паника настигала меня в любом месте и в любое время, в магазине, офисе, в собственной кровати. Мой мозг находился в замкнутом цикле страха и, как я ни пыталась успокоить саму себя, у меня ничего не получалось. Мне казалось, что мой собственный разум пытается убить меня, а потом, боясь страха, начал пожирать абсолютно все мои мысли.
На собственном примере я прочувствовала, что такое психические проблемы, поняла, что надо бороться. С помощью терапии я смогла вернуться к состоянию, которое считаю нормальным. Оглядываясь назад, я понимаю, что мой сын находился в подобном цикле дисфункции, наверно, около двух лет. Этого достаточно было бы, чтобы ему помочь. Если бы хоть кто-то понял, что ему нужна помощь.
Когда меня спрашивают «как вы могли не знать?» — это всегда удар в солнечное сплетение
Это обвинение, которое касается напрямую моей вины, от которой не избавит никакая терапия. Но вот чему я научилась за это время: если любви достаточно, чтобы помочь кому-то не причинить себе боль, то, скорее всего, самоубийство не случится. Но одной любви мало.
Мы знаем, что самоубийство — вторая по статистике причина смерти в возрасте от 10 до 34 лет. 15% американских подростков признают, что у них были мысли о том, чтобы покончить с собой. Я знаю, что вне зависимости от веры в самих себя и свои возможности, мы не можем контролировать все мысли и переживания тех, кого любим. Упорная вера в то, что наши близкие и любимые люди не смогут причинить боль себе и окружающим, ослепляет нас, из-за неё мы можем пропустить важный знаки. Но если всё пошло по худшему сценарию, мы должны научиться прощать самих себя за то, что мы чего-то не знали или не задали вовремя правильный вопрос.
Мы должны помнить, что тот, кого мы любим, может страдать — даже если он никогда ничего не говорит об этом. Мы должны уметь слушать без осуждения
Я знаю, что буду всю жизнь жить с этой трагедией. Я понимаю, что многие считают мою потерю несравнимой с потерями других семей. Понимаю, что мои страдания не сделают ничего проще. Я знаю и то, что многие не признают за мной права на боль, я должна жить только в покаянии. Но в конце концов всё сводится к следующему: трагедия в том, что даже самые ответственные не всегда могут предотвратить какие-то события. Но ради любви мы должны продолжать пытаться понять, что за ними стояло. Спасибо.
Читайте также: