Как назывались телевизоры в 451 градус по фаренгейту
С девяти лет и до подросткового возраста я проводил по крайней мере два дня в неделю в городской библиотеке в Уокигане (штат Иллинойс). А летними месяцами вряд ли был день, когда меня нельзя было найти там, прячущимся за полками, вдыхающим запах книг, словно заморских специй, пьянеющим от них ещё до чтения.
Позже, молодым писателем, я обнаружил, что лучший способ вдохновиться – это пойти в библиотеку Лос Анджелеса и бродить по ней, вытаскивая книги с полок, читать – строчку здесь, абзац там, выхватывая, пожирая, двигаться дальше и затем внезапно писать на первом попавшемся кусочке бумаги. Часто я стоял часами за столами-картотеками, царапая на этих клочках бумаги (их постоянно держали в библиотеке для записок исследователей), боясь прерваться и пойти домой, пока мной владело это возбуждение.
Тогда я ел, пил и спал с книгами – всех видов и размеров, цветов и стран: Это проявилось позже в том, что когда Гитлер сжигал книги, я переживал это так же остро как и, простите меня, когда он убивал людей, потому что за всю долгую историю человечества они были одной плоти. Разум ли, тело ли, кинутые в печь – это грех, и я носил это в себе, проходя мимо бесчисленных дверей пожарных станций, похлопывая служебных собак, любуясь своим длинным отражением в латунных шестах, по которым пожарники съезжают вниз. И я часто проходил мимо пожарных станций, идя и возвращаясь из библиотеки, днями и ночами, в Иллинойсе, мальчиком.
Среди записок о моей жизни я обнаружил множество страниц с описанием красных машин и пожарных, грохочущих ботинками. И я вспоминаю одну ночь, когда я услышал пронзительный крик из комнаты в доме моей бабушки, я прибежал в ту комнату, распахнул дверь, чтобы заглянуть вовнутрь и закричал сам.
Потому что там, карабкаясь по стене, находился светящийся монстр. Он рос у меня на глазах. Он издавал мощный рёвущий звук, словно из печи и казался фантастически живым, когда он питался обоями и пожирал потолок.
Это был, конечно, огонь. Но он казался ослепительным зверем, и я никогда не забуду его и то как он заворожил меня, прежде чем мы убежали, чтобы наполнить ведро и убить его насмерть.
Но вот я ухожу, и передаю Вас в руки самого себя, под именем Монтэг, в другой год, с кошмаром, с книгой, зажатой в руке, и книгой спрятанной в голове. Пожалуйста, пройдите с ним небольшой путь.
Часть 1. Очаг и саламандра
Жечь было наслаждением. Какое-то особое наслаждение видеть, как огонь пожирает вещи, как они чернеют и меняются. Медный наконечник брандспойта зажат в кулаках, громадный питон изрыгает на мир ядовитую струю керосина, кровь стучит в висках, а руки кажутся руками диковинного дирижёра, исполняющего симфонию огня и разрушения, превращая в пепел изорванные, обуглившиеся страницы истории. Символический шлем, украшенный цифрой 451, низко надвинут на лоб, глаза сверкают оранжевым пламенем при мысли о том, что должно сейчас произойти: он нажимает воспламенитель – и огонь жадно бросается на дом, окрашивая вечернее небо в багрово-жёлто-чёрные тона. Он шагает в рое огненно-красных светляков, и больше всего ему хочется сделать сейчас то, чем он так часто забавлялся в детстве, – сунуть в огонь прутик с леденцом, пока книги, как голуби, шелестя крыльями-страницами, умирают на крыльце и на лужайке перед домом, они взлетают в огненном вихре, и чёрный от копоти ветер уносит их прочь.
Жесткая улыбка застыла на лице Монтэга, улыбка-гримаса, которая появляется на губах у человека, когда его вдруг опалит огнём и он стремительно отпрянет назад от его жаркого прикосновения.
Он знал, что, вернувшись в пожарное депо, он, менестрель огня, взглянув в зеркало, дружески подмигнёт своему обожжённому, измазанному сажей лицу. И позже в темноте, уже засыпая, он всё ещё будет чувствовать на губах застывшую судорожную улыбку. Она никогда не покидала его лица, никогда, сколько он себя помнит.
Он тщательно вытер и повесил на гвоздь чёрный блестящий шлем, аккуратно повесил рядом брезентовую куртку, с наслаждением вымылся под сильной струёй душа и, насвистывая, сунув руки в карманы, пересёк площадку верхнего этажа пожарной станции и скользнул в люк. В последнюю секунду, когда катастрофа уже казалась неизбежной, он выдернул руки из карманов, обхватил блестящий бронзовый шест и со скрипом затормозил за миг до того, как его ноги коснулись цементного пола нижнего этажа.
Выйдя на пустынную ночную улицу, он направился к метро. Бесшумный пневматический поезд поглотил его, пролетел, как челнок, по хорошо смазанной трубе подземного туннеля и вместе с сильной струёй тёплого воздуха выбросил на выложенный жёлтыми плитками эскалатор, ведущий на поверхность в одном из пригородов.
Насвистывая, Монтэг поднялся на эскалаторе навстречу ночной тишине. Не думая ни о чём, во всяком случае, ни о чём в особенности, он дошёл до поворота. Но ещё раньше, чем выйти на угол, он вдруг замедлил шаги, как будто ветер, налетев откуда-то, ударил ему в лицо или кто-то окликнул его по имени.
Уже несколько раз, приближаясь вечером к повороту, за которым освещённый звёздами тротуар вёл к его дому, он испытывал это странное чувство. Ему казалось, что за мгновение до того, как ему повернуть, за углом кто-то стоял. В воздухе была какая-то особая тишина, словно там, в двух шагах, кто-то притаился и ждал и лишь за секунду до его появления вдруг превратился в тень и пропустил его сквозь себя.
Может быть, его ноздри улавливали слабый аромат, может быть, кожей лица и рук он ощущал чуть заметное повышение температуры вблизи того места, где стоял кто-то невидимый, согревая воздух своим теплом. Понять это было невозможно. Однако, завернув за угол, он всякий раз видел лишь белые плиты пустынного тротуара. Только однажды ему показалось, будто чья-то тень мелькнула через лужайку, но всё исчезло, прежде чем он смог вглядеться или произнести хоть слово.
Во-первых, группа учёных провела исследование, установив, что бумага, в зависимости от типа, воспламеняется в диапазоне от 424 до 475 °F (218 и 246 °C). Это понятно и без экспериментов: параметры возгорания зависят от свойств материала, газовой смеси и других условий, да и сам процесс динамичен. Бумага может быть сырой и сухой, спрессованной, пропитанной огнестойкой или горючей смесью.
В-третьих, уподобившись занудным критиканам, мы сами обнаружим, что это шкала не Цельсия, а Карла Линнея. Профессор Улоф Цельсиус практиковал такую шкалу, где вода закипала при нуле, а замерзала при 100 градусах. Карл Линней был учеником и другом Цельсия, и даже проживал в его доме. Он заметил, что шкала Цельсия неудобна для ботанических исследований, и предложил её перевернуть.
ИСКУССТВО ЗАГОЛОВКА
ПЛАВЛЕНИЕ ОЛОВА
Есть интересный факт, проясняющий упорство автора. При температуре 451 °F плавится олово. И если смотреть на Таблицу Менделеева, то в ячейке Stannum можно увидеть последовательные числа 4,5,1 (см. коллаж ниже). Брэдбери мечтал подвизаться в Science Fiction, поэтому штудировал основы Science, а подобные факты химии элементов должен был заметить ещё в школе.
А при чём здесь олово? Это основной компонент припоя, который применяется в домашних условиях. А припой, это основное средство монтажа радиоэлектронной аппаратуры. А при чём здесь аппаратура? Она в основном использовалась нами, как информационные медиа, активно вытесняя бумажные носители информации. Использование олова также позволило создать консервную банку, которая стала одним из символов кризиса современности. И вся цивилизация 2020-х, вся наша жизнь определяется киберфизическими, радиоэлектронными устройствами. Внутри каждого есть капельки припоя. Сколько? За последнее столетие квадриллионы капелек припоя и покрытых оловом консервных банок сформировали совершенно особую цивилизацию.
Получается, Гай Монтэг ~ радиомонтажник. Откровенный намёк. Скорее всего, литературоведы давно раскрыли эти ассоциации. Брэдбери их и не скрывал. В его книге доминируют радиотехнические устройства: телевизоры на стене, камеры слежения, наушники, роботы. Они атакуют человека, подавляют его натуру. Литературные критики уже считают это общим местом.
КАК ЦЕНЗУРА РАСТЕРЗАЛА ГЕНИЯ
ПРОБЛЕМЫ ПОЖАРНЫХ
В своей книге Брэдбери не столько критикует карательную и тоталитарную систему, сколько отражает её проблемы. Это, в частности:
Здесь дюжина, хотя в тексте гораздо больше аллегорий. Принимать всё это на свой счёт абсурдно: сейчас жизнь стала неизмеримо сложнее.
ПРОБЛЕМЫ КНИЖНИКОВ
Может показаться, что Брэдбери выступает на стороне интеллектуалов-книжников. На самом деле он критикует их с не меньшей силой, очерчивая следующие проблемы:
1. Экспансия электронных медиа развращает умы. Интеллект слабеет.
2. Конформизм. Давление массы. Карательные и супрессионные действия неуполномоченных лиц, серых обывателей без должности. Интеллектуалы, приверженцы истины не умеют этому сопротивляться.
3. Инерция невежества и страха.
4. Деградация социальной памяти: сперва устной, затем письменной. Носители знаний сгорают.
5. Фрагментация знания. Всё порциями, всё в консервах. Интеллектуалы в книге фальшивые – они вызубрили куски текста. Это не мыслители, а мнемоники, не герменевты, а книжники.
6. Маргинализация и хилость интеллектуалов. Они прячутся в трущобах, не умеют обеспечить достойный быт.
И это тоже абсурдно принимать на свой счёт: общество изменилось кардинально, и категории прошлого устарели.
БИБЛЕЙСКАЯ ГНОСТИКА
САМОСБЫВАЮЩИЕСЯ ПРОРОЧЕСТВА
Нет нужды повторять, что Брэдбери напророчил беспроводные наушники, плоские телевизоры, скафандры робокопов и механических псов. Полезнее копнуть глубже.
Что значила для него эта фамилия и сама личность физика? Если взглянуть на имеющиеся портреты, видно, что Даниель Габриель Фаренгейт (Daniel Gabriel Fahrenheit, 1686–1736) и Рэй Дуглас Брэдбери (Ray Douglas Bradbury, 1920—2012) похожи, как близкие родственники. Его отец (Leonard Spaulding Bradbury, 1890–1957) и старший брат носили имя Леонард. Отец, судя по фото, имел те же черты лица. Следовательно, те, кто имел возможность взглянуть на портреты и оценить сходство, мог сделать вывод, что Брэдбери посвятил книгу мужчинам своей семьи. Пару "Leonard – Daniel" нельзя считать буквальной анаграммой, но фонетически "lionərd - dæniəl" анаграммируется. Рэй был очень близорук, но достаточно остроумен, чтобы подмечать все эти ассоциации (вероятно, ещё со школьных лет). Это версия априори.
Общий вывод таков: надо читать книги, причём читать и между строк, думать своей головой и проверять факты. Так интереснее. Впрочем, здесь отражена точка зрения автора, которая никому не навязывается.
[Эскиз был написан для личного блога 02 февраля 2021; существенно изменённый текст для более широкой аудитории открыт 15 февраля 2021, откорректирован 17 февраля. Автор - дипломированный антрополог (биологический факультет МГУ) и редактор. Сейчас занимается литературной антропологией и антропологической герменевтикой.]
В тексте возможны спойлеры и неоднократные восклицания, что книга лучше.
В жизни каждого успешного кабельного канала или стримингового сервиса наступает момент, когда необходимо разбавить бесконечный поток сериалов фильмами. Компания HBO снимает свои собственные картины, художественные и документальные, начиная с 80-х годов прошлого века. Некоторые из них выходят достаточно хорошими, а некоторые годятся лишь для однократного показа и последующего вывоза на свалку истории.
Адаптация любого классического произведения для реалий XXI века – настоящая головная боль для всех участников съемочного процесса. Перед сценаристами и режиссерами стоит задача найти компромисс между сохранением действительно важных, определяющих моментов оригинала и тем, что можно выпустить из виду, полностью удалив из фильма или заменив своими собственными идеями.
Рассмотрим на одном примере.
Про эту вторичность можно было забыть в случае интересного применения всего концепта. К примеру, в книжной сцене с забегом Монтага через весь город. Однако, здесь нет и этого. Вся социальная подоплека не играет ровно никакой роли в сценарии, а упомянутый побег занимает всего несколько секунд хронометража.
Как бы не хотелось, но избежать небольшого разговора об актерской игре не удастся. Впрочем, про главных действующих лиц нельзя сказать ничего плохого. Они играют. Жаль только, что интересного материала для интерпретации здесь практически нет. Ото всех монологов остались лишь обрывки, которые в основном произносит Майкл Шеннон. Признаем, произносит он их достаточно неплохо.
Если говорить о главном герое, то никакого запоминающегося развития его личности продемонстрировано не было. Никакой убедительной смены картины мира. Никакого душевного и морального надлома. А это, на секундочку, чуть ли не ключевая идея и цель первоисточника. Более того, основываясь на увиденном, зритель не раз и не два может подумать, а с чего бы такому фанатику в исполнении Майкла Б. Джордана после пары обрывистых фраз захотелось заниматься самокопанием и начать читать книги, вместо того, чтобы сжигать. И да, здесь тоже не обошлось без семейной драмы, связанной с детством.
Партию Клариссы постигла участь изменения и расширения, чтобы, видимо, соответствовать духу времени. Вместо школьницы старшего возраста с необычным взглядом на мир, которая подталкивает Монтага навстречу, кхм, приключениям, мы имеем вполне себе взрослую неформалку, которая, сюрприз, становится любовным интересом главного героя. Кажется, более поверхностного прочтения персонажа просто не существует в истории экранизаций. София Бутелла положение не спасает.
К сожалению, в этой реальности мы имеем лишь полуторачасовой фильм, напоминающий по своей структуре первый эпизод сериала. Картина нещадно уничтожает целые куски оригинального произведения и не предлагает ничего взамен. Если вы все-таки решили ознакомиться с современной трактовкой классики, то можете попробовать распознать все книги, которые сожгли герои за 96 минут хронометража. Это гораздо интереснее и познавательнее происходящего на экране.
Вечером 30 января 2015 года начался пожар в библиотеке Института научной информации по общественным наукам (ИНИОН). Пока неизвестен масштаб утрат и потерь, но есть основания говорить, что он огромен и невосполним. Звучат разные версии случившегося, однако руководство РАН уже признало проблемы с пожарной безопасностью в академических институтах из-за нехватки денег на установку нового дорогостоящего оборудования пожаротушения.
Владимир Николаев,
канд. социол. наук, доцент департамента социологии и Высшей школы урбанистики НИУ ВШЭ,
ст. науч. сотр. отдела социологии и социальной психологии ИНИОН РАН:
В первый раз попал в ИНИОН году в 89-м. По чужому читательскому билету (поскольку он был без фотографии, сошло с рук). Очень хотел прочитать одну книжку. Примерно с 1994–1995 года бывал в ИНИОНе регулярно, поскольку писал диссертацию, а наилучший доступ к литературе был там.
Работаю в ИНИОНе по совместительству до сих пор. Это переводы, рефераты, книги, сборники. До середины 2000-х, то есть лет десять, проводил целые дни в ИНИОНе, почти как дома. Сотрудничал не только с отделом социологии и социальной психологии, но и очень много со Светланой Яковлевной Левит, участвовал во многих ее проектах.
ИНИОН — это, конечно, особая атмосфера. Мне лично это много чего дало. Можно сказать, я дочитал за эти годы то, что не имел возможность прочитать в студенчестве. Без ИНИОНа и его библиотеки я, наверное, был бы другим человеком и другим специалистом. Без этого места не было бы сегодня никаких моих переводов.
Именно в ИНИОНе меня убедили, что переводить надо и что если этого не буду делать я, то никто за меня этого не сделает, хотя я был весьма скромного мнения о своих переводческих способностях. Я помню как сегодня, где именно и как это произошло. Постоянное отслеживание новых журнальных публикаций дало мне эрудицию, которую я не смог бы приобрести ни в каком другом месте, по крайней мере в то время, когда я был этим занят.
Достоинства библиотеки. Коллекция книг и журналов моего профиля, собранная в этой библиотеке, уникальна. Я практически не пользовался Ленинкой и Иностранкой. То, что мне было нужно, было в библиотеке ИНИОНа. Многих книг, которые я там читал, в других библиотеках не было — ни в Москве, ни, думаю, в других городах страны.
Недостатки в библиотеке есть. Я и сам с ними сталкивался. Необходимость предварительного заказа, сравнительно долгая доставка (впрочем, сопоставимая с другими нашими большими библиотеками), затрудненная процедура записи (когда я записывался, еще не будучи сотрудником), ограниченные возможности ксерокопирования (в последние годы с этим стало легче). Но я бы сегодня не стал акцентировать внимание на этих недостатках; для больших бывших советских библиотек они типичны. И многое упирается просто в недостаточное число сотрудников и нищету.
Современная научная литература (после 1990 года) представлена в библиотеке очень выборочно. На закупки книг многие годы просто почти совсем не выделялось денег; хотя сравнительно неплохо закупались журналы.
Будущее библиотеки на данный момент я не очень ясно вижу. Понятно, что восстановление в любом случае займет годы. 10 млн единиц хранения. Перебазирование фондов, опись сохранившегося, восстановление поврежденных материалов — просто страшный объем работы.
Единственное, что скажу: мне хотелось бы видеть библиотеку и институт на прежнем месте. Это неотъемлемая часть района. Если вместо старого здания будет строиться новое, то его надо строить с расчетом на будущее. С лучшими системами безопасности. И мне не хотелось бы видеть в восстановленном ИНИОНе ту беспросветную нищету, которая буквально пропитывала его все последние годы. Как реалист, я не очень верю в такую перспективу. Но всё же.
Точно не помню, когда я первый раз попала в ИНИОН, где-то в 1993–1994 годах, когда пришла к зав. аспирантурой проситься, чтобы меня приняли. Поскольку это был очень необычный случай, когда кто-то с улицы приходит и говорит, что хочет учиться именно у них, меня повели по отделам, чтобы показать, что тут происходит, чтобы я могла лучше сформулировать, где же я могу пригодиться. Некоторое время спустя меня взяли в отдел каталогизации, в сектор предметного каталога, на добровольных началах, потом в аспирантуру и на работу в тот же самый отдел.
Библиотека оказала на меня довольно большое влияние. Для меня ИНИОН — это прежде всего люди, сотрудники моего и других отделов, аспиранты, с которыми довелось встретиться и подружиться. Часть людей, особенно те, с кем довелось работать, были невероятно талантливые и трудолюбивые, другая часть — приходилось держаться от них подальше — невероятно склочные, мелочные и отсталые. Наверное, это свойственно многим коллективам, но в ИНИОНе как-то доминировала вторая часть. Поэтому через некоторое время там стало неинтересно работать. Но работа и общение с талантливыми гуманитариями укрепили мой интерес к философии, языкам, истории и литературе. Хотелось бы особенно отметить покойного Вадима Александровича Глинского и его искреннее и отеческое участие в моей академической судьбе.
Как я уже отметила выше, одно из главных достоинств ИНИОНа — образованные и думающие люди. Здание было красивое, просторное и светлое. Но уже в 1990-е годы наблюдался упадок и нужда в ремонте. В 2000-е там, наверное, вообще плохо стало. Доступ к базам данных с научной литературой вроде тоже был, но не знаю, для читателей или только для сотрудников.
Недостатки — отсутствие прогрессивного видения у руководства и нежелание меняться, довольно косные взгляды на роль информации и знания в обществе. Все эти истории про запись в библиотеку, бумажные каталоги, неработающий Интернет и книги десятилетней давности. Не всё можно объяснить отсутствием финансирования.
Почему-то кажется, что в нынешнем виде у библиотеки будущего нет. Можно перестроить здание и даже восстановить фонды, но что это даст? Надо найти в себе силы признать, что ценность рефератов и другой обзорной продукции, производимой в ИНИОНе, очень небольшая, а ресурсов на перестройку нет.
Какая миссия у одной из ведущих гуманитарных библиотек сейчас? Возможно, я просто не знаю и сужу об институте по сведениям и впечатлениям десятилетней давности. Если бы кто-то сформулировал видение будущего ИНИОНа, я бы не задумываясь начала собирать средства на его претворение в жизнь. Идея накопления, использования и распространения достижений современной гуманитарной мысли — очень важная идея для России.
Для меня идеальная библиотека — это уж точно не хранилище томов и рукописей, это способы доступа к разнообразной информации, будь то через бумагу, компьютер или виртуальную реальность. Но и это не так важно, как ценности открытого и равноправного доступа к знанию, которые должны быть во главе любых библиотечных инициатив.
Андрей Корбут,
канд. социол. наук, научный сотрудник и преподаватель НИУ ВШЭ:
Не знаю, как насчет ИНИОНа, но для любой научной библиотеки я бы требовал:
1) открытый доступ читателей ко всем фондам, кроме редких книг и архивов;
2) простейшая запись в библиотеку (паспорта достаточно);
3) полный электронный каталог, доступный онлайн;
4) абонемент (для всех читателей без исключения);
5) наличие нескольких ксероксов (с возможность купить карту на месте) и книжных сканеров (бесплатных) для пользователей;
Это, что называется, в обязательном порядке. Есть еще факультативные требования:
6) постепенная оцифровка всего фонда;
7) доступ в Интернет с любого рабочего места.
Я уже не говорю про самоочевидные вещи: наличие достаточного количества посадочных мест, компьютеры с принтерами, нормальная зарплата библиотекарей, работающий межбиблиотечный обмен, постоянная закупка новой литературы и периодики, электронные базы книг и журналов, свободный вход (как минимум без необходимости сдавать свои вещи, а лучше вообще свободный для любого жителя планеты). Или про то, что на тебя не должны смотреть так, словно твоя единственная цель в жизни — уничтожить/порвать/изрисовать/украсть как можно больше книг.
В этом смысле в РФ, видимо, почти нет научных библиотек (хотелось бы ошибаться). Что-то, отдаленно напоминающее нормальную библиотеку, есть в Шанинке. Возможно, в Европейском университете (не бывал). Библиотека в Вышке — это просто обычная школьная библиотека, главная цель которой — выдача учебников (количество людей, сидящих на диванах под дверью библиотеки, в разы превышает количество людей, сидящих в самой библиотеке). Впрочем, тут выбор моделей невелик: обычно наши научные библиотеки — это или школа, или спецхран. А формула-то простая: нет нормальной библиотеки — нет нормального университета. Так, только таблички на стенах.
В. Фортов на фоне горящего ИНИОНа (Вести.ру)
В случае ИНИОНа (который гораздо больше, чем просто библиотека) я бы к первым четырем пунктам добавил еще пункт 0: сохранение библиотеки в существующем здании или, при невозможности его восстановления, в новом здании, построенном на месте старого. В общем, ужас, случившийся с ИНИОНом, лишь приумножает печаль по поводу академических библиотек в наших краях.
Иван Курилла,
докт. ист. наук, профессор, зав. кафедрой международных отношений и зарубежного регионоведения
Волгоградского государственного университета:
Вряд ли будет преувеличением сказать, что ни один советский и постсоветский аспирант (и мало кто из студентов), изучавший историю, философию, социологию и множество смежных наук, не мог избежать знакомства с библиотекой Института научной информации по общественным наукам — ИНИОНа.
Кроме того, инионовские реферативные сборники были до конца 1980-х годов чуть ли не единственным доступным за пределами столицы источником знаний о современной западной науке: сотрудники института читали и реферировали огромный объем литературы; это гораздо позднее западные публикации стали доступными напрямую (и в тот момент круг читателей сузился: советские ученые, не владеющие иностранными языками, потеряли доступ к реферированному, но и переведенному на русский язык знанию).
Если реферативные сборники или депонированные рукописи можно сегодня отнести лишь к ностальгическому воспоминанию об организации советской науки, то сама библиотека ИНИОНа продолжала служить одним из главных книжных хранилищ страны. Именно поэтому в научном сообществе России новость о пожаре в ИНИОНе воспринимается как трагедия.
В последние годы ИНИОН выглядел не лучшим образом: там давно требовался капитальный ремонт. Многое нуждалось в модернизации. Сегодня многие недоумевают: почему такая малая часть литературы была оцифрована? Ответ прост: на всё это не было денег.
Увы, пожар в ИНИОН высветил ужасающее отношение властей к науке и книжным сокровищам страны. Не так давно была упразднена Книжная палата. В последние месяцы не раз поднимался вопрос не то о выселении Российской государственной библиотеки из ее зданий в центре Москвы, не то о разделении ее фондов (и постройке дополнительного здания за МКАД). Неудивительно, что и в связи с пожаром сразу же появились предположения о том, что место, на котором расположен ИНИОН, приглянулось какому-то застройщику.
Аскольд Иванчик,
докт. ист. наук, чл.-кор. РАН, профессор, гл. науч. сотр. Института всеобщей истории РАН
и Directeur de recherche в Национальном центре научных исследований (Бордо, Франция):
Как и многие коллеги, я начал работать в этой библиотеке еще в студенческие годы, при написании дипломной работы, и с тех оставался ее постоянным читателем. Уверен, что без нее многие мои работы не были бы написаны или были бы написаны гораздо позже, когда появилась возможность работать в зарубежных библиотеках. Был я и постоянным читателем библиотек Института славяноведения и балканистики и Института мировой литературы до их выселения из занимавшихся ими помещений и перевозки книг в здание ИНИОНа, где они теперь, по-видимому, полностью погибли. В этих библиотеках, как и в основной библиотеке ИНИОНа, было немало книг, имевшихся в России в единственном экземпляре.
В последние два десятилетия посетители библиотеки не могли с грустью не замечать повсюду очевидные следы бедности и обветшания инфраструктуры: финансирование ИНИОНа было просто позорно нищенским. В этих условиях и сотрудники ИНИОНа, и его директор, один из лучших отечественных специалистов по новейшей истории Ю. С. Пивоваров, делали, на мой взгляд, всё, что в человеческих силах, для того чтобы поддерживать и развивать библиотеку. Благодаря их усилиям, в том числе и развитию международных контактов и обменов, библиотека продолжала комплектоваться, проводилась библиографическая работа, шло составление баз данных и оцифровка материалов.
В ИНИОНе размещались два важнейших центра международного сотрудничества — Центр франко-российских исследований и Германский исторический институт, с которыми у ИНИОНа были общие проекты. Но, конечно, на голом энтузиазме в таких делах далеко не уедешь: и на установку современных систем пожаротушения, и на оцифровку фондов, и на создание современного электронного каталога нужны немалые средства, а заработать их, естественно, ни одна библиотека в мире не в состоянии: на это всегда выделяются бюджетные средства. Их же не было не только в бедные 1990-е, но и в богатые 2000-е годы: стоимость установки только современной системы пожаротушения в ИНИОНе существенно превышала весь годовой бюджет института.
Пожар в этой библиотеке — настоящая катастрофа для российской гуманитарной науки, для которой хорошая исследовательская библиотека — один из главных рабочих инструментов, ничуть не в меньшей мере, чем приборы и установки для физиков-экспериментаторов. Это событие ставит под угрозу само существование в нашей стране глубоких и профессиональных исследований в гуманитарных науках, и надеяться на то, что ее фонды заменят доступные в Интернете публикации, могут либо люди предельно далекие от гуманитарных исследований, либо недоучки, занимающиеся их имитацией.
И дело здесь не только в физической гибели книг (масштабы этих потерь еще только определяются), а еще и в том, что и к уцелевшим книгам может быть закрыт доступ на годы — их потребуется заново каталогизировать и искать для них подходящее помещение. Поэтому совершенно необходимо выделение экстраординарного и крупного финансирования на скорейшее восстановление этой уникальной библиотеки.
Пожар в ИНИОНе, одной из причин которого было многолетние недофинансирование, не позволявшее обеспечить и самые насущные его потребности, заставляет в который уже раз задуматься о судьбе других библиотек и архивов нашей страны — ведь финансирование многих из них находится в еще худшем положении. Например, финансирование Петербургского филиала Архива РАН, в котором хранятся архивы Ломоносова, Эйлера и множество других уникальных документов, находится на таком уровне, что временами его не хватало даже на охрану: сотрудницам приходилось по очереди самим охранять его. И это во времена экономического благополучия 2000-х годов. Что уж говорить про установку современных средств пожаротушения. Даже и описание фондов в архиве удается проводить только благодаря получению грантов РФФИ или РГНФ.
Если российские власти и общество хотят сохранить свою историческую память, да и просто остаться частью цивилизованного мира, эта ситуация должна быть немедленно изменена. Чтобы сохранить архивы и библиотеки, в них надо вкладывать средства. И это задача ничуть не менее важная, чем поддержание экономики или расходы на оборону.
NO COMMENT
Читайте также: