Наклонил на стол и задрал юбку
– Ну, сымай портки. Да пошевеливайся господа ждут. – Конюх указал рукой на скамью.
Василий снял рубаху, но штаны снимать не стал. Помощники конюха тотчас завернули его руку за спину, резким движением спустили его штаны и уложили лицом вниз на скамью. Конюх также сбросил рубаху. Его крепкие, словно литые мускулы, словно магнитом притягивали взоры Екатерины Львовны и Маши.
Поплевав на ладони конюх взял плеть и со всей силы хлестнул ей по спине Василия отчего на ней тотчас вскочил багровый рубец. Мужик взвыл от боли. Его жена и старшая дочь закрыли лицо руками, а младшенькая заплакала в голос. Помощники конюха заметили это и, отвесив по увесистой оплеухе, заставили их смотреть за происходящим. Василий выл от боли тщетно стараясь вырваться из крепких кожаных ремней. Из его ран выступали капельки крови.
– Так что сукин ты сын. Прощения проси. – Крикнул Л-ский Василию.
– Барин, батюшка. Не виновен я. Он по бревнам, что вчерашней бурей повалило убег.
– Не виновен. Ты не виновен. – Голос Л-ского гремел как раскаты бури. – Ну что-ж раз не хочешь по-хорошему, то придется не только тебя наказать. – Л-ский дал знак конюху и тот криво ухмыльнувшись стал отвязывать Василия.
– Барин не надо. Прошения прошу. – Вопил испуганный Василий, но было уже поздно.
Помощники конюха сбросили Василия на пол, предварительно накрепко скрутив его руки веревкой. Л-ский велел налить всем водки и сам первый взялся за рюмку.
Я смотрел на возбужденных гостей и мне вдруг вспомнилась книжная иллюстрация – римский амфитеатр, гладиаторы и такие же как у этих гостей, лица зрителей.
Тем временем конюх только что выпивший стакан водки с барского стола подошел к бледной Елене, жене Василия, и схватив за волосы потянул ее к скамье.
Дети пытались остановить его, но тотчас были оторваны. Помощник конюха задрал подол ее платья и перевязал его на талии ремнем. Елена не могла закрыть свои интимные места руками и гости сидевшие за столом могли вволю рассматривать ее крепкие круглые ягодицы. Конюх повернул ее лицом к гостям и взору присутствующих открылся черный треугольник лобка. Мужчины сидевшие в конце стола привстали, чтобы лучше видеть происходящее.
Елену, как и незадолго до этого ее мужа, положили на скамью. Конюх шлепнул рукой по ягодице заставив женщину всхлипнуть. Однако он не стал тянуть с началом порки и уже через несколько мгновений Елена корчилась под ударами хлыста. Некоторые гости повскакивали со своих мест. Помещик К. подошел к конюху и забрав плеть собственноручно несколько раз хлестнул женщину по истерзаным ягодицам.
– Ты девочка не бойся. Мы только поиграемся чуток и отпустим. – Пропел Федор слащавым голосом.
– Я не-не-нехочу. Отпустите меня и матушку отпустите и батюшку. – Девочка рыдала.
– Отпустим непременно отпустим, но ты должна быть хорошей с нами. – Я старался уговорить ее по-хорошему.
Тут у нас с Федором возникла непредвиденная проблема. Мы оба хотели быть первыми, но целка то у нее одна. Не долго думая я вытащил медный пятак и подбросил его в воздух.
– Орел выпал. Везет тебе, сукин ты сын. – Федор слегка нахмурился.
– Ну что-ж. Раздевайся и не смей перечить господам. – Обратился я к девочке.
Подавленная всем происходящим она скинула платье и я тотчас стал облизывать ее крошечные сосочки. Девочка тряслась всем телом. Она понимала что вскоре с ней должно произойти что-то страшное. Я дотронулся до ее безволосого лобка и провел пальцем по ложбинке губок. Мой член был готов разорваться от желания и я не желая более себя истязать поставил девочку на колени и заставил открыть ротик. Мне хватило лишь трижды войти в ее ротик, как вырвался фонтан семени заставивший ее поперхнуться. Утолив первый плотский голод я, наконец, придумал как можно было бы изощренно лишить девочку невинности.
Подозвав Федора я изложил ему свой план. Он естественно согласился. Потом я сел на софу, а Федор подняв девочку посадил ее на мой вздыбленный член. Девочка пыталась увернуться, но Федор навалился на нее и мой член победно вошел в ее узенькую щелку, разрывая пленочку. Девочка закричала и мне показалось вот-вот потеряет сознание. Однако самое страшное для нее было еще впереди. Федор прижал девочку ко мне и стал толкать свой мясистый внушительных размеров член в ее анус. Я чувствовал сквозь тонкую перегородку как движется его поршень в кишке малышки. Когда же он достиг предела девочка потеряла сознание. Мы разрядились почти одновременно. Федор вытащил свой испачканный калом, семенем и кровью член и обмыл его водкой. Я же еще некоторое время наслаждался узкой щелкой девочки. Мы брызнули на нее водой и она открыла глаза. Вскоре к нам подошел вездесущий К и мы отдали малышку ему.
Наклонил на стол и задрал юбку
Тем не менее он ее целовал. И когда ее тонкие руки робко обхватили его талию, он застонал и увлек ее к верстаку, стоявшему в нескольких шагах в стороне. Он не дал себе времени подумать, не прервал поцелуя. Он просто посадил ее на стол и поместился между ее ног, естественно раскинувшихся под свободными юбками.
Он словно погрузился в транс, оставив все мысли о приличиях и здравом смысле. Он должен был касаться ее повсюду, ласкать ее, гладить ее руки, и ноги, и груди, сводившие его сума.
Она оторвалась от его губ, ошеломленно глядя на него.
— Ч-что вы делаете?!
— Играю с огнем, — пробормотал он и вновь завладел ее губами.
«Огонь», — думала Эмили, когда Джордан гладил своими широкими умелыми ладонями ее бока до талии, затем ниже, по бедрам. Да, огонь… груды и груды угля, вспыхивающие в пламени. Так вот что напоминает это чувство, зарождающееся внутри ее… в ее грудях… в животе… в потайном месте между ног. Его губы и руки высекают искры по всему ее телу, а она, как дура, добровольно отдается на сожжение, позволяет ему сжигать себя.
Не в силах устоять перед желанием прикоснуться к нему в свою очередь, она погрузила пальцы в копну его золотисто-рыжих волос, отливавших темным пламенем в лучах полуденного солнца, струящихся из окон. Его густые волосы были мягкими и податливыми, в отличие от жестких упрямых ладоней, вольно распоряжавшихся ее телом.
«Помоги мне, Господи!» — подумала она, когда одна из его ладоней, скользнув ей под юбку, двинулась вверх по чулку до самой подвязки, разжигая пожар повсюду, куда касались его умелые пальцы. Ни в коем случае нельзя было позволять ему целовать себя! Как она могла пытаться провести его, зная, что он непременно постарается разоблачить ее?
Но ведь ей удалось! Он назвал ее Эмма, а не Эмили!
И теперь ей приходится пожинать плоды своей глупой игры! Леди Эмма была дерзкой и непокорной. Леди Эмма жаждала мужских ласки поцелуев. Порочная леди Эмма полностью вытеснила ее.
И безошибочным чутьем соблазнителя он понял это. Не осталось и следа сдержанности, которую он проявил с Эмили Фэрчайлд той ночью в карете, он перешел все границы. Теперь одна его ладонь сладострастно ласкала ее бедро, пока другая покоилась на ее талии.
Недолго, однако. Отклонившись назад, он схватил кружевной шарф, свободно повязанный поверх платья.
— Давайте избавимся от этой бесполезной вещицы, — пробормотал он, ловко развязав шарф и отбросив его в сторону, обнажая при этом верхнюю часть ее грудей.
У девушки перехватило дыхание. Его горячий взгляд был устремлен на нежные выпуклости, приподнятые коротким корсетом так, что едва не вываливались из платья. Ей следовало бы прикрыться, но ее руки необъяснимым образом продолжали цепляться за его волосы. Начиная с ямочки возле горла, его палец медленно устремился в ложбинку между грудей.
— Не надо… вы не должны… быть таким коварным, Джордан!
— Коварным? — возмутился он. — Да я и близко не столь коварен, как вы заслуживаете. — Поддев пальцем край ее корсажа и сорочки, он стянул одежду вниз с ее плеча. Освобожденная грудь вырвалась наружу, словно старалась выставиться перед ним.
Потрясенная тем, что позволяет такие вольности, Эмили хотела прикрыться ладонью, но он перехватил ее руку, зажав в кулак пальцы, тогда как другая его рука стала гладить ее обнаженную грудь.
— Силы… небесные, — в изнеможении прошептала она. Этот соблазнительный мерзавец дарил ей такие захватывающие ощущения!
Когда он снова завладел ее ртом в обжигающем чувственном поцелуе, она потянулась к нему, поощряя его, погружаясь в него, словно в сладостную мечту, в сон наяву.
Где-то в глубине сознания, захваченного вихрем дикого необузданного возбуждения, она отметила, что его руки предприняли двойную атаку — одна старалась освободить вторую грудь, а другая медленно продвигалась возле ее подвязки, поглаживая нежную внутреннюю поверхность верхней части бедра. Эта интимная ласка заставила ее прекратить самообман и признать, что она не сможет устоять. Безрассудная леди Эмма полностью овладела ею, наполнив страстным желанием ощущать на своем теле прикосновения его рук.
Он оставил ее губы и принялся покрывать страстными поцелуями ее щеки, ее сомкнутые ресницы, ее виски. Она не способна была ни думать, ни двигаться, только существовать. Ее мир уменьшился до этого интимного обмена ласками. Запах мраморной пыли и грубый деревянный стол под ее бедрами — вот и все, что, помимо него, связывало ее с внешним миром.
Затем его рот, продвигаясь по выпуклости одной из ее грудей, прежде чем она успела осознать это, завладел соском, в то время как его рука продолжала ласкать другую грудь.
Боже милостивый! Какой грех! Какое распутство!
И какое наслаждение! Стон сорвался с ее губ, когда она, подставляя ему грудь, изогнулась назад так сильно, что едва не свалилась со стола.
— Джордан, — прошептала она, обнимая его за плечи. — Господи… Джордан… это… это… так… так…
— Возмутительно? — пробормотал он возле ее груди.
Он с усмешкой оторвался от нее.
— Вот что меня в тебе восхищает, — сказал он, ненадолго отстранив от нее руки, чтобы снять сюртук и бросить его на стол. Затем расстегнул жилет. — Ты не стыдишься получать откровенное удовольствие.
Где-то в глубине ее возбужденного сознания тенью промелькнула мысль, что ему не следовало бы снимать сюртук. Но тут он, взяв ее за руки, прижал ее ладони к своей груди, и стремление исследовать его тело подобно тому, как он исследовал ее, заслонив все, стало почти нестерпимым. Бесстыдно желая, чтобы он снял и полотняную рубашку тоже, она любопытными пальцами гладила его грудь и бока, ощупывая крепкие мышцы. Он был таким же мускулистым, как и обнаженная каменная фигура у нее за спиной, крепким, стройным и очень мужественным.
Когда ее руки добрались до его талии, он застонал, затем расстегнул две верхние пуговицы на брюках. Взяв ее за руку, на которой не было перчатки, он просунул ее ладонь внутрь.
— Коснись меня, — прошептал он, пристально взглянув на нее горящими глазами, потому что она слабо сопротивлялась. — Коснись меня, как ты прикасалась к нему.
— К кентавру. — Голос его звучал хрипло от желания, когда он протолкнул ее ладонь вниз, под узкие обтягивающие брюки.
— Но я… н-не прикасалась к нему так.
— Вполне могла бы, — резко вымолвил он. — Ты заставила меня ревновать к проклятому кентавру, спаси меня Господи!
Его признание взволновало ее. Конечно же, не стоило залезать рукой ему в пах, но ей ужасно хотелось его потрогать. У девушки пересохло во рту, когда он направил ее ладонь, побуждая к ритмичным поглаживающим движениям.
— О Господи! Да, да, так! Не останавливайся! Прикрыв глаза, он несколько раз потерся о ее ладонь с выражением острого наслаждения на лице.
Но когда она из любопытства сильнее сжала пальцы, он резко открыл глаза и с проклятием выдернул ее руку из своих брюк.
— Это уже слишком! Хватит. Больше я не выдержу.
С вожделением глядя ей в глаза, он ухватил подол ее юбки и задрал его вверх, обнажив ноги выше колен.
— Ваша очередь, — прошептал он с многозначительной улыбкой, от которой кровь застыла у нее в жилах.
«Что он имел в виду?»
Он показал. Скользнув руками вверх по ее бедрам, он начал легко поглаживать ее ноги выше подвязок. Затем она почувствовала, как его пальцы проникли под панталоны. Она попыталась сомкнуть ноги, но его тело между ее колен не позволяло этого сделать.
— Джордан, я не понимаю…
Первое движение его руки заставило ее содрогнуться. Второе вырвало из ее груди вздох. После третьего она уже жаждала большего и принялась двигать бедрами по столу навстречу его дразнящим пальцам.
— Силы небесные, Джордан… Джордан…
— Да, Эмма? — Он продолжал ласкать ее, и она задохнулась. — Тебе нравится? Сумел я угодить тебе?
То, что она собиралась сказать дальше, было заглушено его страстным поцелуем. Он с дьявольской сноровкой настойчиво ласкал ее, доводя до безумия. Ее больше уже не беспокоило, что с ней будет потом. Она находилась в объятиях мужчины, о котором уже много недель подряд страстно мечтала. По сравнению с этим все остальное бледнело.
— Господи, как мне хотелось сделать это с первого же мгновения, как я тебя увидел, — хрипло произнес он. — Мне хотелось коснуться тебя, сжать тебя в своих объятиях, как сейчас, овладеть тобой, моя нежная обожаемая возлюбленная!
Его ласковые слова заставили ее задрожать.
— А еще говорят, что вы не способны к романтическим чувствам, — прошептала она, сжимая его плечи. — Как они ошибаются!
— Тут нет романтических чувств, моя дорогая. Это просто желание, голое неприкрытое вожделение, и ничего больше. Уж этого у меня всегда было в избытке. Особенно в отношении тебя.
Потребовалось несколько секунд, чтобы его слова пробились сквозь туман обольщения и дошли до ее сознания, но когда это случилось, она застыла и откинулась назад, чтобы взглянуть ему в лицо.
— Ч-что вы сказали?
Он потерся носом о ее ухо, продолжая пальцем ласкать ее внутри.
— Я сказал, что всегда хотел тебя. И ты, без сомнения, знаешь это.
Эти слова подействовали на нее как ведро холодной воды, опрокинутое на голову. Все ее греховные стремления и порочные порывы мгновенно исчезли.
Низкий распутный негодяй! Она-то думала, он хочет ее, а ему нужно всего лишь это! О Господи! Она едва не лишилась чувств. Какая же она все-таки дура!
В неистовстве она схватила его за руки, стараясь оттолкнуть от себя.
— Какого дьявола?! — воскликнул он, когда она выдернула подол юбки из-под его рук.
— Убирайтесь прочь от меня! — в отчаянии закричала она. — Я не хочу, чтобы вы прикасались ко мне!
— Эмма! — рявкнул он, хватая ее. — Что это еще за глупости?
— Это не глупости! — Она ударила его по рукам, затем, оттолкнув его, спрыгнула со стола, поспешив в другой конец комнаты, и повернулась к нему спиной. — Я не хочу… Я не могу заниматься этим постыдным делом! Это грешно!
От гнева и унижения глаза ее наполнились слезами, и она принялась поправлять свое платье, пытаясь привести его в порядок и стараясь не думать о тех вольностях, что она ему позволила. И все из-за того, что ей хватило глупости думать, что он действительно испытывает к ней теплые чувства! Она даже готова была ему полностью отдаться, если бы была уверена, что он ее любит.
— Эмма, вовсе не стыдно заниматься любовью, — сквозь зубы процедил он, подходя к ней и становясь за ее спиной.
Он положил руки ей на плечи, но она стряхнула их прочь.
— Не стыдно вам, — горько прошептала она. — Но что бы вы обо мне ни думали, я обязана беречь свою репутацию. И если я утрачу свою невинность…
— Утратите свою невинность, — саркастически произнес он. — Не поздно ли вы вспомнили об этом, как вы думаете?
Ужас охватил ее, и она резко повернулась кругом, взглянув ему в лицо.
— Вы хотите сказать, что то, чем мы только что занимались… что я…
Эмили знала кое-что о том, как женщина теряет свою девственность, но без особых подробностей. Он совал ей внутрь свои пальцы. Неужели это все равно что… значит ли это, что он…
— Вы… лишили ме… меня девственности? — спросила она, в ужасе закрыв глаза.
— Конечно, я не знаю! — воскликнула она в полном отчаянии. — Я никогда не была с мужчиной… подобным образом! Откуда мне знать?!
У него желваки заходили по скулам, и вид стал определенно враждебным.
— Я думал… то, как вы вели себя в саду, как поцеловали меня… Дьявольщина, то, как вы вели себя только что, какие вольности вы мне разрешали… я думал…
— Я позволила вам это, потому что думала, вы меня любите! — выпалила она и тут же об этом пожалела. — Мне было любопытно, а вы были таким… таким…
— Убедительным. — По его голосу чувствовалось, что он уже взял себя в руки. — Да, у меня есть определенный дар убеждения. И я хочу вас, Эмма. Все еще хочу. Но это и все. Если вы думаете, что это краткое свидание закончится свадьбой…
— О, ради всего святого! — оборвала она, вспомнив первые минуты их пребывания в карете. — Никогда не видела мужчины до такой степени убежденного, что женщины только и стараются завлечь его в западню с целью женить на себе! — Гнев лишил ее осторожности. — Не я заманила вас сюда! Не я вымаливала «один-единственный поцелуй»! Если вы не заметили, у меня толпа поклонников — с тех пор как я приехала в Лондон. Я не нуждаюсь в том, чтобы обманом вынуждать несчастного мужчину жениться, Джордан!
На мгновение он остолбенел. Потом прищурил глаза и произнес ледяным тоном:
— Однажды вы уже говорили это, Эмили.
Она начала было возражать, но мгновенно застыла. Она и правда использовала те же самые слова в первый раз, когда они встретились в карете. И он только что назвал ее Эмили, а не Эммой.
У нее оборвалось сердце. Силы небесные, он все понял! Он понял, потому что сумел так разозлить ее, что она забыла свою роль!
В панике она бросилась к двери.
— Нет, Эмили! — воскликнул он, устремляясь к ней.
Но он не успел ей помешать. Моля Бога, чтобы охранник был на месте, она громко забарабанила в дверь и во весь голос закричала:
— Мы готовы выйти! Можете нас выпустить!
— Слушаюсь, миледи, — отозвался приглушенный голос.
С огромным облегчением услышала она долгожданное звяканье ключа в замке. Но тут Джордан прижал ее к двери так сильно, что она ощутила сзади его твердую возбужденную плоть.
— Эмили, нам нужно поговорить! — тихо прошипел он себе поднос.
Она яростно замотала головой:
— Отойдите от меня! Я не хочу больше разговаривать с вами! — Дверь задрожала под ее пальцами. — Отпустите меня, или, клянусь, я буду кричать!
Он помедлил. Она чувствовала его горячее тяжелое дыхание на своей щеке. Она слышала, что охранник пытается открыть дверь, но Джордан продолжал прижимать ее к ней.
— Миледи, там что-то мешает открыть дверь, — крикнул охранник. — Я не могу сдвинуть ее с места!
Она повернула голову и сердито посмотрела на Джордана, пытавшегося удержать ее здесь. Он некоторое время молча смотрел на нее в ответ, и она испугалась, что он и вправду не выпустит ее отсюда.
Затем с проклятием он отступил в сторону, дав ей возможность тоже отойти от двери.
Та тотчас же распахнулась. Охранник с подозрением оглядел их с Джорданом.
— Все в порядке, миледи?
Она с усилием заставила свой голос звучать спокойно:
— Все хорошо, благодарю вас.
Эмили вышла в зал, благодаря Бога, что в тот момент в этой части музея никого больше не было.
— Подождите! — окликнул ее Джордан.
Она остановилась, ощущая на себе внимательный взгляд охранника. — Да?
— Вы оставили шляпку и перчатку, мисс Фэрчайлд, — язвительно сказал граф.
Она заставила себя взглянуть прямо в гневные глаза Джордана.
— Я беру на себя смелость попросить вас… Я знаю, что не имею на это права, но я прошу… — Я умоляю вас не говорить никому о ваших… подозрениях на мой счет.
— Это уже не подозрения, Эмили.
— Я понимаю. Но только вы знаете правду, и я…
— Правду?! — подступив к ней, он понизил голос до гневного шипения. — Я не знаю правды. Я только знаю, что вы изображаете дочь леди Данди. Я не знаю, зачем, или как, или…
— И я не могу ничего вам сказать. Он сердито посмотрел на нее:
Она медленно натянула перчатку, затем заставила себя поднять на него взгляд.
— Это… очень сложно. Но, пожалуйста, поверьте мне, у меня очень серьезная причина для этого маскарада. Если вы откроете кому-нибудь правду — своим друзьям, слугам, вообще хоть кому-нибудь, — это погубит не только мою жизнь, но и жизнь многих других людей. — Она переступила через свою гордость. — Я прошу вас. Если я вам хоть немного небезразлична, сохраняйте молчание.
— А если я откажусь молчать, пока вы все мне не расскажете?
Слезы подступили к ее глазам, но она яростно боролась с ними. Она не допустит, чтобы он увидел, как она плачет! Ни за что на свете!
— Тогда я буду первой, кого вы погубите. Разве вам недостаточно, что вы лишили меня… девственности? Вы хотите отнять вообще все?
Раскаяние появилось на его лице, и его голос смягчился:
— Я не лишал вас девственности. Ваша добродетель не пострадала.
— Ну что ж, по крайней мере хоть так, — произнесла она шепотом. — Но это ничего не меняет. Я все равно не могу вам сказать.
— Проклятие, Эмили! Скажи же мне! Она взглянула на него с мольбой.
— Почему это вас так беспокоит? Все это не имеет к вам никакого отношения. — Он ни разу не дал понять, что когда-либо интересовался Софи, так что не было смысла продолжать подозревать его, не важно, что думал лорд Несфилд по этому поводу. — Вам не будет никакого вреда, если вы сохраните мой секрет. Или вы так презираете меня за попытку провести вас, что не успокоитесь, пока окончательно не погубите?
Его лицо исказилось от ярости.
— Бог с вами, Эмили, я вовсе не презираю вас! Я никогда не смог бы неуважительно отнестись к вам и, уж конечно, не хочу погубить вас.
— Тогда сохраните мой секрет.
— Почему вы не можете доверить мне правду? Разве я не доказал, что хорошо к вам отношусь?
— О да! Я слышала, как хорошо вы ко мне относитесь! «Тут нет романтических чувств, моя дорогая», — с горечью повторила она его слова. — «Это просто желание, голое неприкрытое вожделение, и ничего больше». Вы просто хотели меня, вот и все. — Она обхватила себя руками, чувствуя, как обида вновь переполняет ее. — Нет, даже не меня вы хотели! Вы хотели эту распутную леди Эмму! И вы еще просите, чтобы я доверилась вам, ставя под удар все свое будущее! Да как вы смеете? — Слезы хлынули у нее из глаз, и она яростно смахнула их рукой. — Вы не имеете права требовать этого от меня, вы… вы мерзавец! Граф застонал. Выражение его лица из гневного стало виноватым, и он шагнул вперед, чтобы утешить ее.
Она поспешно отскочила назад и с запинкой пробормотала:
— Мне… мне сейчас нужно идти. Н-не могу здесь больше задерживаться. — Резко развернувшись, она поспешила прочь.
ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Беглый огонь
Мелодия была навязчива, как вожатый перед дружинным сбором, и бодра, как пионерский костер. Она крутилась в голове снова и снова, будто заезженная пластинка. «Никого не пощадила эта осень…» Вот привязалась! «Вот и листья разлетаются, как гости, после бала, после бала, после бала…» Бред. А если попробовать перебить. Чем? Когда-то их тренер, Викторыч, нажравшись, всегда напевал такую: «Возьмем винтовки новые, на штык флажки, и с песнею в стрелковые пойдем кружки…» Глаза устали, девушка на миг прикрыла веки и словно наяву увидела не только своды подвала, бывшего школьным тиром, но и почувствовала характерный запах отстрелянных мелкашных гильз… Викторыч к вечеру обычно напивался в стельку, и они просто-напросто затаскивали его на сальный мат, накрывали грубым, пахнущим ружейным маслом одеялом, и он засыпал. Потом замыкали оружие, сами звонили дежурному, ставили «горку» на охрану (дежурный хорошо знал их голоса) и закрывали подвал; Викторыча будил утром кто- нибудь из ребят; сначала тот крупной рысью вылетал в туалет, потом трясущимися руками открывал принесенную бутылку пива, медленно выпивал… Викторыч был, понятно, алкоголик… Но стрелком он был редким.
Девушка облизала губы, приникла к окуляру оптиче-ского прицела. Особнячок – словно на ладони. И хозяин ведет себя душевно и непринужденно, как и подобает солидному человеку в кругу близких друзей. В самом узком кругу.
Хозяин высок, ладно скроен; ему за шестьдесят, но ни обвислого живота, ни обрюзгших брылей на лице; все движения его выдают человека здорового и прекрасно тренированного. Он одет в пошитую под старину чуйку, отороченную черным соболем, – будто важный московский барин времен драматурга Островского; балагурит, неспешно дымит сделанной на заказ папиросой с золотым ободком, время от времени влегкую опрокидывает рюмку «Померанцевой», аппетитно хрустит малосольным огурчиком, подхваченным на вилочку из хрустальной миски, а то и грибком белым, и снова мило общается с гостями. Хозяин расслаблен и благодушен: ни дать ни взять Кирила Петрович Троекуров среди мелкопоместных соседей-приживалов. Гостей покамест потчуют чаем; на треноге булькает огромный казан, распространяющий исключительное благоухание, – хозяин самолично колдует над ушицей. Спервоначалу отваривается пяток домашних курей, потом – рыбная сволочь в марлечке, для навару, и только потом в уху опускают куски нежной, исходящей слезой стерлядки…
Огромный ротвейлер-переросток поднимает массивную башку и напряженно нюхает воздух. Встает, начинает метаться по лужайке, неловко опрокидывает белый столик. Видно, как хозяин кричит на пса, тот затихает, но ненадолго: поднимает кверху морду и воет – этот протяжный, надрывный вой слышен далеко вокруг. Нет, учуять снайпера псина не может – ветер с другой стороны, а вот учуять близкую смерть… Собакам это дано. Как и людям. Вот только люди часто не желают замечать очевидного, того, чего замечать им не хочется…
«Никого не пощадила эта осень…» Ну вот, опять! Девушка бросила взгляд на часы. Еще не время. Глупость, конечно, несусветная: заказчик, видите ли, желает присутствовать при моменте, так сказать… Причем не алиби хочет себе обеспечить – просто получить за свои деньги максимально полное удовольствие. Ну что ж… У богатых свои причуды. Особенно если они оч-ч-чень богатые. Заказать «похоронку» такой пер-соне, как хозяин этого особнячка, может только такой. Она не знала, кто заказчик, да и знать не желала. Все они…
По правде сказать, ей было легко. Девушка рассматривала сквозь прицельную рамку этих лоснящихся особей и никак не ассоциировала их с людьми. Просто – ее потенциальные клиенты. Или заказчики. А скорее всего и то и другое. Некие существа среднего рода, совершенно ошалевшие от безнаказанного хапанья и от свалившихся на них огромных денег… Забывшие все и всяческие законы, запреты и заповеди. Тешащие себя иллюзией собственного могущества, пока… Пока не придет их время. Время смерти.
Поэтому стрелять было всегда легко. Вот только потом… Потом этот спокойный крепкий седовласый мужчина будет приходить в ее сны… Вернее… В сны станет приходить похожий на него маленький мальчик… Почему-то все они, клиенты, приходят в ее сны детьми. Маленькими, беспомощными, заплаканными… Она металась по постели, но не могла уйти от их взглядов… И она знала: они пропадут в этом жестоком мире… Совсем пропадут.
Просыпалась она в слезах. Ее сына убили, когда он еще не родился.
Почему?! Почему ей никогда не нравились ровес-ники? С ними было бы все проще, спокойнее, яснее… И сейчас… Да что теперь. Все просто: ее ровесники всегда были ей скучны до обморока! И примитивны, как инфузории. Они не знали стихов, не пели романсов, никто из них не смог бы одним движением бровей привести в трепет ватагу обкуренных, обколотых придурков… Никто не имел спокойной внутренней силы и не был способен выразить ее одним взглядом, жестом… Так, чтобы самых отвязанных отморозков начинало колотить, как при кумаре; так, чтобы они цепенели ледяными статуями… И у нее самой кружилась голова от этого взгляда, и желание владеть именно этим мужчиной делалось нестерпимым и непреклонным, как сама жизнь… И она владела им, а он ею… Всегда, когда он хотел. Везде, где хотел он. Он был ее мужчина.
Три года… Три года она была его рабой, его радостью, его счастьем… Он был ее мужчина. Его больше нет. Как и ее ребенка… «Никого не пощадила эта осень…»
…Девушка бросила взгляд на часы. До контрольного времени было семь минут. С секундами. Этот вальяжный барин не знает, что истекают последние мгновения его жизни. И не узнает никогда. Он ничего не успеет почувствовать, даже того, что его уже не стало.
Гости прибывали. Вот еще одна пара; он – лысеющий живчик с прядью некогда густых и кучерявых волос, зачесанных на лысину аккуратным пробором, она – молодящаяся тетка лет сорока пяти, длинная, сухая, с лицом, похожим на выглаженный утюгом пергамент: пластика и макияж превратили ее лицо в нечто кукольнообразное, но складки у губ остались, выдавая характер записной стервы. Сладкая парочка, нечего сказать… Цели… Ее будущие цели… Прошедшие все круги предательства, чтобы стать тем, чем они стали.
До выстрела – четыре минуты. Если будет команда-подтверждение. То, что она будет, девушка не сомневалась. И хозяин-барин умрет. Без боли. Это профессионально…
…Ее били жестоко. В грудь, в живот, каждым ударом выбивая так недавно зародившуюся в ней жизнь. А ее мужчину… Его застрелил снайпер, прямо в центре Москвы, белым днем. Ошалелые охраннички просто затолкали убитого в машину и умчались…
А тогда она этого не знала. Как и те, кто ее истязал. Чего они хотели? Какую-то информацию? Ну да, они все повторяли: «Ты должна знать, где он хранит документы!»
А она не знала. Никогда ничем он с ней не делился – берег. Но не уберег. Ни ее, ни ребенка, ни себя.
Ее били в живот. Она терпела нестерпимое и ждала… Ждала, что ее мужчина придет и спасет ее… Он не мог не прийти, если бы был жив… Она тогда верила, что он жив.
Удар сложенными пальцами был словно ножевой; она почувствовала, как что-то оторвалось и умерло в ней. Ей казалось, сама она тоже умерла. И не видела, не слышала, не чувствовала потом уже ничего, кроме пульсирующей черным боли.
После пыток ее должны были убить. Но не убили. Бросили в каком-то подвале подыхать. Она и умерла бы, если бы не случай: жилец-пенсионер по какой-то столярной надобности спустился в этот бесхозный подвал, обнаружил избитую до беспамятства женщину и безымянно отзвонил в «Скорую помощь».
Ее спасли. Когда открыла глаза, первое, что она произнесла, было: «Он жив?»
Медсестра отвела взгляд. Поняла, о ком спрашивала чудом оставшаяся в живых совсем еще молодая женщина.
Ей сказали все потом. Это был мальчик. Маленький, беспомощный комочек, убитый в ней. Пока он был жив, она разговаривала с ним, советовалась, слушала его молчаливые жалобы и чувствовала его любовь и к себе, и к своему отцу – сильному, умному, нежному.
Она не говорила своему мужчине о ребенке. Большинство мужчин начинают любить своих детей, только
— Очнулась? Вот и ладненько, — глухо произнес один. — Как-то неинтересно с бревном развлекаться.
Оля была ошеломлена, не понимала, что происходит, кто эти люди. Крупная дрожь сотрясала ее тело. Руки, связанные уже скотчем, болели. Она языком толкала тряпку, но не могла от нее избавиться. Глаза наполнились слезами. Они потекли к вискам, девушка сразу захлюпала носом, и дышать стало еще труднее.
— Начинай. Вдруг кто увидит, — произнес глухой голос.
Неизвестный с синими глазами деловито положил руки на колени девушки. Поняв, что он хочет сделать, Оля замычала, замотала головой, задергала ногами и руками, стараясь попасть по обидчику. Происходящее походило на кошмар. Насильник, пыхтя, преодолевая сопротивление, раздвинул девушке бедра, но Оля снова сжала ноги.
— Держи сучку! Какого хрена стоишь?
Тяжелое мужское тело навалилось ей на грудь, придавило к земле. Оля боролась изо всех сил, но задыхалась, поэтому была слабой. Она чувствовала, как второй рвет колготки, срывает с нее трусики. И вдруг он остановился, замер, прислушиваясь к лесным звукам. Оля задержала дыхание: небольшая пауза всколыхнула в душе надежду, что насильник одумается.
Но зря. Что-то твердое стало вонзаться ей в плоть. Оля дергалась, но насильник не отступал. Он резко схватил ее за бедра и прижал их к животу. Сложенная практически пополам, Оля не могла даже пошевелиться. В такой позе он наконец проник внутрь, и дикая боль пронзила ее тело. Оля изогнулась в немом крике, но жесткие ладони крепко сжимали ее ноги.
Сколько продолжалась эта пытка, Оля не знала. Ей казалось, что в нее вбивают бревно, с каждым ударом все глубже и яростнее. Иногда инструмент насильника выскакивал наружу, Оля с всхлипом вздыхала, а потом он снова вонзался с удвоенной силой. Тело вздрагивало от каждого толчка, вибрировало и тряслось. Насильник над девушкой сопел, обливался потом, полукружиями расплывавшимся по маске. Сильный запах горячего мужского тела, смешанный со знакомым парфюмом, бил в нос, и инстинкт самосохранения заставлял Олю отворачиваться, часто дышать, чтобы избежать приступа рвоты, от которого она могла захлебнуться.
Напавший с каким-то злобным наслаждением выполнил свою работу и наконец затрясся, застонал. Оля почувствовала, что давление внутри живота исчезло вместе с остатками острой боли. Мужчина еще секунду полежал, тяжело дыша и приходя в себя, потом откатился на бок и встал. Оля со стоном опустила затекшие ноги, надеясь, что экзекуция закончилась, а она осталась жива. Она оперлась на локти и стала отползать в сторону.
Но опять ошиблась. Насильник схватил ее за ногу и притянул к себе, расцарапав нежную кожу о еловые иголки, ковром устилавшие землю.
— Теперь ты, — приказал он напарнику, застегивая джинсы. Тот нерешительно засопел и сделал шаг в сторону. Тогда первый толкнул его к девушке.
— Не могу, — сдавленно произнес второй и подался назад. — Страшно.
— А на кулак нарваться не боишься? Давай!
— У меня и желания нет, — отказывался второй.
Оля слушала их перепалку с ужасом и молила Бога, чтобы кто-нибудь догадался, где она, и пошел ее искать.
— А так будет? — одним рывком насильник перевернул девушку на живот, поставил ее на колени. Он с силой провел по внутренней стороне ее бедер ладонями, потер пальцами больное место — Оля снова затряслась от ужаса и страха, потом похлопал по обнаженным ягодицам.
— Давай! По-собачьи. Можешь и вторую дырку расковырять. Разрешаю. Не бойся. Так она в глаза смотреть не будет.
Оля задергалась, замычала, но сильные руки прижали ее к земле, чуть не придушив от усердия. В полуобморочном состоянии она почувствовала, как что-то вяло прикасается к коже ее бедер, потом наливается и поднимается выше. Второй насильник скользнул в разорванную плоть легко, почти не причинив боли, но Оле уже было все равно: она потеряла сознание от недостатка воздуха.
Второй раз она очнулась от неприятного ощущения: ей казалось, будто сотни маленьких существ бегают по телу, оставляя жгучую боль. Она открыла глаза: летнее солнце уже поднялось над горизонтом и мгновенно ослепило. Дышать стало легче. Оля подняла по-прежнему связанные руки — кляп исчез.
«Встаньте, пожалуйста, за спинку этого стула, поднимите юбку и наклонитесь через стул»
О, Боже! Этого не может быть. Теперь в любой момент этот человек может на нее напасть и причинить ей боль.
«Нет, сэр». Она повернулась и направилась к двери. И даже успела взяться за дверную ручку. Он схватил ее за руку.
«Как вы смеете! Я директор этой школы и я имею право говорить вам, что вы должны делать. Я принимаю решения. Вы будете делать то, что я сказал. А за попытку сбежать я дам вам два дополнительных удара, так что теперь получится восемь. А теперь поднимите юбку и наклонитесь, если не хотите заработать еще».
Из ее голубых глаз по бледному лицу потекли слезы. Бэт начала задирать подол юбки. Ей очень хотелось прикрыться.
«Выше, так чтобы ваша задняя часть была хорошо видна»
Она подтянула материю еще выше. Теперь она была полностью выставлена напоказ – бледная полоска плоти была прямо перед глазами у директора. Как унизительно.
«Перегнитесь через стул»
Бэт наклонилась и взялась руками за сиденье.
«Нет, нет, нет. Встаньте вплотную к стулу, расставьте ноги, прижав их к задним ножкам стула и дотянитесь руками до передних ножек.»
Она наклонилась еще и с трудом достала передние ножки.
«Пониже руки. Ноги прижаты к задним ножкам стула. Прижмитесь крепче, девочка».
Она потянулась еще. Она чувствовала, что выставлена напоказ – этот мужчина может увидеть все.
Он со свистом взмахнул тростью. Какой ужасный звук.
«Восемь ударов. Не вскакивать. И пожалуйста, считайте, сколько вы получили».
Она слышала его шаги. Он немного отошел назад. О, Боже, он собирается бить со всего размаху. Она оглянулась и увидела, как он поднял трость над головой. Шаг вперед, свист трости и – удар! Палка с такой силой опустилась поперек ее ягодиц, что она почти оцепенела. А затем почувствовала боль. Боль началась в том месте, куда попала трость и затем начала опускаться вниз по телу. Все горело, сильнее и сильнее.
«Один, сэр». Она это произнесла с наибольшим достоинством, на какое была способна.
Он снова отступил назад и замер. Теперь это может произойти в любой момент.
«Ааааа…» Невероятно. Выше первого, прямо по центру ее ягодиц. От вспыхнувшей боли перехватило дыхание.
«Не орите. И СЧИТАЙТЕ»
Прошло десять секунд. А может больше? Бэт чувствовала себя бессильной, порабощенной. И опять на нее опустилась трость. На этот раз прямо в то место, где ягодицы переходят в бедра. Она с трудом смогла вынести эту боль.
«Три, сэр». Она помнила, что надо считать.
И еще раз. Гораздо сильнее и немного раньше, чем она ожидала. Она подскочила, схватившись руками за свою попу. Слезы потоками потекли по ее лицу. Он попал прямо посередине между отпечатками двух первых ударов, и вместе с болью в новой полосе ожила боль в старых двух линиях.
«Этот не считается. Нагнитесь»
С чувством стыда и унижения она опять перегнулась через стул и приняла прежнюю позицию.
Она завела руку назал и подняла юбку выше пояса. Директор опять отступил.
Пауза. Как она выдержит оставшиеся удары?
Свист трости. И прямо по месту предыдущего удара! Она вновь подскочила, схватилась за попу и начала прыгать по комнате, пытаясь унять боль в горящих филейных частях.
«Вы мешаете сама себе, Бэт. Вы по-прежнему на трех ударах и я намерен продолжать, пока вы не получите все восемь. А теперь не тратьте мое время и перегнитесь через стул».
У нее снова потекли слезы. Она нагнулась.
Она чувствовала, что Дженкинс на этот раз встал к ней поближе. Трость мягко прикоснулась к ее ягодицам. Он отвел ее назад, высоко в воздух и с силой опустил. Бэт сжала ножки стула со всей силой, на которую была способна – только бы выдержать красную жаркую боль, горящую в ее ягодицах.
Он по-прежнему стоял близко. Опять свист – и удар, намного сильнее, чем любой из предыдущих. Но она выдержала.
«Пять, сэр» Того, что происходило, она не могла представить в самых страшных кошмарах. А еще осталось целых три. Боль была настолько интенсивной, что ей не верилось, что может быть еще больнее. Она должна вытерпеть. Но на этот раз он отошел назад и ударил с размаху.
«Аааа!» Она вскрикнула. И сквозь слезы добавила: «Шесть»
Она слегка подняла взгляд и попыталась не сводить глаз с деревянного края директорского стола. Сконцентрируйся, Бэт. Игнорируй боль. Но когда следующий удар опустился на ее ягодицы, она не смогла удержать себя. Она опять подскочила, сжимая свои ягодицы, тщетно пытаясь унять боль. Казалось, что ее попа уже не принадлежит ей. Она стала тяжелой, как будто удвоилась в размерах и вся казалась одной большой раной. Чувство того, что Дженкинс смотрит на нее, заставило Бэт принять прежнюю позицию.
«Все еще шесть, сэр».
И опять удар приземлился низко – между нижней частью ягодиц и верхней частью бедер. Она удержалась от крика, а слезы уже текли из ее глаз, не останавливаясь.
Дженкинс заговорил с ней:
«Остался один, мисс. Предположим, что вы сможете его принять нормально, и тогда ваше дисциплинарное взыскание закончится. И я искренне надеюсь, что никогда снова вы не захотите повторить своих нарушений дисциплины».
«Нет, сэр, я не буду»
«Мисс Ньеучик! – выпалил я, – Я делаю вам серьёзное замечание, вы меня поняли?… Я жду вас сразу после уроков.»
Красная от стыда старшеклассница поморщилась и повернулась на стуле лицом в обратную сторону. Другие ученики тихонько зажужжали – как всегда, когда знали, что кому-то после школы придётся возобновить знакомство с моей розгой. Нэнси поёрзала в явном трауре местом, отчётливо осведомлённом о будущей боли. Я ничего не сказал, угрозы не повторил – и спокойно продолжал мой урок.
Когда прозвонил звонок, Нэнси встала из-за своего стола – медленно, пока прочие ученики выходили. Наблюдение за ней повергло в дрожь моё сердце. Я был захвачен этим зрелищем. Её кожа была великолепной, чистой, как горное озеро. Сине-зелёные глаза излучали энергию и страсть. Вид пухлых грудей мучил меня, выпирая из-под такой консервативной школьной блузы. Мои руки, желавшие поскорее проскользнуть под её платья на эти прелестные бугорки. Я вспоминал прошлый раз, который не забыл. Я не мог забыть изгиба её бедра, взмаха её ягодиц при наказании.
О, это была лисичка, ангел, богиня-подросток! Я любил её мощной страстью, глубоко неучительским чувством. Я едва мог дождаться, пока уроки не закончатся.
День был невыносимо длинным, но наконец три часа прошло. Последний звонок прозвонил – и за десять минут школа опустела, стихла. Я услышал мягкий стук в мою дверь.
«Войдите», – сказал я.
Нэнси Ньеучик вошла. Она была одета, как перед тем: светлая синяя блузка и обтягивающая джинсовая юбка. Она выглядела великолепно. Мои глаза широко раскрылись, когда она заперла изнутри дверь и затем медленно пошла на меня…
«Вы хотели увидеть меня, мистер Бенсен?»
«О, да!» – я едва не плакал от счастья. Наш поцелуй был сладким и всеобъемлющим, он продолжался очень долго. Мы были оба чуть не задохнулись от него.
«Я чуть не упустил тебя», – признался я Нэнси.
«Я умирала от страха, верите? На всех этих уроках…»
«Я тебя понимаю. На других уроках ты, говорят, чаще получаешь плохие оценки, а на моих… Я так долго хотел поиметь тебя, а ты так долго меня игнорировала…»
«В следующей четверти буду провиняться у вас почаще, я обещаю, – засмеялась Нэнси.
Я и вправду могу быть очень непослушной».
Я тоже рассмеялся и поцеловал её снова; на этот раз мои руки потянулись к ней, лаская блузу снаружи. Она не надела накакого бюстгальтера, маленькая негодяйка, так что соски, как ниппели, были твёрже скалы. Я ущипнул их в знак симпатии, и это сделало девочку-подростка красной, заставило застонать. Через минуту её грудь была полуобнаженной, я присосался к ней, а руками заскользил по её гладкой ноге. Я проскользнул до промежности и почувствовал влажность. Она была готова.
Читайте также: