Мой руки и садись за стол
1.Укажите словосочетание, которое соответствует данной схеме:
2. Укажите словосочетание, в котором правильно выделено главное слово.
1) рассказывать истории
5) громко крикнуть
6) переходить улицу
3. Укажите повествовательное предложение. (Знаки препинания не расставлены.)
1) Мой руки и садись за стол
2) Почему ты так тихо читаешь
3) Как зовут твоего приятеля
4) Стол завален журналами
4. Укажите вопросительное восклицательное предложение.
1) Пишите разборчиво, аккуратно!
2) Плохой почерк - неуважение к адресату!
3) Почему же ты так небрежно пишешь?!
4) Хорошая каллиграфия - признак общей культуры человека.
5. Укажите нераспространённое предложение.
1) Мальчик аккуратен и трудолюбив.
2) Я забыл тетрадь.
3) Ты даже не стараешься хорошо работать.
4) Нужно помогать родителям.
6. Укажите понятие, которое НЕ ЯВЛЯЕТСЯ названием члена предложения
7. Укажите ряд, в котором перечислены только второстепенные члены предложения.
1) обращение, определение, обстоятельство
2) подлежащее, сказуемое, определение
3) подлежащее, определение, дополнение
4) определение, дополнение, обстоятельство
8. Выпишите грамматическую основу предложения.
Снег заметает скамейки и беседки в парке.
9. Напишите, какой член предложения отсутствует в предложении.
Мы часто посещаем музеи, театры выставки.
10. Запишите, какие члены предложения являются однородными в данном ниже предложении.
Луч солнца пробился из-за низких туч, пробежал по верхушкам деревьев, осветил поляну.
11. Выпишите предложение, в котором нужно поставить тире между подлежащим и
сказуемым. (Знаки препинания не расставлены.) Объясните постановку знаков препинания.
1) Пчелы полезные насекомые
2) Хороши летние тёплые вечера
3) Дни солнечные и жаркие
4) Мы знаем самостоятельные и служебные части речи
12. Выпишите предложение, в котором НЕВЕРНО расставлены знаки препинания при однородных членах. Поставьте знаки верно, Объясните постановку знаков препинания.
1) После короткого дождя из земли выскочили розовые сыроежки, блестящие маслята и грузди.
2) Взлетит бекас над лесным болотцем, подогнёт крылья, хвост распустит, и пикирует.
3) Серые вороны весной не каркают пронзительно и истошно, а ласково ворчат.
4) Мальчик быстро проскользнул в узкую щель забора и незаметно прокрался в заросший сад.
13. Выпишите предложение с обобщающим словом при однородных членах. (Знаки препинания не расставлены.). Объясните постановку знаков препинания.
1) Ребята составляли композиции из листьев осины березы рябины и ольхи
2) Осенью все радуются золотым багряным и красным оттенкам листвы
3) Ночью выходят на охоту хищники ежи лисицы волки барсуки
4) В полях зацвели ромашки резеда лютики и бессмертники
14. Выпишите предложение с обращением. (Знаки препинания не расставлены). Объясните постановку знаков препинания.
1) Выучи стихотворение наизусть
2) Ты подготовился к уроку
3) Ребята вы соблюдаете правила дорожного движения
4) Мальчик не сделал ни одного задания
15. Выпишите сложное предложение. (Знаки препинания не расставлены.) Объясните постановку знаков препинания.
1) От быстрого бега старенький Трезор сильно запыхался и тяжело дышал
2) Папа накопал для рыбалки целую банку червей и оставил её на веранде
3) Из корзинки показалась продолговатая мордочка с чёрным носиком и блестящими глазками
4) Ночью ёжик перевернул банку и земляные черви расползлись по всей веранде
ЛитЛайф
Мелодия раздражала – казалась знакомой, но вспомнить ее никак не получалось. Лестер начал опасаться, что она прилипнет и будет крутиться в голове, доводя до бессильного бешенства невозможностью узнать. Причем он был уверен: Майк воспроизводит мелодию достаточно точно.
Дом Майка оказался добротным коттеджем под черепичной крышей. Два этажа, мансарда и высокое крыльцо делали его немного старомодным, не похожим на соседние дома. Как будто этот появился здесь раньше, чем остальные, и выглядел построенным на совесть. Не то что новомодные коробчонки, слепленные на скорую руку.
– Проходи, – Майк отомкнул дверь и пропустил гостя вперед.
Лестер поразился несоответствию внешнего облика коттеджа его внутреннему содержанию. Никакой старой добротной мебели, никакой скучной классики.
– Занятная эклектика, – пробормотал Лестер, следуя за хозяином на второй этаж. Он не был знатоком стилей, но вроде бы вокруг преобладал хай-тек в сочетании с какими-то футуристическими вкраплениями непонятных конструкций.
– Мне тоже нравится, – согласился Майк, – главное, удобно и практично.
Лестер мог бы поспорить, но не стал, сочтя, что это все же не его дело. Главное, чтобы в комнате была кровать, остальное можно и пережить. На съемках бывали условия и похуже.
– Твоя комната, – Майк распахнул очередную дверь. – Ключа нет, но я честное слово без приглашения не зайду.
– Спасибо, – Лестер окинул взглядом временное жилье и признал его годным – без излишеств, но самое необходимое есть.
– Ванная комната одна. Внизу, – Майк сказал это так, будто намекал на нечто большее, простая фраза – констатация факта – прозвучала двусмысленно.
Лестер тут же попытался убедить себя, что ему показалось. Майк постоял еще немного, то ли ожидая реакции, то ли приглашения зайти, а затем повернулся и ушел, буркнув напоследок:
– Буду в кухне. Закончишь – приходи.
– Можно подумать, я знаю где здесь кухня, – сказал Лестер скорее себе, но Майк услышал и обернулся:
– Внизу! Захочешь, не заблудишься!
Лестер послушал, как затихают шаги по ступеням, и прошел в комнату. Положил сумку на кресло, отдернул темные шторы. Солнце на мгновение ослепило; тот, кто выбирал сюда плотные коричневые шторы, знал, что делал. С ними утром наверняка можно поспать подольше. Главное плотно задернуть. Лестер обернулся. Кровать не слишком широкая, но для одного вполне приемлемая. Матрас в меру упругий, пара подушек. Что еще нужно для отдыха? Он немного подумал и спустился вниз – в комнате делать было нечего.
Кухню и правда найти оказалось легко. Небольшой коридор привел именно туда, куда нужно, туда, где уже витали в воздухе вкусные запахи.
– Мой руки и садись за стол, – скомандовал Майк, заглядывая в духовку.
Захотелось съязвить, ответить: «Да, мамочка»,– но, обтянутая тонким трикотажем домашних брюк задница отвлекла, сбила настрой и направила мысли в другое русло.
– Ванная? – прочистив горло, спросил он. Нужно срочно отвлечься во избежание конфуза.
– Там, – Майк махнул полотенцем в сторону коридора.
Через пять минут Лестер вернулся к накрытому столу.
– Ты же ничего не имеешь против полуфабрикатов? – Майк обезоруживающе улыбнулся. – Все равно больше ничего нет. Можно, конечно, съездить потом в магазин…
– Мне все равно, лишь бы съедобно.
– Отлично! Тогда одним геморроем меньше. Ненавижу готовить, – Майк вгрызся в кусок пиццы.
Лестер с трудом оторвал взгляд от прилипшей к уголку его рта крошки и откусил от своего куска. Пицца оказалась и в самом деле вполне съедобной. Два дня пережить можно.
– Пойдем в гостиную, у меня где-то должна быть бутылка приличного виски, – сказал Майк, после того как по-быстрому прибрался на кухне.
– Да, выпить было бы неплохо. Холодный чай, конечно, хорошо, но день сегодня…
– Забудь о неприятностях! Это все ерунда. Пусть они случаются время от времени такие вот мелкие и отгоняют серьезные.
– Ты как тост сказал, – усмехнулся Лестер.
– Можно и как тост. Я не против, – Майк достал бокалы и кивнул, приглашая идти за ним.
В гостиной Лестер сел на диван. Почему-то он показался уютнее, что ли. Кресла с высокими спинками и холодно поблескивающими металлом подлокотниками, шедевр дизайнерской мысли, явно были мало пригодны для приятного времяпровождения. Майк неспешно двигался по комнате, ставил на маленький кофейный столик бокалы, доставал из узкого шкафчика бутылку с узнаваемой этикеткой. Ходил на кухню за льдом и содовой.
– За знакомство? – он сел рядом и поднял бокал.
– За знакомство, – Лестер посмотрел сквозь янтарную жидкость на Майка и сделал пару глотков. – Отменный виски.
– Хороший, – согласился Майк. – Подарок. Благодарный клиент вручил, да все случая не было распить. Так-то я в бар на соседней улице хожу. Одному пить скучно.
Лестер обвел глазами гостиную. Мебели, как и везде в доме, было мало. Зато постеры на стенах отлично оживляли интерьер.
– А где телевизор? – он, наконец, смог понять, чего не хватало – традиционного плазменного или проекционного экрана. Да хоть какого-нибудь!
– Прости, Джерри, но телевизора нет, – развеселился Майк. – Обхожусь лэптопом и библиотекой. В наследство досталась, неплохая, надо сказать. Тебе очень нужен телевизор? Могу лэптоп одолжить, если что.
– Да нет, я просто так спросил. У меня планшет есть, и если можно, я бы воспользовался библиотекой.
– Нет проблем! – взмахнул руками Майк и еще раз наполнил бокалы.
Виски на самом деле оказался отличным. Лестер расслабился, вытянул ноги и откинул голову на спинку дивана. Внутри разливалось приятное тепло. Как-то незаметно закончился второй бокал, и Майкл налил еще раз, придвинувшись ближе. Лестер лениво размышлял, мерещится ему внимание со стороны хозяина или нет. Вроде бы ничего не происходит, вроде бы все в границах пристойного. Придвинулся? Ну так наливать проще. Но тело реагировало на близость однозначно. Лестер прятал глаза, понимая, что скрыть голодный блеск не получится. Кидал осторожные взгляды на Майка, выхватывая отдельные картинки: Майк закусил губу, Майк опустил глаза и разглядывает остатки виски в бокале, Майк нервно, но беззвучно барабанит пальцами по собственному колену…
– Я пойду немного отдохну, если ты не против, – сказал Лестер, залпом допил виски и встал. И только тогда понял, что этого делать не стоило. Только привлек внимание…
– А если против? – глухо произнес Майк и нервно облизнул губы, не сводя глаз со вздыбленной ширинки, оказавшейся напротив его лица. – Сядь!
Он дернул Лестера на себя. Обнял, прижавшись всем телом и, не дожидаясь возражений, повалил на диван, жадно целуя.
Лестер сначала растерялся. Но поцелуй был чертовски хорош, чтобы думать о чем-то другом, чтобы сопротивляться зову крови и желанию, которое накатило жаркой волной.
– Сверху или снизу? – хрипло спросил Майк.
– Что? – Лестер даже растерялся, не в силах понять, чего от него хотят.
– Фак! – выразил свое мнение Майк и протиснул руку между их телами, возясь с застежкой на джинсах.
Лестер чуть-чуть приподнялся, помогая стаскивать с себя одежду – то, что его сейчас трахнут, не вызывало никаких сомнений. И черт побери, если он был против!
Лестер получает предложение, от которого сложно отказаться.
Было странно заниматься этим с почти незнакомым человеком в чужой гостиной. Здравый смысл пытался возобладать над инстинктами, но его хватило только на то, чтобы обратить внимание на наличие презерватива. Все. На этом Лестер как разумный человек кончился, отдаваясь опытному любовнику со всей страстью, которой даже не предполагал у себя обнаружить.
– Это было невероятно, – едва отдышавшись, произнес он.
Майк в ответ самодовольно улыбнулся, но, слава богу, от комментариев воздержался. Лестеру стало неловко за свой порыв – как знать: принято ли благодарить за секс, или как там предполагалось себя вести после? Он попытался встать, но был прижат к дивану рукой. Для верности Майк перекинул через него и ногу:
Было очень обидно. Томочку Сидоркин особо не выделял. Однако, после того что случилось, когда на октябрьские праздники Муфлон позвал его с себе "на хату", его отношения с этой девочкой совершенно изменились. "Хата" - это что? Это когда собираются пять-шесть пацанов, столько же девочек. Очень желательно, чтобы было "каждой твари по паре", иначе непременно будут проблемы. Главное, чтоб была квартира, то есть "хата". И чтоб предков весь вечер не было. С предками неинтересно. Так вот, когда есть "хата", это уже хорошо. Еще нужно скинуться по трояку. Лучше, по пять. Но это дорого. По три тоже нормально. Танцы, легкая закусь, сухое винцо. Все классно. Кто-то тушит свет. Танцы впотьмах, обьятия в полумраке. Можно украдкой погладить подружку по груди через платье. Потом провести ладонью по ее спине, ощутив под пальцами застежку лифчика. Прижать к себе поплотнее. Там, внизу, уже все напряглось, поднялось, встало. Не надо стесняться, притянул ее к себе еще крепче, пусть чувствует, что танцует не с евнухом, пусть знает, что к ней есть интерес, что она женщина и что ее хотят. Потом кое-кому этого мало. Поводов уединиться более чем достаточно. Покурить - на балкончик, посмотреть фотографии предков - в их спальню, смолоть кофейку - на кухню, посмотреть на аквариум - в комнату Муфлона. Вот так, четыре парочки уже при деле. Теперь посреди комнаты танцуют лишь Сидоркин с Томочкой и Жеребец с Наташкой. У Жеребца фамилия такая Жеребцов. Колено Сидоркина то и дело вжимается между ног девочки, какое волнительное дело, эти танцы. Вон Жеребец положил лапу прямо на попку Наташке, а она будто и не замечает вовсе. Сидоркин видит, как они целуются. Ему хочется того же. Ему так хотелось уединиться с Томочкой. Как он раньше не замечал, что она такая красивая? Но куда, куда? Ведь все занято. И вдруг Томочка ему помогла. - Мне капнули на платье майонезом, пойду застирну, - шепнула она. Можно я с тобой? - пробубнил Сидоркин. - Пойдем, - рассмеялась Томочка. И они, держась за руки, вышли в коридор. А вот и дверь в ванную комнату. И правда, самый низ платья был слегка испачкан майонезом. Томочка уселась на край ванны и, открыв воду, стала промывать пятно. Сидоркин стоял так, что видел ее высоко обнаженные бедра, ведь подол платья она сдвинула вбок и вверх, к струйке воды. Сильное, почти непреодолимое желание охватило его. - Томочка, - прошептал Сидоркин. - Что? - спросила она и повернулась к нему лицом. - Хватит, уже ничего не заметно, - прошептал он и взял ее за плечи. - Ты так считаешь? улыбнулась она. - Да, да, да, - и он стал целовать ее. Сначала в щеку, потом куда-то в нос, потом, наконец, в губы. Томочка, смеясь, стала уворачиваться, но Сидоркин притянул ее к себе еще крепче и жадно впился в ее пухлые губки. Больше она его не отталкивала. Она так и сидела на краю ванны, а он, согнувшись, прижимался к ней и все целовал, целовал, целовал. Ее волосы, ее лицо так чудесно пахли, что Сидоркин просто млел. И вдруг он понял, что она чего-то от него хочет. Он с трудом оторвался от ее губ. - Что? - спросил он. Наверное, нам лучше закрыть дверь, - прошептала Томочка. Сидоркин защелкнул шпингалет и повернулся к девушке. Вздрагивающими, робкими движениями он стал расстегивать застежку на груди ее платья. Томочка совсем не сопротивлялась. Она лишь слегка склонила голову набок, длинные, темные волосы красивой гривой наполовину закрывали ее лицо. Сидоркин стал снова целовать ее, пытаясь просунуть ладонь под край комбинации, под лифчик. Ничего не получалось. Одежда сидела на Томочке так ладненько, что свободного пространства для пальцев Сидоркина практически не оставалось. И тогда, шалея от собственной смелости, он ухватил влажный от застирывания подол ее платья и потянул кверху. Томочка пыталась остановить его поползновения, но делала это как-то вяло, так вяло, что Сидоркин почувствовал, что она совсем не против и упирается скорее так, для проформы. Еще несколько минут между ними продолжалась сладкая, волнительная возня, пока, наконец, ладонь Сидоркина не легла на холмик ее лона. Под пальцами Сидоркина был капрон ее колготок, ее тонкие трусики, но там, под этой тонкой преградой, он чувствовал это, была ее щелочка, ее бороздка, ее девочка, ее цветочек, ее розочка, ее пирожочек.
Они продолжали целоваться, рукой он продолжал гладить ее там, внизу, и совершенно естественно Сидоркин подвинул свою ладонь сначала вверх по ее животу, а потом, (о, боже!) его шаловливые пальцы скользнули под резинку колготок, под резинку ее трусиков, вниз по жаркому полю, вниз, к тому месту, которое он только что гладил через одежду. Томочка охнула, но он держал ее крепко, его колено было между ее колен, так что она хоть и попыталась сжать ноги, у нее ничего не получилось. А Сидоркин едва не застонал от щенячего восторга, под его пальцами была эта штучка (голая!), о которой было столько разговоров среди пацанов, столько трепа, столько анекдотов, столько сальных шуточек. Сидоркин ласкал ее короткие курчавые волосики, осторожно и бережно он повел пальцем вниз и почувствовал, как влажна ее щелочка. Мелькнула в голове наука Муфлона - "гладь, пока не помокреет, потом можно приступать". Но как? К чему приступать? Здесь, сидя на краю ванны? Нет, это было невозможно. Сидоркин не мог знать, что через пару недель и более неудобная поза будет для него вполне приемлемой. В тот вечер между ними больше ничего и не было. Он провожал Томочку домой, ежеминутно они останавливались, Сидоркин шептал, что любит ее, и они долго и сладко целовались. Томочка жила в пятиэтажном доме и Сидоркин довел ее до самых дверей. Они договорились встретиться завтра. Как стемнеет. С того дня они встречались два-три раза в неделю. Становилось все холоднее и им все труднее было найти место для своих ласк и обьятий. Каждая встреча привносила в их отношения что-то новое и вот однажды, когда они долго жались в подъезде Томочкиного дома, она сказала "пойдем наверх". Сидоркин думал, что они пойдут к двери ее квартиры, но Томочка потянула его куда-то выше. Они дошли до пятого этажа, оказывается, лестница шла еще выше, но там наверху уже не было света. И туда, в эту манящую темноту, вела его Томочка. Они очутились у чердачной двери, Сидоркин потрогал ее, она была заперта. Постоим здесь, - прошептала Томочка и прислонилась к стенке. Сидоркин сразу обнял ее, припал к ее распухшим от поцелуев губам и вдруг понял, что Томочка хочет. Он даже не мог обьяснить себе, почему он так подумал, но она, эта мысль, словно обожгла его. И он стал расстегивать на Томочке пальто, она не противилась этому. Сидоркин слегка нагнулся, погладил ее колени, скользнул ладонями вверх, сминая ее короткую юбку. И снова она не сопротивлялась. Сидоркин стал гладить нижнюю часть ее живота, пальцы его трогали ее заветный холмик. И снова она не сопротивлялась, а лишь жарко вздыхала и слегка вздрагивала. Собственно, они делали так и прежде, но тогда Томочка все же сопротивлялась, а теперь она давала Сидоркину полную свободу действий. И он решился. Он поднял ладони немного повыше и, захватив дрожащими пальцами резинку ее колгот, потянул их вниз. Чуть ниже он ощутил еще одну резинку, и, поняв, что это уже трусики, захватил и их. Он потянул все книзу, до середины ее бедер, до колен, и только тут Томочка его остановила. Под его ладонями было ее совершенно голое тело, он гладил, он ласкал ее курчавые волосики и снова поражался - Томочка не сопротивлялась. Значит, можно и дальше? Мысль эта снова обожгла Сидоркина. Он стал торопливо и как-то суетно расстегивать брюки, почему-то быстро не получалось, словно это были вовсе и не его брюки. Наконец, он расстегнул их. И что дальше? Если отпустить их, они упадут до самых щиколоток, то-то будет у него вид. А как иначе? Черт его знает. Сидоркин сунул руку вниз, и, не снимая трусов, вытащил на свободу своего разгоряченного героя. Кол-колом, он торчал прямо вверх. И Сидоркин направил его к Томочкиным бедрам и чуть не взвыл, когда коснулся ее горячего живота. От восторга. Сидоркин стал тыкаться в Томочку. Туда, где были курчавые волосики, где было так влажно, пальцами он чувствовал это. Ноги девушки были сжаты и ничего не получалось. Сидоркин инстинктивно надавил коленом, он хотел раздвинуть ее ноги, но мешали ее трусики и колготы, которые крепким валиком обхватывали ее колени. И вдруг Сидоркин почувствовал, что Томочка сама пытается раздвинуть ноги. Настолько, насколько позволяет ей ситуация. И Сидоркин, словно боясь, что она передумает, снова возобновил поиски контакта. Он толкался вперед и вперед, он стал помогать себе пальцами и вдруг понял, что попал. Самым кончиком своего естества, но попал. Томочка охнула и Сидоркин зашептал какие-то горячие слова, он бы, наверное, умер с горя, если бы девушка в эту минуту дернулась бы куда-нибудь в сторону и лишила бы его с таким трудом завоеванных позиций. Но нет. Она не только не оттолкнула его, а сама стала двигаться бедрами к нему навстречу. И Сидоркин задвигался. Он чувствовал, что ее тесная, влажная пещерка словно обволакивает головку его дружка. Сидоркин толкал его вперед и вперед, но увы, одежда ужасно мешала, получалось, что он оставался где-то совсем на поверхности. Сидоркин чуть не зарычал, он обхватил голую попку Томочки и потянул к себе. Это был прогресс. Но все равно, большая часть его дружка оставалась не у дел. И так, задыхаясь от восторга, уткнувшись носом в воротник ее пальто, в ее шею, в ее волосы, Сидоркин двигал бедрами, одновременно притягивал ее к себе руками за попку. Два чувства распирали его душу. Восторг и досада. Восторг от того, что он понимал, что впервые в жизни он овладевает девочкой. Досада от того, что он чувствовал, что проникает в нее так неглубоко и что больше просто невозможно. А так хотелось. Сидоркин слышал, что Томочка тихо постанывает и жарко и страстно дышит. И вдруг она задрожала, приглушенно вскрикнула и повисла на его руках. Сидоркин чуть не заорал от переполнявших его чувств. Она что, кончила? Он сделал так, что она кончила?
Сделав около стола свое дело, он пошел в сторону и, скрестив на груди руки, выставив вперед одну ногу, уставился своими насмешливыми глазами на о. Христофора. В его позе было что-то вызывающее, надменное и презрительное и в то же время в высшей степени жалкое и комическое, потому что чем внушительнее становилась его поза, тем ярче выступали на первый план его короткие брючки, куцый пиджак, карикатурный нос и вся его птичья, ощипанная фигурка.
Мойсей Мойсеич принес из другой комнаты табурет и сел на некотором расстоянии от стола.
– Приятного аппетиту! Чай да сахар! – начал он занимать гостей. – Кушайте на здоровьечко. Такие редкие гости, такие редкие, а отца Христофора я уж пять годов не видал. И никто не хочет мне сказать, чей это такой паничок хороший? – спросил он, нежно поглядывая на Егорушку.
– Это сынок сестры Ольги Ивановны, – ответил Кузьмичов.
– А куда же он едет?
– Учиться. В гимназию его везем.
Мойсей Мойсеич из вежливости изобразил на лице своем удивление и значительно покрутил головой.
– О, это хорошо! – сказал он, грозя самовару пальцем. – Это хорошо! Из гимназии выйдешь такой господин, что все мы будем шапке снимать. Ты будешь умный, богатый, с амбицией, а маменька будет радоваться. О, это хорошо!
Он помолчал немного, погладил себе колени и заговорил в почтительно-шутливом тоне:
– Уж вы меня извините, отец Христофор, а я собираюсь написать бумагу архиерею, что вы у купцов хлеб отбиваете. Возьму гербовую бумагу и напишу, что у отца Христофора, значит, своих грошей мало, что он занялся коммерцией и стал шерсть продавать.
– Да, вздумал вот на старости лет… – сказал о. Христофор и засмеялся. – Записался, брат, из попов в купцы. Теперь бы дома сидеть да богу молиться, а я скачу, аки фараон на колеснице… Суета!
– Зато грошей будет много!
– Ну да! Дулю мне под нос, а не гроши. Товар-то ведь не мой, а зятя Михайлы!
– Отчего же он сам не поехал?
– А оттого… Матернее молоко на губах еще не обсохло. Купить-то купил шерсть, а чтоб продать – ума нет, молод еще. Все деньги свои потратил, хотел нажиться и пыль пустить, а сунулся туда-сюда, ему и своей цены никто не дает. Этак помыкался парень с год, потом приходит ко мне и – «Папаша, продайте шерсть, сделайте милость! Ничего я в этих делах не понимаю!» То-то вот и есть. Как что, так сейчас и папаша, а прежде и без папаши можно было. Когда покупал, не спрашивался, а теперь, как приспичило, так и папаша. А что папаша? Коли б не Иван Иваныч, так и папаша ничего б не сделал. Хлопоты с ними!
– Да, хлопотно с детьми, я вам скажу! – вздохнул Мойсей Мойсеич. – У меня у самого шесть человек. Одного учи, другого лечи, третьего на руках носи, а когда вырастут, так еще больше хлопот. Не только таперичка, даже в Священном писании так было. Когда у Иакова были маленькие дети, он плакал, а когда они выросли, еще хуже стал плакать!
– М-да… – согласился о. Христофор, задумчиво глядя на стакан. – Мне-то, собственно, нечего бога гневить, я достиг предела своей жизни, как дай бог всякому… Дочек за хороших людей определил, сынов в люди вывел и теперь свободен, свое дело сделал, хоть на все четыре стороны иди. Живу со своей попадьей потихоньку, кушаю, пью да сплю, на внучат радуюсь да богу молюсь, а больше мне ничего и не надо. Как сыр в масле катаюсь и знать никого не хочу. Отродясь у меня никакого горя не было, и теперь ежели б, скажем, царь спросил: «Что тебе надобно? Чего хочешь?» Да ничего мне не надобно! Все у меня есть, все слава богу. Счастливей меня во всем городе человека нет. Только вот грехов много, да ведь и то сказать, один бог без греха. Ведь верно?
– Стало быть, верно.
– Ну, конечно, зубов нет, спину от старости ломит, то да се… одышка и всякое там… Болею, плоть немощна, ну да ведь сам посуди, пожил! Восьмой десяток! Не век же вековать, надо и честь знать.
Отец Христофор вдруг что-то вспомнил, прыснул в стакан и закашлялся от смеха. Мойсей Мойсеич из приличия тоже засмеялся и закашлялся.
– Потеха! – сказал о. Христофор и махнул рукой. – Приезжает ко мне в гости старший сын мой Гаврила. Он по медицинской части и служит в Черниговской губернии в земских докторах… Хорошо-с… Я ему и говорю: «Вот, говорю, одышка, то да се… Ты доктор, лечи отца!» Он сейчас меня раздел, постукал, послушал, разные там штуки… живот помял, потом и говорит: «Вам, папаша, надо, говорит, лечиться сжатым воздухом».
Отец Христофор захохотал судорожно, до слез и поднялся.
– А я ему и говорю: «Бог с ним, с этим сжатым воздухом!» – выговорил он сквозь смех и махнул обеими руками. – Бог с ним, с этим сжатым воздухом!
Мойсей Мойсеич тоже поднялся и, взявшись за живот, залился тонким смехом, похожим на лай болонки.
– Бог с ним, с этим сжатым воздухом! – повторил о. Христофор, хохоча.
Мойсей Мойсеич взял двумя нотами выше и закатился таким судорожным смехом, что едва устоял на ногах.
– О боже мой… – стонал он среди смеха. – Дайте вздохнуть… Так насмешили, что… ох. – смерть моя.
Он смеялся и говорил, а сам между тем пугливо и подозрительно посматривал на Соломона. Тот стоял в прежней позе и улыбался. Судя по его глазам и улыбке, он презирал и ненавидел серьезно, но это так не шло к его ощипанной фигурке, что, казалось Егорушке, вызывающую позу и едкое, презрительное выражение придал он себе нарочно, чтобы разыграть шута и насмешить дорогих гостей.
Выпив молча стаканов шесть, Кузьмичов расчистил перед собой на столе место, взял мешок, тот самый, который, когда он спал под бричкой, лежал у него под головой, развязал на нем веревочку и потряс им. Из мешка посыпались на стол пачки кредитных бумажек.
– Пока время есть, давайте, отец Христофор, посчитаем, – сказал Кузьмичов.
Увидев деньги, Мойсей Мойсеич сконфузился, встал и, как деликатный человек, не желающий знать чужих секретов, на цыпочках и балансируя руками, вышел из комнаты. Соломон остался на своем месте.
– В рублевых пачках по скольку? – начал о. Христофор.
– По пятьдесят… В трехрублевках по девяносто… Четвертные и сторублевые по тысячам сложены. Вы отсчитайте семь тысяч восемьсот для Варламова, а я буду считать для Гусевича. Да глядите, не просчитайте…
Егорушка отродясь не видал такой кучи денег, какая лежала теперь на столе. Денег, вероятно, было очень много, так как пачка в семь тысяч восемьсот, которую о. Христофор отложил для Варламова, в сравнении со всей кучей казалась очень маленькой. В другое время такая масса денег, быть может, поразила бы Егорушку и вызвала его на размышления о том, сколько на эту кучу можно купить бубликов, бабок, маковников; теперь же он глядел на нее безучастно и чувствовал только противный запах гнилых яблок и керосина, шедший от кучи. Он был измучен тряской ездой на бричке, утомился и хотел спать. Его голову тянуло вниз, глаза слипались, и мысли путались, как нитки. Если б можно было, он с наслаждением склонил бы голову на стол, закрыл бы глаза, чтоб не видеть лампы и пальцев, двигавшихся над кучей, и позволил бы своим вялым, сонным мыслям еще больше запутаться. Когда он силился не дремать, ламповый огонь, чашки и пальцы двоились, самовар качался, а запах гнилых яблок казался еще острее и противнее.
– Ах, деньги, деньги! – вздыхал о. Христофор, улыбаясь. – Горе с вами! Теперь мой Михайло небось спит и видит, что я ему такую кучу привезу.
– Ваш Михайло Тимофеич человек непонимающий, – говорил вполголоса Кузьмичов, – не за свое дело берется, а вы понимаете и можете рассудить. Отдали бы вы мне, как я говорил, вашу шерсть и ехали бы себе назад, а я б вам, так и быть уж, дал бы по полтиннику поверх своей цены, да и то только из уважения…
– Нет, Иван Иваныч, – вздыхал о. Христофор. – Благодарим вас за внимание… Конечно, ежели б моя воля, я б и разговаривать не стал, а то ведь, сами знаете, товар не мой…
Вошел на цыпочках Мойсей Мойсеич. Стараясь из деликатности не глядеть на кучу денег, он подкрался к Егорушке и дернул его сзади за рубаху.
Жизнь рядом
Борис уже минут десять тайком наблюдал за этой женщиной.
Невероятно красива. Одета дорого и со вкусом. А глаза усталые. Он заметил, как она поглядывала на семейную пару с двумя маленькими детьми за соседним столиком – с еле заметной теплой и одновременно грустной улыбкой. Наверное, ее собственные дети уже выросли, и она вспомнила их маленьких.
У нее вполне могли быть дети школьного возраста. И все-таки что-то с ней происходит. Как будто ничего ее больше не может радовать. Как будто ее лишают сил.
Вот и его Татьяна такая же в последнее время. Борис опять подумал о жене. Скоро у них появится первый внук.
Мария вышла из кафе и медленно пошла по тротуару вдоль витрин.
Сегодня, после долгих попыток, обследований и бесполезного лечения, ей было объявлено – забеременеть и выносить ребенка она не сможет. Сегодня настал конец последней крохотной надежде.
И все, что было для нее так важно, к чему стремилась, добивалась, достигала, зарабатывала – все внезапно потеряло смысл. Ценности поменялись местами.
Мария проходила мимо магазина игрушек и неожиданно для самой себя зашла туда. Она ходила вдоль полок с красивыми, яркими коробками. Машинки, конструкторы, роботы, куклы, наборы миниатюрной посуды, мягкий мишка. Милый, добрый, замечательный мишка с нежным золотистым мехом. Мария взяла его в руки и вдруг почувствовала, что ее отпускает. Жесткая пружина у нее в груди как будто ослабла.
Это не конец. Жизнь продолжается, и она найдет способ снова стать счастливой.
- Нравится? – раздался за спиной приятный девичий голосок.
Мария обернулась. Рядом стояла девушка-консультант. Очаровательная и совсем юная. Лет девятнадцати на вид.
«Юная, легкая, неискушенная. И, наверно, безумно влюблена в какого-нибудь счастливчика», - подумала она.
- Да. Очень. Я его возьму.
Девушка улыбнулась, и Марии показалось, что вокруг стало светлее. Расплатившись, она протянула мишку ей.
- Мне? – глаза девушки распахнулись от удивления, - нет, я не могу.
- Возьмите. Пожалуйста. Мне это очень важно.
Катя возвращалась с работы, прижимая к груди мягкого мишку. Она действительно была влюблена, и сегодня увидит Андрея и расскажет ему про странную красивую женщину, которая подарила ей игрушку. И еще про одну важную вещь.
- Андрюша, смотри, кто у меня есть! – Катя вместе с мишкой повисла у него на шее, стоило только Андрею войти в квартиру.
Он стоял прямой и напряженный и не ответил на ее объятия. Потом снял Катины руки со своих плеч, отстранил ее и серьезно сказал:
- Мы должны расстаться, Катя. Извини. Это было ошибкой. Ты знала, что я женат, и я тебе ничего не обещал. Прощай.
Захлопнулась дверь. Катя стояла в прихожей, уставившись в одну точку, двумя руками прижимая к себе мишку и беззвучно повторяя: «А как же я… а как же я».
Андрей ненавидел себя, презирал. Зачем он вообще связался с этим ребенком? С этим доверчивым котенком?
Он никогда, ни при каких обстоятельствах не бросит Машу. Всю жизнь он безумно любит жену, но последний год превратился в кошмар. Все из-за того, что у Маши не получается забеременеть. Он тоже хотел ребенка, но был не готов к тому, что для Маши это заслонит все остальное. Она больше ни о чем не могла думать. Их жизнь стала сплошным стрессом.
Андрей сначала поддерживал ее. Говорил, что это не конец света. Что он все равно ее любит. Ну не будет у них детей – ну и что?! Но Машу эти слова угнетали еще больше.
Тогда он сдался. Устал бороться. И встретил Катю…
Мария стояла у плиты и готовила ужин.
- Как вкусно пахнет! – сказал Андрей, заходя на кухню.
- Мой руки и садись за стол.
Он заметил какие-то неуловимые изменения и в голосе жены, и в тоне, которым она произнесла эти слова.
- Что-то случилось? – спросил осторожно.
- Все кончено. Больше не надо бороться. Мы ведь справимся с этим, правда?
Андрей все понял. Мария повернула голову и взглянула на мужа. В глазах ее больше не было той муки, усталости и безнадежности. В них появилась жизнь.
Он шагнул вперед и прижал к себе жену.
- Я люблю тебя. И мы справимся.
Татьяна вошла в полумрак прихожей.
- Я здесь, дорогая, - раздался из гостиной голос мужа.
- Ты чего без света сидишь?
Щелкнул выключатель, и в дверях показалась Татьяна в расстегнутом пальто. Она прошла в комнату прямо в сапогах, на ходу разматывая легкий шарф. Села на диван рядом с мужем. Борис наклонился, расстегнул молнии на сапогах жены и стянул их с ее ног.
Вместо ответа она положила голову к нему на колени.
- Совсем я тебя забросила, Борька.
Он молчал и гладил ее волосы.
- Сегодня была одна женщина. Красивая, как кинозвезда. Успешная. А я ей – детей Вы иметь не сможете. Я им всем как будто приговор выношу. Десять лет назад я принимала роды в обычном роддоме за нищенскую зарплату, но была счастлива, Борь. А сейчас? Работаю в престижной платной клинике, числюсь на хорошем счету, но вокруг меня несчастные женщины, жизнь которых сузилась до одного-единственного желания – заиметь ребенка. Они приходят туда с надеждой, и я для них – воплощение этой надежды. И эти их глаза… Не могу больше. Это хорошо, что я не очерствела?
- Это замечательно, Танюша.
- Слушай, может мне бросить все и вернуться в роддом?
- Ты сможешь сделать все, что захочешь.
Через несколько месяцев Татьяна примет роды у Кати. Все пройдет хорошо. Катя выйдет замуж и будет счастлива, а Андрей так никогда и не узнает, что у него есть сын, который долгое время спал с мягким мишкой.
У них с Марией будет двое приемных детей.
Рассказ о другом переплетении судеб и жизней Трое одиноких
Спасибо, друзья! Если понравилось, ставьте палец вверх и подписывайтесь на канал. У меня для вас еще много интересного!
Читайте также: