Кто сказал на столе например арбуз в семьсот рублей арбуз суп в кастрюле

Через какое-то время Н. В. Гоголь отредактировал «Ревизора» — и позаботился, чтобы актёры прямо проговаривали мораль. Были добавлены, в частности, такие строки:

• Что ни говори, но страшен тот ревизор, который ждёт нас у дверей гроба. Будто не знаете, кто этот ревизор? Что прикидываться? Ревизор этот наша проснувшаяся совесть, которая заставит нас вдруг и разом взглянуть во все глаза на самих себя.

Однако в переизданиях, которые выходили после смерти Н. В. Гоголя, эти строки не печатались — и это, пожалуй, к лучшему. Вдумчивый читатель и так сделает правильные выводы, а с неграмотного что спрашивать?

Монолог Хлестакова из комедии "Ревизор" (текст отрывка, фрагмент, эпизод)

Ниже представлен текст монолога Хлестакова из комедии "Ревизор".

Монолог Хлестакова из комедии "Ревизор" (текст отрывка, фрагмент, эпизод)

". Да деревня, впрочем, тоже имеет свои пригорки, ручейки… Ну, конечно, кто же сравнит с Петербургом! Эх, Петербург! что за жизнь, право! Вы, может быть, думаете, что я только переписываю; нет, начальник отделения со мной на дружеской ноге. Этак ударит по плечу: «Приходи, братец, обедать!» Я только на две минуты захожу в департамент, с тем только, чтобы сказать: «Это вот так, это вот так!» А там уж чиновник для письма, этакая крыса, пером только – тр, тр… пошел писать. Хотели было даже меня коллежским асессором сделать, да, думаю, зачем. И сторож летит еще на лестнице за мною со щеткою: «Позвольте, Иван Александрович, я вам, говорит, сапоги почищу». (Городничему.) Что вы, господа, стоите? Пожалуйста, садитесь!

Я не люблю церемонии. Напротив, я даже стараюсь всегда проскользнуть незаметно. Но никак нельзя скрыться, никак нельзя! Только выйду куда‑нибудь, уж и говорят: «Вон, говорят, Иван Александрович идет!» А один раз меня приняли даже за главнокомандующего: солдаты выскочили из гауптвахты и сделали ружьем. После уже офицер, который мне очень знаком, говорит мне: «Ну, братец, мы тебя совершенно приняли за главнокомандующего».

С хорошенькими актрисами знаком. Я ведь тоже разные водевильчики… Литераторов часто вижу. С Пушкиным на дружеской ноге. Бывало, часто говорю ему: «Ну что, брат Пушкин?» – «Да так, брат, – отвечает, бывало, – так как‑то всё…» Большой оригинал.

<. >Моих, впрочем, много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт‑Дьявол», «Норма». Уж и названий даже не помню. И всё случаем: я не хотел писать, но театральная дирекция говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что‑нибудь». Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же в один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“ и „Московский телеграф“… все это я написал.

Я, признаюсь, литературой существую. У меня дом первый в Петербурге. Так уж и известен: дом Ивана Александровича. (Обращаясь ко всем.) Сделайте милость, господа, если будете в Петербурге, прошу, прошу ко мне. Я ведь тоже балы даю.

<. >На столе, например, арбуз – в семьсот рублей арбуз. Суп в кастрюльке прямо на пароходе приехал из Парижа; откроют крышку – пар, которому подобного нельзя отыскать в природе. Я всякий день на балах. Там у нас и вист свой составился: министр иностранных дел, французский посланник, английский, немецкий посланник и я. И уж так уморишься играя, что просто ни на что не похоже. Как взбежишь по лестнице к себе на четвертый этаж – скажешь только кухарке: «На, Маврушка, шинель…» Что ж я вру – я и позабыл, что живу в бельэтаже. У меня одна лестница стоит… А любопытно взглянуть ко мне в переднюю, когда я еще не проснулся: графы и князья толкутся и жужжат там, как шмели, только и слышно: ж… ж… ж… Иной раз и министр…

Мне даже на пакетах пишут: «ваше превосходительство». Один раз я даже управлял департаментом. И странно: директор уехал, – куда уехал, неизвестно. Ну, натурально, пошли толки: как, что, кому занять место? Многие из генералов находились охотники и брались, но подойдут, бывало, – нет, мудрено. Кажется и легко на вид, а рассмотришь – просто черт возьми! После видят, нечего делать, – ко мне. И в ту же минуту по улицам курьеры, курьеры, курьеры… можете представить себе, тридцать пять тысяч одних курьеров! Каково положение? – я спрашиваю. «Иван Александрович, ступайте департаментом управлять!» Я, признаюсь, немного смутился, вышел в халате: хотел отказаться, но думаю: дойдет до государя, ну да и послужной список тоже… «Извольте, господа, я принимаю должность, я принимаю, говорю, так и быть, говорю, я принимаю, только уж у меня: ни, ни, ни. Уж у меня ухо востро! уж я…» И точно: бывало, как прохожу через департамент – просто землетрясенье, все дрожит и трясется, как лист.

О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я такой! я не посмотрю ни на кого… я говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть‑чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)

Конец монолога.

Это был монолог Хлестакова из комедии "Ревизор" Н. В. Гоголя, текст отрывка, фрагмента, эпизода).

Суп в кастрюльке из Парижа – правда или вымысел?

В гоголевском «Ревизоре» чиновники уездного городка угощают Хлестакова вкуснейшей рыбой лабардан . В ответ же он потчует радушных хозяев рассказами о столичной жизни. Немного выпив, он расходится и начинает откровенно привирать: и министры-то у него в приёмной смирно дожидаются, и с Пушкиным он «на короткой ноге», и в модные журналы пишет. И, конечно же, посещает блестящие приёмы.

Хлестаков . Просто не говорите. На столе, например, арбуз — в семьсот рублей арбуз. Суп в кастрюльке прямо на пароходе приехал из Парижа; откроют крышку — пар, которому подобного нельзя отыскать в природе»

С арбузом господин Хлестаков, очевидно, сильно перегнул, да и насчёт супа прямо из Парижа, должно быть, наврал? А вот и нет, суп в Петербург вполне могли доставить из лучшего парижского ресторана, если речь идёт о консервах .

«Ревизор» был опубликован в 1836 году, а ещё в 1810 француз Николя Аппер изобрёл способ консервирования продуктов. Правда, Аппер использовал стеклянные ёмкости, но уже в 1825 году был запатентован способ консервирования в жестяных банках, которые могли напоминать современникам кастрюльки. Ещё один довод в пользу правдивости слов Хлестакова – выписка из журнала «Русский архив» за 1821 год: «Теперь до такого совершенства дошли в рассуждении кушанья, что готовые обеды от Робертса в Париже посылают к нам в Петербург в каких-то жестяных кастрюльках нового изобретения, где они сберегаются от всякой порчи» (цитирую по книге В. Ворошилова «Феномен игры»).

То есть консервы во времена Гоголя считались довольно модным блюдом и вполне могли быть поданы на обеде в высшем обществе (Хлестаков, понятное дело, о таком мог только прочитать или услышать). Остаётся неясным лишь одно – а какой именно суп доставили из Парижа? В тексте нет на это указания, поэтому будем считать, что это была французская классика – луковый суп . Итак, нам понадобятся:

• 1,8 л овощного бульона
• 6 луковиц
• 300 г сыра
• 3 зубчика чеснока
• 100 мл белого сухого вина
• 3 ст. л. оливкового масла
• 2 ст. л. муки
• 1 ч. л. сахара
• Немного свежего тимьяна
• Багет для подачи

1. Лук нарезать очень тонко. Нагреть в глубокой сковороде масло и пассеровать лук, пока он не станет мягким и золотистым. Добавить измельчённый чеснок, тимьян и сахар и готовить, помешивая, ещё 20-25 минут, следя, чтобы лук не подгорал.
2. Всыпать к луку муку, быстро перемешать и готовить ещё пару минут, затем влить вино. Постепенно подливать бульон, дать супу вскипеть, убавить огонь и готовить ещё 30 минут.
3. Пока варится суп, несколько ломтиков багета подсушить в духовке. Суп разлить по жаропрочным мисочкам, в каждую положить по ломтику багета, сверху посыпать сыром и поставить в духовку на пару минут, затем сразу подать к столу.

P. S. Уже предвижу комментарии «Луковый суп в высшем обществе, фи!» А как вы считаете, какой суп мог приехать в кастрюльке из Парижа в XIX веке?

Архив форума: Книга отзывов:: нюх

Зима висит на хвойных лапах,
По-праздничному хороша,
Арбузный гоголевский запах –
Ее декабрьская душа.

"Слышу, как чья-то рука шарит по двери, ищет скобку, а затем чувствую холод и свежий запах январской метели, сильный, как запах разрезанного арбуза".
Бунин

Или это Тарковский о Малороссии - родине арбузов?:)

ЧЕМ ПАХНЕТ СНЕГ

Был первый снег, как первый смех
И первые шаги ребенка.
Глядишь — он выровнен, как мех,
На елках, на березах снег,—
Чем не снегуркина шубенка?
И лунки — по одной на всех:
Солонка или не солонка,
Но только завтра, как на грех,
Во всем преобразится снег.

Зима висит на хвойных лапах,
По-праздничному хороша,
Арбузный гоголевский запах —
Ее декабрьская душа.

В бумажных колпаках и шляпах,
Тряпье в чулане вороша,
Усы наводят жженой пробкой,
Румянец — свеклой; кто в очках,
Кто скалку схватит впопыхах
И в двери, с полною коробкой
Огня бенгальского в руках.

Факир, вампир, гусар с цыганкой,
Коза в тулупе вверх изнанкой,
С пеньковой бородой монах
Гурьбой закладывают сани,
Под хохот бьется бубенец,
От ряженых воспоминаний
Зима устанет наконец.

И — никого, и столбик ртути
На милость стужи сдастся днем,
В малиновой и дымной смуте
И мы пойдем своим путем,
Почуем запах госпитальный
Сплошного снежного пласта,
Дыханье ступит, как хрустальный
Морозный ангел, на уста.

И только в марте потеплеет,
И, как на карте, запестреет
Там косогор, там буерак,
А там лозняк, а там овраг.
Сойдешь с дороги — вязнут ноги,
Передохни, когда не в спех,
Постой немного при дороге:
Весной бензином пахнет снег.

Бензином пахнет снег у всех,
В любом краю, но в Подмосковье
Особенно, и пахнет кровью,
Остался этот запах с тех
Времен, когда сороковые
По снегу в гору свой доспех
Тащили годы чуть живые.

Уходят души снеговые,
И остается вместо вех
Бензин, которым пахнет снег.

Арбузно-морозного много у Куприна:

"- Должно быть, озябли в дороге. Ишь как от вас морозом так крепко пахнет. Точно астраханский арбуз взрезали."

"Пахнет от девочек вкусно — арбузом, морозом, духами иланг-иланг, и мехом шубок, и свежим дыханием."

У Мандельштама мороз и снег пахнут яблоком:
"Век. Известковый слой в крови больного сына
Твердеет. Спит Москва, как деревянный ларь,
И некуда бежать от века-властелина.
Снег пахнет яблоком, как встарь.
Мне хочется бежать от моего порога.
Куда? На улице темно,
И, словно сыплют соль мощеною дорогой,
Белеет совесть предо мной."

"А переулочки коптили керосинкой,
Глотали снег, малину, лед,
Все шелушится им советской сонатинкой,
Двадцатый вспоминая год.
Ужели я предам позорному злословью -
Вновь пахнет яблоком мороз -
Присягу чудную четвертому сословью
И клятвы крупные до слез?"

Арбуз есть и у А.Н. Толстого:
"Теперь любовь их, - в особенности для Даши, - была полна и ощутима так же, как воздух ранней зимы, когда отошли ноябрьские бури и в легкой морозной тишине первый снег пахнет разрезанным арбузом."

«Спешу тебя уведомить, душенька, что состояние мое было весьма печальное, но, уповая на милосердие Божие, за два соленых огурца особенно и полпорции икры рубль пять копеек. »

И эта путаница опирается на прочную логику гоголевского мира, где названия рыбы — божественная музыка в ушах гурманов, а огурцы — потусторонние существа, не менее могущественные, чем Бог, которому поклоняется провинциальный городничий. Эти огурцы выращивает Хлестаков в красноречивом описании своего идеала светской жизни:

«На столе, например, арбуз — в семьсот рублей арбуз» (а что это как не превосходная степень огурца!). Водянистый суп, где «какие-то перья плавают вместо масла», которым Хлестакову пришлось довольствоваться в трактире, преображается в его рассказе о столичной жизни в суп, привезенный на пароходе прямо из Парижа; дым воображаемого парохода — это небесный запах воображаемого супа.

Ну а в комнате белой, как прялка, стоит тишина,
Пахнет уксусом, краской и свежим вином из подвала… О. Мандельштам

Тяжёлые груши уложены тесно в корзины,
Блестит янтарём на столах виноград золотой,
И воздух осенний, и запах арбузный и дынный
На каменной площади празднуют праздник святой.
Я с радостью тихой гляжу на раздолье природы –
Такое богатство, как было и в крае моём,
Где волны кипели и тщетно искали свободы
И в погребе пахло полынью и новым вином.
А тот, о котором сегодня я вновь вспоминаю,
Как загнанный зверь на дворе под дождём умирал.
Как лебедь, безумный, он пел славословие раю
И, музыкой полный, погибели не замечал.
Орфей погребён. И наверно не будет рассвета.
Треножник погас, и железный замок на вратах.
И солнца не стало. И голос умолкший поэта
Уже не тревожит истлевшего времени прах.

Поэтому в цене у экологов старинные металлические запаянные пуговицы, в которых сохранился тот самый от арбузом пахнущего снега воздух.

Просто "последний выдох"

О. Мандельштам "Путешествие в Армению".

Замоскворечья и в нем не проведу лучших своих лет. Нигде и никогда я не чувствовал с такой силой арбузную пустоту России; кирпичный колорит москворецких закатов, цвет плиточного чая приводил мне на память красную пыль Араратской долины.

"Арбузный гоголевский запах. "
'Пахнет от девочек вкусно — арбузом".

Hе могу не процитировать только что прочитаннoe:

"У меня с интеллигенцией вкусовая несостыковка. Интеллигенция любит арбузы, а я -- винегрет."
Виктор Ерофеев. Энциклопедия русской души

Забавно: в США у арбузов совсем другая коннотация.

Вся эта ветка вызывает у меня смешанные чувства: я равнодушно отношусь к арбузам плюс мне совершенно непонятно, как зима и снег - чУдные, загадочные, предновогодние вещи - могут ими, арбузами, пахнуть. Это для меня загадка. Моей первой непосредственной реакцией на эпиграф (см. первый пост) было: "не бывает!"

Арбуз в семьсот рублей: классика и современность

Читая классиков, не перестаёшь удивляться не столько изяществу слога или замысловатости сюжета, сколько умению видеть будущее. Откровенно говоря, далеко не у всех классиков слог изящен, да и сюжеты, положа руку на сердце, для читателей двадцать первого века не всегда занимательны. Иного классика читать – как колоть сучковатое полено. Застрянет топор, и ни туда, и ни сюда. Имён приводить не стану, у каждого свои предпочтения, но есть, есть медведи в тайге отечественной словесности, на которых с топором идти – почти наверное быть задранным.

Гоголь – классик воздушный. Читать его – как гулять по июльским лугам. Разнотравье, благодать, бабочки летают, и только вечерами издалёка слышится слабое стенание, похожее на волчий вой. Знающие люди говорят, что так кричит добрая птица выпь. Или где-то в болотах поднимается вода.

В «Ревизоре» Гоголь устами Хлестакова рассказывает: «На столе, например, арбуз – в семьсот рублей арбуз». В школе, помнится, на этом примере нам объясняли, что такое гипербола. Семьсот рублей в мои чудесные школьные годы были суммой изрядной, на них можно было купить пианино, хороший мотоцикл или дюжину велосипедов, хотя кому вдруг понадобилась бы целая дюжина велосипедов, представить я не мог.

Но сегодня за семьсот рублей арбуз купишь не в каждом магазине. Изменилась реальность, и что тому причиной, Гоголь, ход истории, всё вместе – у каждого своя версия.

Традиционно считается, что «Ревизор» есть комедия, сюжет которой основан на том, что пустейшего Хлестакова провинциальные чиновники принимают за важного сановника. Но сегодняшний день позволяет считать, что провинциальные чиновники были правы, и важным сановником запросто может стать действительно пустейший человек. Немая сцена у Гоголя вызвана известием, что приехал другой ревизор, настоящий, но вдруг им и был Хлестаков? Да, пустой человек, да, сосулька, да, молоко на губах едва обсохло, но с орденом за заслуги перед императором, «Владимиром» третьей степени или каким-нибудь ещё. Пусть он умеет только фантазировать, обещает завалить отечественные лавки мясом с марсианских пастбищ, для которых куплены особые коровы, которым не нужны ни коровники, ни сено, а сам проиграет космодром заезжему штабс-капитану не корысти ради, а исключительно из азарта. Пусть. Ему простительно. В крайнем случае поедет послом в какую-нибудь страну, где за карточным столом будет играть в вист с английским посланником, французским посланником, немецким посланником и министром иностранных дел страны пребывания. Получается пятеро, хотя в вист играет чётное число игроков, обычно четверо. Кто-то лишний.

Перекличка произведений Гоголя с сегодняшним днем вызывает резонанс, от которого рушатся иллюзии, будто мы изменились, будто ждёт нас жизнь новая и прекрасная. Вряд ли. Так и будут ловкие люди наживаться на мёртвых душах, которые мы, подобно прекраснодушному Манилову, готовы отдать даром, да ещё и взять на себя издержки. А за это нас ещё и хомячками обзывают! Совершенно непонятно, почему. Ведь какая основная черта хомячка? То, что он запасы на зиму делает, причем запасы, заметно превосходящие его потребности. Во времена, когда у нас ещё были замки, то есть колхозы, дети (да и не только дети) искали хомячковые норы, из которых извлекали пять пудов зерна пшеницы или ржи. Так что хомячки, хомяки и хомячищи – это отнюдь не те, кто кипит и плюётся на форумах, это совсем-совсем другие люди. С большими защёчными мешками и домашними запасами в пять пудов, а иногда и больше. Драгоценностей, валюты, шиншиллия.

Хотя есть версия, что хомячок пришёл к нам из Великобритании или США (от «home page», домашней страницы в Интернете), и потому из-за происхождения и наивной веры в силу слова это существо куда вредоноснее, нежели расхититель бюджета, знающий, сколько брать, но и сколько отдавать. Не уверен полностью, но очень может быть, что англосаксонского хомячка на просторах России скоро занесут в книгу. Только не красную, а чёрную. Как подлежащего полному и безусловному искоренению. Ведь недаром главного героя лучшей повести Гоголя (у него все повести лучшие) зовут Хома. Судьба его страшна и печальна.

Ладно, Гоголь гений, но ведь и самые незаметные авторы способны изменить и прошлое, и будущее. С настоящим, правда, получается плохо, но с прошлым и будущим – просто загляденье.

Смотрел я давеча парад, дивился танкам и ракетным установкам, но чувствовал: чего-то не хватает. Потом вспомнил: атомных кротов, описанных, например, в повести Анатолия Ивановича Митрофанова «На десятой планете». Известно ведь, что прежде подкопы составляли немаловажную часть штурма и защиты крепостей. Одни рыли подземный ход, чтобы заложить мину и обрушить крепостную стену или башню, другие рыли контр-ход, чтобы заложить мину и обрушить подземный ход противника. Всё это делалось вручную, тихой сапой, чтобы акустики противника не услышали и не приняли соответствующие меры.

А хорошо бы возродить этот военный приём, но уже на уровне будущих технологий. Атомный крот, то есть машина для прокладки подземных ходов с термоядерным двигателем, будет рыть тоннели со скоростью, скажем, километр в час на глубине в сто метров. Лучше бы десять километров в час на глубине в километр. Проходят по Красной площади таинственные машины, иностранные специалисты в недоумении: что, мол, за диковины? Танки? Не похоже. Может, экскаваторы? Может, отвечаем мы. А через какое-то время в Булонском лесу или на лужайке перед Белым Домом вдруг обнаруживают кротовые кучи, каждая со стог сена средних размеров. Спускаются внутрь, а там капсула в виде бутылки, в бутылке же макет «Мистраля» в масштабе один к тысяче и письмо «Привет из Воронежа». Тут, полагаю, всякие агрессоры призадумаются, как им себя вести. А в мирное время эти кроты будут прокладывать тоннели для междугородних подземных железных дорог, совсем как у Трублаини в «Глубинном пути». Тоже почти забытый автор, а ведь и биография героическая без малейшего преувеличения, и книги попадают в сегодняшний день если не точно, то рикошетом.

«Страшное оружие – рикошет», сказал другой писатель, имя которого затерялось в памяти. Интересно, а если на парад выставить колонну рикошетов, какое это произведёт впечатление?

Читайте также:

  
• Рекламные буклеты на стол
  
• Кольцо из бисера на столе
  
• Аналог стола флисат икеа
  
• Опорный столик для балки
  
• Название стола на ярмарку