Ги де мопассан шкаф
После обеда разговор зашел о проститутках — о чем еще говорить мужчинам в своей компании?
— Знаете, со мной однажды произошел необыкновенный случай, — сказал один из нас. Вот что он нам поведал:
— Прошлой зимой, как-то вечером, на меня вдруг напала тоска, мучительная, неотвязная тоска, гнетущая душу и тело, — время от времени это случается с каждым. Я сидел у себя дома совсем один, явственно ощущая, что, если так будет продолжаться, я впаду в состояние прострации, той страшной прострации, которая может довести до самоубийства, когда такого рода приступы начинают повторяться часто.
Я надел пальто и вышел на улицу, не имея ни малейшего представления о том, что я буду делать. Дойдя до бульваров, я долго бродил вдоль почти пустых кафе: шел дождь, мелкий, моросящий дождь, который пропитывает не только одежду, но и мозг; это был не тот благодатный ливень, который низвергается с небес каскадами и загоняет запыхавшихся прохожих в подворотни, — это был холодный дождь, который, не переставая, сыплется на вас микроскопическими капельками и покрывает вашу одежду ледяной, до мозга костей пронизывающей влагой.
Что было делать? Я шагал взад и вперед по улице, стараясь придумать, где бы провести часа два, и впервые обнаруживая, что вечером в Париже развлечься негде. Наконец, я решил пойти в Фоли-Бержер — этот своеобразный крытый рынок, где продаются публичные девки.
В большом зале было мало народу В длинной, подковообразной галерее прогуливались только какие-то ничем не примечательные личности, чье низкое происхождение сказывалось и в походке, и в костюме, и в манере подстригать волосы и бороду, и в фасоне шляпы, и даже в цвете лица. Редко-редко попадался человек, про которого можно было бы сказать, что он вымылся, чисто вымылся, и что его платье похоже на настоящий костюм. А девки были все те же отвратительные девки, которые вам хорошо известны: отталкивающие, потрепанные, назойливые, они ходили, как обычно, своим крадущимся шагом, с глупо-заносчивым видом, который они принимают неизвестно почему.
Я говорил себе, что по-настоящему ни одна из этих обрюзгших женщин, скорее жирных, нежели дородных, пухлых и вместе с тем тощих, с отвисшими, как у монахов, животами, кривоногих, как таксы, не стоит того луидора, который она с трудом выторговывает, запросив для начала пять.
Но вдруг я заметил женщину, показавшуюся мне миловидной: она была уже не первой молодости, но еще свежая, забавная, задорная. Я по глупости остановил ее и, не долго думая, столковался с ней насчет платы за ночь. Мне не хотелось возвращаться домой — ведь там я остался бы один, совсем один, — и я предпочел общество и объятия шлюхи.
Я пошел с ней. Она жила в большом, прямо-таки громадном доме на улице Мучеников. На лестнице газ был уже потушен. Недовольный, я медленно поднимался вслед за шуршащей юбкой, поминутно зажигая восковые спички, нащупывая ногой ступеньки и спотыкаясь. На пятом этаже она остановилась.
— Так ты останешься до утра? — спросила она, запирая за нами входную дверь.
Ги де мопассан шкаф
- ЖАНРЫ 363
- АВТОРЫ 290 272
- КНИГИ 700 899
- СЕРИИ 26 941
- ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 612 783
— Ну да! Мы же уговорились!
— Хорошо, хорошо, котик. Я только хотела знать наверняка. Подожди меня; я сейчас вернусь.
Она оставила меня в темноте. Я слышал, как она затворила сперва одну дверь, потом другую, затем мне показалось, что она с кем-то разговаривает. Я удивился и встревожился. Меня кольнула мысль о сутенере. Но у меня пудовые кулаки и широкие плечи. «Посмотрим, чья возьмет», — подумал я.
Я ждал, напрягая слух и внимание. За дверями кто-то двигался, ходил, ходил осторожно, почти бесшумно. Потом открылась еще какая-то дверь, и мне показалось, что я отчетливо слышу тихие-тихие голоса.
Она появилась, держа в руке зажженную свечу.
— Можешь войти, — сказала она.
Это «ты» означало, что она вступает во владение собственностью.
Я вошел и, пройдя столовую, в которой явно никогда не обедали, очутился в обычной комнате проститутки, меблированной комнате с репсовыми шторами и с пунцовым шелковым покрывалом, напоминающим шкуру леопарда, — до того оно пестрит какими-то подозрительными пятнами.
— Располагайся со всеми удобствами, котик, — произнесла она.
Я недоверчиво оглядывал комнату, в которой ничто, однако, не вызвало у меня беспокойства.
Она быстро разделась и легла в постель, а я еще не успел снять пальто. Она расхохоталась.
— Что это с тобой? Никак в соляной столб превратился? Ну-ну, поторапливайся!
Я лег рядом с ней.
Пять минут спустя мной овладело безумное желание одеться и уйти. Но та мучительная тоска, которая напала на меня дома, удерживала меня, отнимала все силы, я не мог пошевелиться — и остался, несмотря на то, что меня охватило отвращение к этому ложу, предназначенному для общего пользования. Чувственное очарование, которое почудилось мне в этой твари при свете театральных люстр, исчезло, и теперь, прижавшись ко мне, лежала всего-навсего вульгарная девка, такая же, как все девки на свете, девка, поцелуи которой — равнодушные, входившие в круг ее обязанностей — отдавали чесноком.
Я заговорил с нею.
— Давно ты здесь живешь? — спросил я.
— Пятнадцатого января исполнилось уже полгода.
— А раньше где ты жила?
— На улице Клозель. Но привратница делала мне всякие гадости, и только меня там и видели.
И она начала рассказывать мне бесконечную историю о том, как привратница распускала о ней сплетни.
Вдруг я услышал, что совсем рядом с нами кто-то шевелится. Сперва послышался вздох, потом легкий, но явственно различимый шорох, словно кто-то ерзал на стуле.
Я сел на постели и спросил:
Она ответила уверенно и спокойно:
— Не волнуйся, котик, это соседка. Перегородки здесь такие тонкие, что все слышно, как будто в одной комнате. Такие паршивые эти закутки! Стены прямо картонные!
Мне до того было лень вставать, что я нырнул под одеяло, и мы снова принялись болтать. Подстрекаемый дурацким любопытством, которое заставляет всех мужчин расспрашивать этих тварей об их первом приключении и вызывает желание поднять занавес над их первым грехопадением словно затем, чтобы найти в них далекий отзвук былой невинности и, быть может, полюбить в них ту женщину, которая промелькнет в этом быстролетном воспоминании, вызванном разговором об их прежней чистоте и целомудрии, я засыпал девицу вопросами об ее первых любовниках.
Я знал, что она будет лгать. Не беда! Быть может, в этом нагромождении лжи я обнаружу что-то искреннее и трогательное.
— Ну, говори, кто он был?
— Барин; он у нас все на лодке катался.
— Ага! Ну, рассказывай, рассказывай дальше. Где ты жила?
— И что же ты там делала?
— Служила в ресторане.
— В «Сухопутном моряке». А ты его знаешь?
— Как не знать! Это ресторанчик Бонанфана.
— Ну и как же тебя увлек этот твой любитель гребного спорта?
— Да вот стелила я ему постель, а он меня изнасиловал.
И тут я вдруг вспомнил теорию одного врача, моего друга, врача наблюдательного и к тому же с философским складом ума; практика в большой больнице ежедневно сталкивала его с матерями-одиночками и публичными женщинами, и он хорошо знал всевозможные позорные случаи, всевозможные несчастья, какие только могут постигнуть женщин, бедных женщин, которые становятся добычей грубого самца, слоняющегося с туго набитым кошельком в кармане.
— Девушку всегда развращает человек ее сословия и ее среды, — говорил он мне. — Я могу написать целые тома, составленные из таких вот наблюдений. Богатых мужчин обвиняют в том, что они срывают цветок невинности у девушек из народа. Это не правда. Богатые мужчины платят за букет уже сорванных цветов. Они, конечно, тоже срывают цветы, но уже второго цветения; первоцвет не достается им никогда.
Онлайн чтение книги Шкаф
Вспомнив эти слова, я повернулся к своей подруге и расхохотался.
— А ведь я знаю твою историю! Любитель гребного спорта был у тебя не первым!
— Ох, котик, первым, — лопни мои глаза!
— Да нет же, честное слово, не вру!
— Врешь. Расскажи мне, как было дело. Она, видимо, была удивлена и заколебалась.
— Я ведь колдун, я лунатик, моя прелесть, — продолжал я. — Если ты не скажешь мне правды, я усыплю тебя и все узнаю сам.
Будучи глупа, как все подобные ей женщины, она испугалась, — Как ты догадался? — пролепетала она.
— Да ну, говори же! — настаивал я.
— Э, да в первый раз почти ничего и не было! В наших краях был местный праздник, и для такого случая выписали самого лучшего повара, Александра. Он только приехал — и давай распоряжаться в доме. Всеми командовал — и хозяином и хозяйкой, — ни дать ни взять, король… Такой высокий, видный из себя мужчина, и торчать у плиты ему не улыбалось. То и дело кричал: «Дайте масла, дайте яиц, дайте мадеры!» И все сию секундочку ему подавай, бегом беги, а не то разозлится да такого наговорит, что вся с головы до ног покраснеешь.
А как день кончился, вышел он на крыльцо трубку выкурить. И вот иду это я мимо него с целой горой тарелок, а он мне и говорит: «Пойдем-ка, девочка, на речку, ты мне покажешь здешние места». Я и пошла, как дура, и только мы дошли до берега, он меня и повалил, да так быстро, что я не поняла, что это он со мной делает. Больше я его никогда и не видела.
— И это все? — спросил я.
— Ох, сдается мне, что Флорантен — от него! — запинаясь, проговорила она.
— Кто это — Флорантен?
— Ах, вот как! Великолепно! И ты, конечно, уверила твоего любителя гребного спорта, что он — папаша Флорантена?
— А у него, уж верно, водились деньжата?
— Да, он оставил мне для Флорантена ренту в триста франков.
Эта история начинала забавлять меня.
— Великолепно, милочка, просто превосходно! — продолжал я. — Не столь уж вы глупы, однако, как это принято о вас думать. А сколько сейчас лет Флорантену?
— Скоро двенадцать. Весной пойдет к первому причастию.
— Бесподобно! Значит, с тех пор ты занялась этим делом всерьез?
— Всяк делает, что может, — покорно сказала она. Грохот, послышавшийся в том же углу комнаты, заставил меня одним прыжком соскочить с кровати, — то был стук падающего тела; затем упавший встал, хватаясь за стену.
Озадаченный, обозленный, я схватил свечу и начал оглядывать комнату. Она тоже встала и, пытаясь остановить меня, удержать, бормотала:
— Это ничего, котик, честное слово, ничего! Но мне удалось-таки обнаружить, откуда исходил этот непонятный стук. Я направился прямо к стенному шкафу, который скрывала спинка кровати, распахнул еро. и увидел маленького мальчика, дрожащего худенького и бледного; он сидел на дне шкафа, рядом с большим соломенным стулом, с которого он свалился, и испуганно глядел на меня блестящими, широко раскрытыми глазами.
Увидев меня, он протянул руки к матери и заплакал.
— Я не виноват, мама, я не виноват! Я заснул и свалился. Не сердись, мама, я не виноват! Я обернулся к женщине.
— Что это значит? — спросил я.
Она, видимо, была смущена и расстроена.
— А что я должна, по-твоему, делать? — заговорила она прерывающимся голосом. — На пансион-то ведь я не зарабатываю! За мальчишкой нужен присмотр, ну, а за лишнюю комнату мне, понятное дело, тоже не из чего платить. Когда у меня никого нет, он спит со мной. А если приходят часа на два, он вполне может посидеть в шкафу; он сидит тихонько — он ведь все понимает. Ну, а когда остаются на всю ночь — вот как ты, — ему приходится спать на стуле, и у него спина устает — он же еще ребенок. Не виноват он, нисколько не виноват. Хотела бы я на тебя поглядеть. как бы ты проспал всю ночь на стуле… Небось, другую песню запел бы…
Она волновалась, сердилась, кричала.
А ребенок плакал. Да, это был несчастный ребенок, хилый и робкий, это воистину было дитя шкафа, холодного и темного шкафа, это был ребенок, который лишь по временам мог чуточку согреться в недолго пустующей постели.
Электронная книга Шкаф
Блестящее писательское дарование Ги де Мопассана ощутимо как в его романах, так и самых коротких новеллах. Он не только описывал внешние события и движения человеческой души в минуты наивысшего счастья или испытания. Каждая новелла Мопассана – это точная зарисовка с натуры, сценка из жизни, колоритный образ мужчины или женщины, молодежи или стариков, бедняков или обитателей высшего света.
Произведение Шкаф полностью
Читать онлайн Шкаф
Если не работает, попробуйте выключить AdBlock
Ожидание ответа от сервера
Пьесы, вошедшие в этот сборник, как и все произведения Гришковца, имеют отношение к современнику, к человеку переживающему, думающему, внимательному. Здесь есть монологи, которые Гришковец исполняет на сцене сам, и пьесы, написанные для постановок в театрах в привычном понимании этого слова. Есть хорошие люди в непростых обстоятельствах, есть тревоги, волнения, радость, забота, трудный выбор… и обязательно надежда. P.S. Не пугайтесь слова "пьесы" на обложке.
"Весы" и другие пьесы
"Семейные сны"
В детстве он дарил мне конфеты, рисунки и улыбки. Долгие беседы под окном даже под струями ледяного дождя. Он обожал свою маленькую подружку, и никому не позволял обижать меня. А потом я совершила один непростительный поступок, приведший к ужасным для него последствиям. Он так и не смог простить мне мою ошибку. Сейчас все, что он мне дарит - это шрамы от сигаретных ожогов и синяки и царапины от своих садистских издевательств. Того милого и доброго мальчика, с которым мы были так близки в детстве, больше нет. На его месте - злобное чудовище, не знающее ни любви, ни жалости. И теперь он не успокоится, пока не отомстит и не уничтожит меня. "Мой лучший враг" признана самой шокирующей книгой Рунета…
Журналист Олег мечтает о карьере адвоката и пишет репортажи из зала суда. Студентка Саша, чей отец после случайного задержания (проходил мимо митинга) попадает в колонию, разрабатывает планы его спасения. Судья Марина готовится стать председателем одного из московских судов, но внезапно ее жизнь тоже разрушает государственная машина. Судьбы всех троих объединит «театральное дело» — поле битвы силовиков, бизнесменов и чиновников за власть и контроль над умами. Политические интриги обеспечивают карьеры — и рушат жизни, а нелепая случайность запускает маховик насилия. «(не)свобода» — дебютный роман Сергея Лебеденко о сковывающей, но притягательной силе власти.
(не)свобода
Они познакомились на открытии очередной выставки около двух месяцев назад. Сэнди рассылала приглашения только избранным друзьям и знакомым, ну и, разумеется, коллегам и журналистам. Но здесь была маленькая хитрость –каждое приглашение было на два лица. Люди, хорошо ее знавшие, могли привести с собой кого-то еще. Предполагалось, конечно, что этот кто-то обладает хорошим вкусом. Одним из таких гостей и оказался Артур. Услышав в тот день незнакомый ироничный голос, она обернулась и увидела его в компании своего бессменного директора Дональда.
+ Тот, кто считает
Эта книга – забавный путеводитель по миру взрослых, где в роли гида – задорный французский мальчишка. Он рассказывает обо всем на свете – без недомолвок и запретных тем – так, как это видится с высоты его 10 и 3/4 лет.С детской прямотой рассуждает он об устройстве мира, о политике и экономике, о людях разных национальностей и разного достатка, о древнейших профессиях и о том, «как стать новым сыном великой страны». О себе, о семье, о друзьях и соседях… О мире, который непрестанно учит его жизни. В том числе и на таких примерах, «когда страшненький дядечка отхватывает себе красивую тетечку, и ему потом всю жизнь приходится быть начеку…» И ведь не поспоришь…Свои смешные и трогательные истории…
10 лет и 3/4
The 10 years I loved you the most
И первыми собирать осколки разбитого сердца будут те, кто кричит о своем уходе. По-настоящему уходят молча в самый красивый, солнечный день, больше никогда не возвращаясь. (с) Volatile Rebellion
10 лет моей любви
10 Minutes 38 Seconds in This Strange World
Текила Лейла убита. Ее сердце уже перестало биться, но в течение 10 минут 38 секунд ее мозг все еще активен. И за эти краткие минуты Лейла вспоминает свою жизнь и друзей, таких же изгоев, как она. Удивительно чувственный роман, затрагивающий тонкие струны души, воспевающий дружбу, милосердие и сострадание к тем, кому повезло в жизни меньше, чем другим. Ее детство прошло в провинции в глубоко религиозной семье с деспотичным отцом, слепо следующим законам Корана. Не выдержав диктата отца, Лейла убегает из дому в Стамбул, где оказывается втянутой в секс-индустрию. Несмотря на жестокость, царящую в мире торговли женским телом, Лейле придется через многое пройти и многое вынести, но ей удастся сохранить…
10 минут 38 секунд в этом странном мире
В девятой батарее самоходных артиллерийских установок – чрезвычайное происшествие: исчез молодой солдат, «салага» Елин. Не заладилась армейская жизнь у новобранца. С первых дней службы «приглянулся» он «старику» Зубову. Когда повесть «Сто дней до приказа» была впервые опубликована, ее назвали клеветой на Советскую армию. Между тем речь в ней идет об обычных мальчишках, на два года превратившихся в солдат, об их казарменных буднях, о том, как нормальная мужская дружба легко уживалась здесь с жестокостью так называемых неуставных отношений…
100 дней до приказа
100% - The Story of a Patriot
Эптон Билл Синклер – плодовитый американский писатель социалистического толка. Родился в аристократической семье Юга, но отец Синклера был алкоголиком, поэтому состояние семьи стремительно таяло. Большинство романов писателя затрагивало серьезные социальные проблемы Америки. Роман «100%» имеет подзаголовок, «Биография патриота». Это история простого рабочего парня Питера Гаджа, ловко втянутого в промышленный шпионаж и саботаж, направленные на подавление зарождающих профсоюзов и рабочего движения. Провокационная деятельность Питера Гаджа против своих же соратников, описанная в романе, основана на реальных событиях и первоначально опубликована за счет средств самого писателя. (с) MrsGonzo для LibreBook
"101" - это почтовый индекс центрального Рейкьявика, холодной столицы Исландии. В этом городе эмоциональный разлад неизбежен, как ненастная погода, а в череде пустых ночей скучают даже призраки. Тридцатитрехлетний Хлин живет в материнской квартире, получает пособие по безработице, качает из интернета порнуху, бродит с приятелями по кабакам и ночным клубам, каждый вечер ждет электронного письма от венгерской принцессы и безуспешно борется с влечением к сексапильной подружке собственной матери, вдруг решившей сменить сексуальную ориентацию… В 2000 году Бальтазар Кормакур успешно экранизировал этот роман, причем одну из главных ролей исполнила Виктория Абриль, прославившаяся у Педро Альмодовара,…
101 Рейкьявик
Один из самых удивительных романов последних лет – захватывающе-красивый и скандально-откровенный.Героиня этой истории ведет двойную, нет, даже тройную жизнь. В одной жизни она – талантливая писательница, автор известных романов. Во второй она – «мотылек», «девушка по вызову», проще сказать – дорогая проститутка. В третьей она – просто молодая женщина, трогательная и беззащитная, ищущая свое место в жизни. И эти три жизни все время причудливо пересекаются.Только для взрослых.
11 дней и ночей
Мелодраматический триллер. Московская девушка Варя, международный террорист Анхель Ленин, бель-гийский авантюрист и старый советский шпион в маске профессора — в огненной и кровавой мистерии на подмостках трех континентов. Революции, заговоры, побеги, чехарда фальшивых имен и поддельных документов, Че Гевара и Сербия, страстная любовь и кровная месть. Все узлы стягиваются вокруг одной даты: 11 сентября отрубили голову Иоанну Предтече, 11 сентября Пиночет взял власть в Чили, 11 сентября Варя лишилась девственности…
11 сентября
Twelve Years a Slave
12 лет рабства. Реальная история предательства, похищения и силы духа
С некоторыми историями, помещенными Ильей Стогоff`ым в романе «Тринадцать месяцев», поклонники творчества писателя уже встречались на страницах книги «Десять пальцев»; другие же, совершенно новые сюжеты, вряд ли оставят кого-нибудь равнодушным хотя бы потому, что Илья Стогоff не только любит, но еще умеет замечательно рассказывать различные истории.«Эта история началась 22 декабря 2002 года, а закончилась спустя ровно год. Иначе говоря, это не очень длинная история. Но для меня она была очень важна. В эти месяцы уложилось многое. Гнев и похоть. Жадность и гордость. Много денег, много перемещений в пространстве и совсем чуть-чуть человеческих отношений. А главное, жизнь и смерть. Жизнь могла бы…
13 месяцев
«Милый друг» - второй роман Ги де Мопассана, представляет собой циничный, но остроумный рассказ о сексе, деньгах и власти в коррумпированной Франции времен Третьей республики. Молодой, привлекательный и очень амбициозный Джордж Дюруа, известный в узких кругах как Милый друг, поступает на службу в редакцию в качестве журналиста и вскоре делает блестящую карьеру. Столкнувшись с реалиями общества – неразборчивые в средствах коллеги, покровительство любовниц, коварные финансисты – Дюруа быстро учится. Он становится непревзойденным соблазнителем, шантажистом и карьеристом в этом мире, где любовь становится лишь средством для достижения цели. (с) MrsGonzo для LibreBook
"Жизнь" - подлинный шедевр Мопассана, роман, завораживающий читателя глубиной проникновения в женскую душу и яркостью реалистичного, бесстрастного, а порой беспощадного авторского взгляда на извечное "бремя страстей человеческих". "Жизнь" - это история утраченных иллюзий, несбывшихся надежд и преданных чувств. Не трагедия, но - тихая, незаметная драма человеческой жизни…
`Я вошел в литературу, как метеор`, – шутливо говорил Мопассан. Действительно, он стал знаменитостью на другой день после опубликования `Пышки` – подлинного шедевра малого литературного жанра.Тема любви – во всем ее многообразии – стала основной в творчестве Мопассана. В предлагаемый читателю сборник включены новеллы, созданные писателем в разные годы, и роман `Монт-Ориоль`, в котором любовные коллизии развиваются на фоне модного курорта.
В романах Мопассана, особенно в первых и лучших из них, какими являются «Жизнь» (1883) и «Милый друг» (1885), мы найдем те же, уже знакомые черты его творчества: раскрытие глубокой драматичности обыденной жизни, естественный, далекий от всякой риторики ход повествования, предельно четкое изображение социальной среды, определяющей характер героинь и героев — дочери небогатых помещиков Жанны из «Жизни» или проходимца Дюруа, возвратившегося с военной службы из Африки без единого су в кармане…В кратких новеллах Мопассана человеческая драма обычно схвачена по необходимости лишь в одной из наиболее комических или трагических ее ситуаций.В книге представлены иллюстрации.
Шкаф. Ги де Мопассан
После ужина говорили о девушках. О чём же ещё могут говорить мужчины?
Один из нас сказал:
- Послушайте-ка, со мной случилась презабавнейшая история на эту тему.
И он рассказал:
- Однажды вечером прошлой зимой меня вдруг охватила внезапная скука и усталость, которые иногда поражают тело и душу. Я был у себя дома, совсем один, и чувствовал, что если оставить всё так, меня скоро охватит отчаянная грусть – разновидность тех, от которых хочется покончить с собой.
Я надел пальто и вышел, не зная, что я собираюсь делать. Я спустился к бульварам и начал бродить вдоль полупустых кафе. Шёл дождь, мелкий дождь, один из тех, которые мочат дух так же, как одежду – не хороший ливень, который обрушивается на прохожих, заставляя их забиваться в подворотни, но мелкий дождь, капель которого не чувствуется, который оставляет на вас неразличимые брызги и покрывает одежду ледяной влажностью.
Что делать? Я ходил-бродил, думая над тем, где бы провести пару часов, и внезапно открыл, что в Париже вечером негде развлечься. Наконец, я решил пойти в Фоли-Бержер, на эту знаменитую ярмарку девушек.
В большом зале никого не было. В длинном проходе в форме подковы виднелись лишь простолюдины, чьё происхождение выдавали походка, одежда, стрижка волос и бороды, шляпа, цвет лица. Только изредка встречались люди высшего класса, чья одежда представляла собой сочетающийся костюм. Что же касается девушек, всегда одних и тех же, ужасных девушек, которых вы знаете, уродливых, усталых, ходящих походкой охотниц, у них был тот вид страшной глупости, который они напускают на себя неизвестно почему.
Я говорил себе, что эти дряблые создания, толстые в одних местах и худые в других, с брюхами попов и кривыми ногами, как жерди, действительно не стоят того луидора, который с большим трудом получают, попросив 5.
Но внезапно я заметил малышку, которая показалась мне милой. Она была не совсем юна, но была свеженькой, забавной, вызывающей. Я остановил её и глупо, не раздумывая, назвал мою цену за ночь. Я не хотел возвращаться домой один. Я бы лучше предпочёл спутницу и объятия этой малышки.
Я пошёл за ней. Она жила в большом доме на улице Мучеников. Газ на лестнице уже был потушен. Я поднимался медленно, время от времени зажигая спичку, нащупывая ступеньки, спотыкаясь за юбкой, чей шелест я слышал перед собой.
Она остановилась на 5-м этаже и, впустив меня, спросила:
- Значит, ты останешься до завтра?
- Ну да. Ты же знаешь, что мы договорились.
- Хорошо, котик, я только хотела уточнить. Подожди меня здесь минутку, я сейчас вернусь.
И она оставила меня в темноте. Я слышал, что она закрыла 2 двери, затем мне показалось, что она с кем-то говорит. Я был удивлён и встревожен. Мысль о сутенёре испугала меня. Но у меня были неплохие кулаки. «Мы ещё посмотрим», - подумал я.
Я весь обратился в слух. Слышались движения, тихие шаги с большой осторожностью. Затем открылась другая дверь, и мне показалось, что я опять слышу речь, но на этот раз совсем тихо.
Она возвратилась с горящей свечой:
- Ты можешь войти, - сказала она.
Это обращение на «ты» было наградой обладания. Я вошёл и, пройдя через столовую, по которой было видно, что в ней никогда не столовались, попал в спальню, похожую на спальню всех девушек, меблированную комнату с занавесками из репса, с пунцовой периной в пятнах, с шёлковым бельём.
Она сказала:
- Чувствуй себя как дома, котик.
Я недоверчиво осмотрел комнату. Однако, ничего не показалось мне подозрительным.
Она разделась так быстро, что оказалась в постели раньше, чем я успел снять пальто. Она начала смеяться:
- Эй, что с тобой? Превратился в соляную статую? Поторопись.
Я разделся и присоединился к ней.
Через 5 минут я испытал сильное желание одеться и уйти. Но меня удерживала та удручающая усталость, которая охватила меня дома, которая лишила меня сил двигаться, и я остался вопреки отвращению, которое мне внушала эта публичная кровать. Чувственный шарм, который я, казалось, заметил под светом театральных люстр, исчез в моих объятиях, и рядом со мной, бок о бок, была всего лишь вульгарная девчонка, похожая на всех девиц этого сорта, чьи равнодушные поцелуи имели привкус чеснока.
Я заговорил с ней:
- Ты давно живёшь здесь?
- 15 января минуло полгода.
- Где ты жила раньше?
- На улице Клозель. Но консьержка придиралась ко мне, и я должна была съехать.
И она начала рассказывать мне бесконечную историю о консьержке, которая галдела о ней.
Но вдруг я услышал движение рядом с нами. Сначала это был вздох, затем лёгкий шум – лёгкий, но различимый, словно кто-то повернулся на стуле.
Я резко встал в кровати и спросил:
- Что это за шум?
Она ответила уверенно и спокойно:
- Не беспокойся, котик, это соседка. Перегородка такая тонкая, что всё слышно. Вот тебе и комнаты. Это картон.
Моя лень была такой сильной, что я вновь рухнул на простыни. И мы продолжили разговаривать. Меня мучило глупое любопытство, которое мучит всех мужчин и заставляет расспрашивать эти создания об их первом приключении, чтобы приподнять вуаль над их первой ошибкой, словно чтобы отыскать в них следы давней невинности, чтобы любить их в этом быстром воспоминании, пробуждённом правдивым, искренним словом, их прежней стыдливостью. Я задавал ей вопросы о её первых любовниках.
Я знал, что она солжёт. Какая разница? Среди всей лжи я открою, возможно, что-то искреннее и трогательное.
- Расскажи мне, кто это был.
- Рыбак, котик мой.
- А! Расскажи. Где вы были?
- Я была в Аржантее.
- Чем ты занималась?
- Прислуживала в ресторане.
- В каком?
- В «Моряк на тихой воде». Ты его знаешь?
- Чёрт возьми, это же у Бонанфана.
- Да, точно.
- И как он тебя соблазнил, этот рыбак?
- Когда я стелила ему постель. Он меня заставил.
Но вдруг я вспомнил теорию одного врача, моего друга, который был философом и занимался наблюдениями на службе в большой больнице, и ежедневные связи соединяли его с матерями-одиночками и публичными женщинами, со всем стыдом и женским горем, с женщинами, которые стали добычей самцов, которые бродят вокруг с деньгами в кармане.
Он говорил мне: «Всегда девушку соблазняет кто-то из её сословия и круга. У меня есть тома наблюдений по этому поводу. Богатых часто обвиняют в том, что они срывают цветок невинности девушек из народа. Это неправда. Богатые оплачивают целый сорванный букет! Они срывают его тоже, но только после второго цветения. Они никогда не бывают первыми».
Тогда я повернулся к моей спутнице и рассмеялся:
- Ты же знаешь, что мне известна твоя история. Рыбак был не первым.
- Первым! Клянусь тебе, котик.
- Ты лжёшь, кошечка.
- Нет, клянусь!
- Ты лжёшь. Расскажи мне всё.
Она казалась удивлённой и молчала.
Я продолжал:
- Я – волшебник, моя прекрасная девочка, гипнотизёр. Если ты не скажешь мне правду, я усыплю тебя и всё узнаю.
Она испугалась, у нее был глупый вид. Она пролепетала:
- Как ты догадался?
- Давай же, рассказывай.
- О! В первый раз это было… не о чем рассказывать. Это было на деревенском празднике. Прибыл ещё один начальник, господин Александр. Едва он прибыл, всё начало делаться по его хотению. Он командовал всеми: хозяином, хозяйкой, словно был королём… Это был высокий красивый мужчина. Он постоянно кричал: «Масла, яиц, мадеры!» И всё это нужно было приносить ему бегом, или он сердился и так ругался, что я краснела до самого белья.
Когда день закончился, он начал курить у выхода.
Когда я проходила мимо него со стопкой тарелок, он сказал мне: «Эй, красотка, сходим-ка к берегу, ты покажешь мне эти края!» Я пошла, как дурочка, и едва мы оказались на берегу, он принудил меня так быстро, что я даже не знала, что он делает. Он уехал поездом в 9 часов. Я его после этого не видела.
Я спросил:
- Это всё?
Она ответила, запинаясь:
- О! Я думаю, что Флорентин – от него!
- Кто это?
- Это мой малыш!
- А, прекрасно. А ты сказала рыбаку, что отец – он.
- Ещё бы!
- У рыбака были деньги?
- Да, он мне оставил ренту в 3 франка на Флорентина.
Мне стало весело. Я продолжал:
- Очень хорошо, девочка моя. Вы вовсе не так глупы, как о вас думают. И сколько ему лет, твоему Флорентину?
- 12. Весной у него будет первое причастие.
- Это прекрасно, и всё это время ты занималась своим ремеслом?
Она вздохнула:
- Каждый делает, что может…
В это время раздался сильный шум из той же самой комнаты, он заставил меня выскочить из постели одним прыжком. Это был шум упавшего тела, затем кто-то начал водить руками по стене.
Я схватил свечу и начал осматриваться, испуганный и рассерженный. Она тоже встала, пытаясь меня задержать, остановить, и шептала:
- Ничего страшного, котик, уверяю тебя.
Но я обнаружил, откуда шёл странный звук. Я пошёл направо, к дверце, спрятанной в головах кровати, и резко открыл её… я с дрожью заметил 2 глаза, с испугом направленные на меня. Это были глаза мальчика, бледного и худого, сидевшего на краю соломенного стула, откуда он только что упал.
Как только он заметил меня, то начал плакать и протянул руки к матери:
- Я не виноват, мама, я не виноват. Я заснул и упал. Не ругай меня, я не виноват.
Я повернулся к женщине и спросил:
- Что это значит?
Она казалась смущённой и огорчённой. Она произнесла надтреснутым голосом:
- А что ты хочешь? Я не зарабатываю столько, чтобы поместить его в пансион. Я должна держать его при себе, и мне никто не оплатит ещё одну комнату. Он спит со мной, когда у меня никого нет. Когда ко мне приходят на час-два, он прекрасно спит в шкафу и ведёт себя спокойно, он всё знает. Но когда остаются на всю ночь, как ты, он устаёт спать на стуле… Он не виноват… Хотела бы я посмотреть на тебя, как бы ты смог проспать всю ночь на стуле…
Она рассердилась, возбудилась, кричала.
Ребёнок всё ещё плакал. Бедный, робкий и тщедушный ребёнок, это действительно был ребёнок из шкафа, из холодного и тёмного шкафа, который время от времени мог греться в пустой постели.
Мне тоже хотелось плакать. И я ушёл спать к себе.
Читайте также: