Цитаты чужого из dishonored
dishonour [dɪsˈɒnə]? — «бесчестие») — компьютерная игра в жанре стелс-экшен от первого лица с элементами RPG, разработанная французской компанией Arkane Studios и изданная Bethesda Softworks. Игра была выпущена для игровых приставок PlayStation 3 и Xbox 360, а также для персональных компьютеров на базе Microsoft Windows в 2012 году. 25 августа 2015 года вышла The Definitive Edition, переработанная версия игры для игровых приставок PlayStation 4 и Xbox One. 14 июня 2015 состоялся анонс Dishonored 2, продолжения игры, выход которого запланирован на 11 ноября 2016.
Обожаю смотреть, как история искажается, переходя из уст в уста. Кто-то выбрал неверное слово, кто-то не понял, кто-то забыл половину.
Реки изменяют курс в течение всей жизни, и в конечном счете все мосты падают.
Бездна, это не вполне место и тебе не понять её странную суть.
Dishonored 2: Особняк стилтона, разговор с чужим при подходе к Стилтону в начале эпизода— Не сможешь, — шипел Чужой. — Я наблюдал за тобой. Другие человеки, по крайней мере, умеют сражаться! Мы могли принять славную смерть! Но ты. ты болтал, болтал, болтал. делал что угодно, лишь бы не драться. Лишь бы не смотреть правде в глаза. Ты — спаситель человечества? Ха!
И там и там, просто те кто не играл в DLC к 1 часть, не знают полностью антагониста 2 часть. А так сюжет конечно в 1 чуть лучше, из-за того что это истоки, а во 2 бывает похожие миссии как в первой только механики другие, по типу спасти Соколова, в смерти чужого есть лор но маленький, и смысл чуть странный, потому что сам чужой не виноват в том, что он даёт магию бездны, тоесть если мы его убьём или спасём бездна останется существовать, и тем же людям которые сделали чужим богом бездны, не составит труда сделать нового бога, такого же как чужой.
могу накинуть пару баллов в пользу первой, за сюжетный твист, плюс вторая крашится часто на предпоследней миссии и миссии перед ней, но плюс второй в уникальности механик Эмили и уникальной локации с временными перемещениями, хотелось конечно больше перемещений во времени.
маяк (тревор пендлтон)
постоянно мельче и незаметней (снова брат смеялся над ним намедни: растрындел друзьям и о детских страхах, хотя тот идет по его стопам). но в хороших сказках конец известен, а семья должна быть, конечно, вместе — пусть от пота липнет к груди рубаха и страшней обычного засыпать.
постоянно младше и бесполезней (вот отец кривится с одра болезни: третий сын удался других трусливей, а умом не блещет так ни один). только все же кажется (глупо, глупо), что кошмар не страшен совсем наутро — он бы мог, наверно, расти счастливым, но, сказать по правде, чего ради?
постоянно тише и бестолковей (это зависть крепко пустила корни, обвила за горло лозой терновой и сдавила крепко — не продохнуть). вот отец улегся в семейном склепе: пара лет — привычным стал пьяный лепет, проблеваться поутру — и по новой, запивая что-то, но не вину.
. но теперь он пьет, ибо думать тошно, но скорей о будущем, чем о прошлом — ибо братья кормят миног в канале, ну а он, конечно, возглавит род. там — поклон малышке-императрице, тут — попрать который по счету принцип (что бы люди сделали, если б знали? он смеется тихо и молча пьет).
хэвлок пьет из фляги почти весь вечер (поздравляет длинно, толкает речи, обещает что-то, клянет устои и легко о сделанном говорит). ведь при них, конечно же, все иначе — понимать бы только, что это значит, и не думать больше, что недостоин.
с маяка чертовски красивый вид.
все, кто слышал руны, шептал о песне — задыхаясь, кровью своей давясь — что рождалась где-то в далекой бездне и над тем, кто смертен, имела власть. это тихий шелест и бой набата, что китовьим криком звучит извне, заставляя брата идти на брата или мать дитя бросать меж камней. это страстный шепот и вопль страданий, для кого-то даже предсмертный хрип. ни одно из древних людских преданий ни малейшей правды не говорит.
но протяжный крик разрывает толщу ледяной воды в глубине морской. этот звук страшит первозданной мощью и такой же древней, как он, тоской. словно стон вибрацией режет душу: эта песня может свести с ума, и сведет, конечно же — нет, не слушай, ей настолько просто тебя сломать. это зов, который никто не слышит, из глубин, затерянных в пустоте, что китовьим плачем звучит все тише
на другой,
неправильной,
частоте.
Краску уже не вымыть из-под ногтей, да и дела теперешние не те. Но на тебе побольше шипов, чем листьев, словно ты вышла из-под опасной кисти и острыми гранями руки мне рассекла. Старые сказки, только на новый лад. Я заслужила все, к чему я стремилась; очень легко, споткнувшись, попасть в немилость: шаг — и услышу, кажется, приговор. Я не боюсь себя, я боюсь его. Эти картины кажутся мне живей, чем отзвук, звучащий тоненько в голове, чем корки мозолей на нежных нелепо пальцах. Я говорю «Пожалуйста» и «Останься», четко отмеренной выдержкой колких слов. Ты поддалась, и снова мне повезло. Темные пятна на красных полах плаща — память о том, что можно/нельзя прощать. Ты стонешь сквозь зубы, гладишь себя сквозь стыд. Я говорю: «Во всем виновата ты».
Крепкие руки боятся доставить боль (это забавно, боль может быть любой, лишь бы была назначена нам обеим). Пальцы легко скользят по бесцветным бельмам, царапают холст и смазывают изгиб. Мы никогда не трахались как враги. Краска — чернильно-черным, как у него: палитра негромко хруснула под ногой; подушечки пальцев обводят глаза повторно. Их цвет никогда не будет чернильно-черным.
План безупречен. Коварен, умен, хитер. Я, как цветы, взрастила своих сестер — я подрезала ветви, рыхлила почву, делилась огромной силой — такой же точно — но никогда не чувствовала их так. Ты целуешь мне руки в средневековый знак этого чувства (лучше не называя). Ты говоришь: «Действительно как живая». Ты вышла похожа — в точности — не солгу.
Я целую картину в полосу сжатых губ.
цепи скрипят под весом огромной туши, скользят сапоги на залитом — чем? — полу. крики китовьи лезвием режут уши, но отчего-то можешь лишь только слушать, как истукан застыв перед ней в углу. где-то течет вода меж камней залива, чаще приносит трупы морской прилив. люди толпятся группами боязливо, морщат носы напудренные брезгливо. новая песня штормом внимать велит. новый виток судьбы лег петлей на шею, к науке прибавив снова приставку лже-. вязко находят волны плохих решений, приносят китовьи косточки украшений, и песня находит вскорости новых жертв. кажется только — черты знакомы смутно, шепот звучит неслышным «приди» во сне. словно туман, стирает все страхи утро. старая магия снова стянула путы, да разве же ты способен бороться с ней? только болезнь не знает людских различий и поражает каждого — все одно. бездна вскипает в новом, людском, обличье. ребенок на пляже палкой в медузу тычет. кости китовьи примет в объятья дно.
механизм (кирин джиндош; низкий хаос, а лучше бы высокий)
мысли разрозненны — все до единой, разум раздавлен податливой глиной, создан скульптурой больного слепца. контур изломан, размыты границы, спутаны планы, рецепты и лица, не согласиться и не отрицать. век продвижения сломан под прессом, в клочья разбит первобытным регрессом, созданным — кем? не упомнится. мной? сквозь электричества ломкую призму, жертва — чьего? своего? — механизма, мысли укрыты его пеленой. трещины в зеркале — видно лишь черты. запас связных мыслей, должно быть, исчерпан, яблочный пудинг, офорт, пустота. нет, невозможно, не может, не нужно. это фигура стоит безоружной. может, все дело в машине? как знать. нет, невозможно — по новому кругу, мысли подножки лишь ставят друг другу, чтоб не сложилась уже не одна. яблоки, искры. дам все, что захочешь. но механизм в голове обесточен и повторяет бессвязную речь. так говорят заводные солдаты, предшествует взрыву отказ аппарата, и вряд ли есть шанс залатать эту течь. кто здесь? искрится на веках, под кожей, мой механизм, невозможно, возможно? яблоки, спутано что-то внутри. мысли бегут кислотою по меди. зверь без когтей абсолютно безвреден, зверь без клыков, беспокойный итог. рисунок — бессмысленность линий и точек, что-то болит — что? я знаю ли? — очень. помнил ответы — узнать их не смог, медных пластинок простые ответы. я не просил бы тебя не об этом, знай я не ведая, что натворил? все шестеренки разрушило что-то, мой механизм слишком тонкой работы, разрушив все связи, что были внутри. путь милосердия — лезвием в шею. жизнь состоит из принятий решений, вызовов миру и новых идей. старые мысли в стоячем фонтане и чертежи измельченных мечтаний. что-то осталось, наверное. где?
океан (чужой; в подарок just mockingbird по ее фику «Причина жить, причина умереть»)
капля по капле из моря уходит жизнь, и остаются только китовьи туши. взгляду открыто все, что на дне лежит. волны утихли. нечего больше слушать. только одни скелеты в песке — так лучше. стынущий в легких воздух почти что душит — должно быть, я был достаточно малодушен, раз побоялся достать из спины ножи. так покоряет гору вперед идущий — все потерявший станет неудержим. каждый следующий шаг тяжелее, чем предыдущий.
где были течения, клубится внутри туман, оставив лишь руны — высохшие скелеты. мой океан — пустующий котлован, и лужи на склонах выглядят так нелепо. магия тает — силы лишенный слепок. некому дать мне шанс рассказать об этом. я видел тот мир, окрашенный синим цветом, и я даровал частички — столь щедро — вам. в китовьей пасти боками блестят монеты, и все, что осталось мне теперь — выживать, раз умереть не будет моим ответом.
блестит чешуя, и рыбы лежат на дне. я, как и рыбы, нем, и вода ко мне ручьями течет, запутавшись меж камней, но океан не сможет уже наполнить. лучиком солнца воды не осветить, но до конца пути мне еще идти — худшей тропы никто бы не смог найти, но лучшей и я давно не могу упомнить.
я пережил последних с земли родной — я чувствую дно, коль чувствовать мне дано: дно океана, что был во мне так давно, но наконец, со временем, пересох. высушен, выпит, выжжен, опустошен — я к этому шел, что делать я мог еще? годы бежали — я потерял им счет, теперь же внутри меня лишь сухой песок.
ты — это чаша. чаша с живой водой. память о том, что было со мною до. я мог бы испить до дна эту чашу — что же. живая вода мне более не поможет. ей не спасти от жажды — случится с каждым. то, что казалось важным, пройдет однажды. смерть позабыла путь, что ведет ко мне.
мне ли не знать, что мертвой воды здесь нет.
правитель (хайрем берроуз)
мне знакома фраза «предел мечтаний» — для моих мечтаний один предел. неподвластны женщинам моря тайны или весла, бьющие по воде, неподвластны волны, что борт ласкают,к и судов урчание день за днем. но мечта, вот бездна, не отпускает, каждый сон — надежда, и море в нем. я жила спокойно — насколько можно — не стремясь порядок вещей сломать. лишь во снах кричали киты тревожно и сводили песней людей с ума. наяву же — заговор в «песьей яме» да мелки раскиданы на полу. твой рисунок с загнутыми краями превратил пожар, я боюсь, в золу. но с тех пор все стало почти в порядке, и забылись ужасы прошлых лет. я сбежала с гристоля без оглядки, и сама испачкавшись в той золе. я порой так сильно по вам скучаю, что могу представить, что вы со мной. волны судно в море едва качают, и скребется киль о морское дно.
кровь (тиг мартин; низкий хаос.
«Мало найдется храбрецов, способных рассмеяться в лицо Чужому. Тиг Мартин – один из них» © Сердце)
крови в бокале тончайшие нити — твой приговор, что озвучен без слов. что ты в них видишь, верховный смотритель, кроме обидного «не повезло»? честолюбивых судьба не жалеет, ровно отмерив амбиций и сил. ты постепенно становишься злее и прекращаешь — с годами — просить, требуя большего ультимативно. век подчинения — точный расчет. нет и не сыщется альтернативы, чем ты доволен быть мог бы еще. план безупречен и четко составлен, взвешен до унции множество раз. кэмпбелл — глупец на таком пьедестале, что лишь тебе, ты считаешь, как раз. ты не ошибся, мундир тебе впору, плата — лишь верность. кому ее жаль? вид с маяка на разрушенный город — памятник ревностной жажде стяжать. виски вкуснее, разбавленный кровью. страх перед бездной — посредственный миф. смех перепачкает зубы багровым, раной глубокой улыбку раскрыв.
сердце (делайла копперспун | корво аттано)
ты не получишь больше того, что хочешь. корка на ране лопнет уже вот-вот. дай слабину — и снова закровоточит. ты не получишь — слышишь ли? — ничего. этот сосуд меня в себе не удержит, магия бездны вычистит острова. нужно иметь поистине крепкий стержень, чтобы он помогал тебе воевать. ты думаешь, что нашел во мне уязвимость? думаешь, что сумеешь меня убить? сердце ее — ты слышишь — остановилось. мое же — пронзив, не выйдет остановить.
блаженство (джессамина колдуин/корво аттано, условно по заявке, но доброе и приятное потонули в страданиях; по командной заявке про Сердце и Корво)
мы должны были знать, что счастье недолговечно и что чаще с людьми происходят плохие вещи, что бороться с судьбой нам незачем, да и нечем, и, когда она нас, со временем, искалечит, мы не будем — совсем нисколько — удивлены. но любить очень просто, если не безответно. глупо ли слепо верить плохим приметам — мертвое сердце было тобой согрето, мой бесконечно преданный лорд-протектор, и часто теперь я вижу об этом сны. мы знать не могли, что будет лишь только хуже. так — обесчещен, изгнан, обезоружен, как никогда тому, чей защитник, нужен — в гуще событий вновь себя обнаружить лишь для того, чтоб бездна взяла свое. голос мой шепчет — не оставляй надежду, помни нас, корво, какими мы были прежде, когда мы еще не знали, что неизбежно заплатим сполна за всю, что имели, нежность, когда чаша блаженства наполнится до краев.
скверна (корво аттано | делайла копперспун, по заявке — Корво и сердце с душой Далилы, страх и отвращение к некогда самой дорогой вещи во всем мире и во всей Бездне)
ровно шумит мотор, и все ближе берег. обезображен дануолл в высшей мере. этот несчастный город добра не знал — только небес промозглая белизна, грязной воды разводы и — снова — смерть. думать о чем угодно, о ней — не сметь. она наконец сумела найти покой, словно коснувшись сердца рукой легко, и вместо нее наполнил ладони яд. если осталась ненависть — то твоя. скверна заполнит все, чего ты желал, словно бы память горечью ожила. выбросить за борт, выстрелить, размозжить — это она, не ты, продолжала б жить, если б все было так лишь, как я хотел бы. черному сердцу пора возвратиться в тело, чтобы я мог — еще раз — его пронзить, раз на доске остались одни ферзи. пальцы сжимают сердце в последний раз. память — твоя — сольет — воедино — нас.
китобой (билли лерк/делайла копперспун, спойлеры ко второй игре.
ядурачок, поэтому судно Меган Фостер ровно на один стишок называется «Dreadful Whale», прошу простить)
Ты попала ядом мне под язык, перемазав губы зеленой краской, просочилась прямо сквозь стыки маски, словно запах близящейся грозы. Мне осталось только вдохнуть тот дым, что забил мне ноздри в противогазе, когда ты спросила меня: а разве твои клятвы верности так тверды? Разве так уж сложно найти лазейку, если честно взялся ее искать? Ты — стрела у сердца и боль в висках. Я прекрасно знала, что ты злодейка. Ты — заросший шрам, что болит как свежий, острие зазубренного болта и булавка, спрятанная в бинтах. И твои слова по живому режут, проникая вглубь меня, как побег, что так больно ранит меня шипами. Ты проникла в мысли, а после в память, и все сны мои теперь о тебе. Пожалеть успею еще не раз, без стыда тебе подавая руку. Ты во мне звучала протяжным звуком с той минуты, как ты мне назвалась. Разве так уж сложно найти причину, чтоб предать, чем искренне дорожил? Из цветов, ветвей, человечьих жил ты алтарь сплетала, сменив личину. И я все увидела, что любила, погребенным в злобе — не отыскать. Как же я предать их решила, как? Китобои судно зовут «Далила», гарпуны вскрывают китовый жир. Я зову «Ужасным Китом» скорлупку, хотя думать было, наверно, глупо, что и кит способен отнять их жизнь. Я жалею вот уж пятнадцать лет и почти спастись от тебя сумела. Мой «Ужасный Кит» подплывает смело к берегам, что ранят меня, как плеть. Дай мне сил об этом не пожалеть.
нож (билли лерк | дауд, спойлеры ко второй игре; по заявке: Дауд и Билли после событий в Карнаке. Можно вспомнить дневник «Мэган» на корабле, где она с радостью вспоминает, каково это — снова планировать операции по убийству)
я подвела по глупости нас обоих, а после и всех оставшихся китобоев. как ты сумел, скажи мне, меня простить? я просила «убей», ты помнишь, не «отпусти». я потеряла все, покидая гристоль — так застывает кровь на клинке ребристом, и тяжелей со стыков ее отмыть. ты воспитал нас. чем отплатили мы? я отплатила. будь честен со мной, как раньше. я отравилась чем-то похуже фальши. ты говорил, что нужно уметь прощать. ты говорил со мной о таких вещах, которых предатель знать никогда не должен. выбрать — легко. забыть уже невозможно. снова искать, планировать, находить. горечь узлом стянулась в моей груди. цели перед глазами стоят на карте, пальцы дрожат — от страха или азарта? годы спустя я снова в своей среде. осталось узнать — ни много, ни мало — где ты, мой наставник. ждешь ли визита? нет. где бы ты ни был, слышал ли ты о ней? той, что под ногти въелась, проникла вглубь. сможешь ли ты помочь мне не как врагу? сможешь ли ты услышать? я так. я сильно. искать свою стаю просто невыносимо волку, что был годами так одинок. лезвием в спину встретишь меня, клинок?
смотритель (китобой/смотритель, таймлайн первой игры; учитывается, что у вторичных отмеченных метка тоже появляется)
мне по ночам все так же ужасно страшно — страшно, что вы могли допустить промашку, и все возвратится вновь на круги своя, страшно, что леди эмили не вернется, страшно, что только грешникам воздается, что на причале мне до утра стоять. с берега не рассмотришь фонарь на лодке — эта история станет такой короткой, если туман навек ее поглотит. дануолл словно зеркало, что разбито. можно ли выйти из этого лабиринта? удастся ли выход вам из него найти? приносит надежду заговор лоялистов, вы говорите: «мы победим, каллиста». я постараюсь верить, что это так. я постараюсь верить, что будет счастье, что память совьется ленточкой на запястье и в сны перестанет горечь и боль вплетать. я буду верить, что вы возвратитесь снова, что страх мой напрасен, хоть он и обоснован, что вы сохраните в целости острова. мне так легко доверчивой притвориться — позвольте уйти погибшей императрице. я позабочусь — вместо нее — о вас.
Читайте также: