Лимонов кто лежит там на диване
Если у вас не работает один из способов авторизации, сконвертируйте свой аккаунт по ссылке
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
* * *
Этот день невероятный
Был дождем покрыт
Кирпичи в садах размокли
Красностенных дОмов
В окружении деревьев жили в дОмах
Люди молодые старые и дети:
В угол целый день глядела Катя
Бегать бегала кричала
Волосы все растрепала - Оля
Книгу тайную читал
С чердака глядя украдкой мрачной - Федор
Восхитительно любила
Что-то новое в природе - Анна
(Что-то новое в природе
То ли луч пустого солнца
То ли глубь пустого леса
Или новый вид цветка)
Дождь стучал одноритмичный
В зеркало теперь глядела - Оля
Кушал чай с китайской булкой - Федор
Засыпая улетала - Катя
В дождь печально выходила - Анна
* * *
Туманы теплые объели ветки и цветы черемух
Зеленые стволы так равномерно выплывают
Вот показалась первая доска их и порозовела
Топленое вдруг солнце пролилось лохматясь
Безумная земля моей мечты.
Пьет чай томительный головка на балконе
Покоен отложной воротничок
На свежем горле голубые взмахи
Глотки последовали резво побежали
Пирожных сгустки разделяли чай
Простая но так странная улыбка
В лице. когда глядишь на сад. на май
* * *
Гигантски мыслящая кошка
все смотрит в черное окошко
она еще не говорит
но в ней есть многое сидит
болтает многими ногами
хвостает мягкими хвостами
А человек ее схватив
и на колени посадив
Животных два с собой сдружились
живут совместно поселились
Довольны и играть в обед
Под диковат вечерний свет
* * *
- Кто лежит там на диване - Чего он желает?
Ничего он не желает а только моргает
- Что моргает он - что надо - чего он желает?
Ничего он не желает - только он дремает
- Что все это он дремает - может заболевший
Он совсем не заболевший а только уставший
- А чего же он уставший - сложная работа?
Да уж сложная работа быть от всех отличным
- Ну дак взял бы и сравнялся и не отличался
Дорожит он этим знаком - быть как все не хочет
- А! Так пусть такая личность на себя пеняет
Он и так себе пеняет - оттого моргает
Потому-то на диване он себе дремает
А внутри большие речи речи выступает
* * *
Я верю в учебник ботаники
Ах только лишь там отдохнешь
Семейство тайнобрачных качается
Семейство амариллисовых тож
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мы рот открыв смотрели на пейзажи
На города на бледные моря
В морях порой киты плескались даже
Глазами темно-синими горя
В зеленых льдах веселые пещеры
В руинах замков музыки и свет
Прекрасных дам сжимают кавалеры
Ведя порнографический балет
С журналом мод в кустах лежат сатиры.
Ив Сен-Лоран наброшен на бедро
И попки нимф похожие на лиры
Среди камней расставлены хитро…
С подводной лодки спущен желтый ялик
На тонкой мачте бьется черный флаг
(Гляди на весла! О, Жолковский Алик,
Сейчас взлетят, с волны сдирая лак!)
То Фантомас в компании блондинки
Спешит брильянты закопать в атолл
Но вдоль луны (Здесь крупный план корзинки!)
Воздушный шар с полицией прошел
Вниз Шерлок Холмс сигает с парашютом
Он курит трубку не снимая плащ
А Робинзон, откушавший шукрутом,
Следит за всем, труба торчит из чащ…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мы рот открыв смотрели с Робинзоном
На облака, на тучные стада
Дышали морем, дымом и озоном
И Пятниц приручали иногда…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В зеленых льдах… (Реши, профессор Алик,
Кто повлиял? Бодлер или Рембо
Или Жюль Верн?) букашкой видит ялик
В козлиной юбке Робинзон с трубо…
4 февраля 2003 года
Где-то Наташечка
Под теплым мелким дождичком
Идет сейчас босая,
А выше над облаком
Господь играет ножичком,
Блики на лицо ее бросая.
"Бу-бу-бу-бу-бу-бу!" "Ба-ба-ба-ба-ба-ба!"
- Так поет Наташечка нагая
Выпятила девочка нижнюю губу
Мертвенькими ручками болтая
И ножками тоже помогая.
Лимонов кто лежит там на диване
Эдуард Лимонов
К ФИФИ
И в тело ваше узкое, глубокое.
Мое заходит тело одинокое
И тело ваше, влажное, кривляется,
Сжимается, дрожит и разжимается…
В окно заглядывает небо любопытное
Что в комнате возня парнокопытная
Что фырканья, что стоны, сквернословия
И грива ваша виснет с изголовия…
Бедрышки хрупкие ваши
Всех и овальней и краше…
Груша! Какие лекала!
Помню, собакой стояла,
Попкой красивой играя,
Сука моя молодая!
Девка моя! Потрох сучий!
Мучай меня дальше, мучай!
Сдавливай задним проходом,
Путайся, хочешь, со сбродом!
Но приходи, улыбаясь!
Вечером, переминаясь,
Стаскивай куртку в прихожей
Не добираясь до ложа,
Стань моя девочка, doggy,
Шире раздвинь твои ноги…
Старый развратный козел,—
Ввел я себя в тебя, ввел!
«Сука, кобыла, собака…
Вот тебе, вот тебе!» всяко…
Ведь все ушли в конце концов
По-деловому ездят «кары»
Туда-сюда, сюда-туда
Сквозь затрудненные бульвары
Сквозь пережитые года
Еще «полуторки» я помню
Они в резине молодой
А в них стояли, словно кони,
Солдаты потною толпой,
Голов ежи, на них пилотки
Послевоенные улыбки
Тех женщин ботики и «лодки»
Да, были среди них красотки,
Хотя вокруг не пели скрипки…
Рычали краны и прицепы
Собою стройки бороздили
Эфир? «Хованщины», «Мазепы»…
А вдалеке кирпич носили…
Отец мой, в гимнастерке новой
Журнал он «Радио» читает
А мать стоит на все готовой,
Но для чего, сама не знает…
По-деловому ездят «кары»
По набережной, где река
Лежит пустая… За бульвары.
А ну-ка выпьем коньяка!
За тех, кто жил, их больше нету
За женщин в ботиках, отцов,
Тех, чей сапог топтал планету
За этих русских храбрецов
Ведь все ушли в конце концов…
Фифи (вид из спальни)
Она на чертика похожа!
Промежность кремом натирает
Видна мне, как, согнув в прихожей
Колени, в туалет шагает…
Она — моя большая драма
Она — последняя быть может
Моя возлюбленная дама.
Ведь жизни путь-то мною прожит?
А я в постели пребываю,
Я жду ее, сейчас вернется
Из темноты я наблюдаю,
Как на свету ей все неймется.
В век маньеризма эту деву
Живописали бы охотно.
Тонка, изящна, бедра, чрево,—
Все хорошо бесповоротно.
На грациозных и высоких
Ногах несется груша-попа
Там, в недрах жарких и глубоких
Для каждого быка — Европа
Черноволосое отродье!
Еврейка Древнего Египта
Тобой любим я даже вроде,
О, дочка Сциллы и Харибта!
Из окна
Заходит солнце. Дом восточный
Дом генеральский, сильный, прочный
На набережной освещен
Стал бледно-желтым, сильный он.
А я, которого квартира
В юго-восток обращена
Слежу с вниманьем командира
На небеса, на времена
Там неба синяя туника
Там пара пятен облаков
Там происходит зло и дико
Общенье бесов и богов
Вниз падает незримый демон
Природа в рев! Природа в вой!
И мы не знаем точно, где он
Но был визгливый и живой…
Там лапок точки и тире
Там бог клюющий падишаха
И обнаженная, как Маха
У Гойи, стрижена каре
Плывет Фифи на небосклоне
Лежит, обрублен ее хвост,
Бледны ее глаза, ладони
Иссечены кнутом корост…
Заходит солнце. Дом восточный
Дом, помещенный над рекой —
Москвой и желтый и порочный,
Покрытый солнечной корой.
Послужит местом, где девица
Фифи опустится, вздохнет
Черноволоса, бледнолица
Через чердак ко мне войдет…
От императорского Рима
В Москве нет ничего, пойми!
Здесь женственность неоспорима
Лишь громко хлопают дверьми,
Но мужественности ноль здесь, Дима!
В Москве как будто бы в улусе
Приземистых сараев ряд
В метро Коляны и Маруси,
Сомкнувшись бедрами, стоят.
Тот, кто не самка, тот кастрат.
Бездарный город! Монументы
Здесь редкость, если б не Сталин
То изучали бы студенты
Сплошную степь, а Кремль — один.
От императорского Рима
В Москве ну разве что есть МИД
Как храм Змеи, смотри-ка, Дима,
Он над Смоленкою висит.
Степей московских мерзлый глянец
Мороза неживая гладь
В Москву приедет иностранец
Ну разве только умирать
А не средства свои влагать…
Прекрасны наших женщин глуби
А вот земля у нас плоха
Шесть месяцев мы ходим в шубе
И нету лоз для коньяка…
Красотки наши безотказны,
Однако, как они глупы!
Мужчины русские бессвязны.
За Геркулесовы столпы,
Глянь внутрь свободных Португалий
Другая жизнь, цветет лимон
А здесь ни пляжа, ни сандалий
И не танцуют вальс-бостон.
Фифи в Хельсинки
Фифи лежит, во сне я вижу,
С мужчиною большим и рыжим
Под потным этим простаком
И стонет от него тайком…
Фифи раскрыта как тетрадка,
Она забыла обо мне
Там в Хельсинки, под финном сладко
Язык плывет в его слюне…
Его бесстыдный член в ней шарит!
Ее в волнение привел!
Сейчас еще разок ударит,
Фифи слаба, ведь женский пол
Настроен на экстаз насилий,
Вот финн ушел, она одна,
Стук в дверь. Открыла без усилий,
Шеф входит. К шефу, как жена…
Она, нагая, приникает,
А он ее меж ног ласкает
И как собачку ставит в позу…
И членом мнет, мерзавец, розу.
Идет качание, долбеж…
Фифи, ты и ему даешь?
Фифи с итальянцами
Вижу я международно
(в злые губки не целуй!)
Что в тебя вошел свободно
Итальянский красный уй.
Что, его не вынимая,
В задик вдруг вошел другой,
Что пипи твоя ночная
Вдруг подернулась слезой
Что и в ротик твой шершавый
Засадили третий, злой.
Издевались всей оравой
Итальянцы над тобой
Чтоб, униженная, тихо
Ты сидела бы потом
С писькой красной, как гвоздика,
Пахнув спермой и котом.
И тебя по бледной коже
По шарам тяжелых век
Облизал бы вдруг похожий
На меня вдруг человек…
Ты любишь твой желтый берет,
Ты любишь твой желтый берет,
В кафе никого больше нет
Нам танго играет квартет.
В кафе не пришел никто
Сегодня. Где Жан Кокто?
Где друг его Жан Марэ?
Здесь дело не в ноябре…
Ты любишь твой желтый берет
Он лихо, берет надет
За ним, за окном Paris
Смотри на меня, умри…
Какой же я был молодой…
Сидел там в кафе с тобой
Веселый и пьяный был,
Твой желтый берет хвалил…
Стихи Эдуарда Лимонова. Космос спокоен.
Одевай свой пиджак и иди потолкаться под тентом,
Светской жизни пора послужить компонентом,
Чтоб с бокалом шампанского, в свете горящего газа,
Ты стоял. А вокруг — светской жизни зараза.
Ты пришёл за красивым, ужасного видел немало,
За красивым сошёл, бывший зэк, с пьедестала.
Ветерок, дуновение, запах тревожного зала,
Мне всегда будет мало, всего и всегда будет мало.
Светской жизнью, где устрицы вместе с шампанским,
Не убить мне тюрьмы с контингентом бандитским и шпанским.
И какой бы красавицы талию я ни сжимал,
Буду помнить Саратовский мрачный централ.
Наш "третьяк", и под лестницей все мы стоим, пацаны,
И у всех нас срока — до затмениев полных луны.
Пузырьки "Veuve Cliequot" умирают на языке.
Пацаны, я ваш Брат, хоть при "бабочке" и в пиджаке.
Я совсем не забыл скорбный запах тюрьмы и вокзала,
Мне всегда будет мало, всего и всегда будет мало.
Одевай свой пиджак и иди потолкаться под тентом,
Светской жизни пора послужить компонентом.
2009—2010
Эдуард Лимонов, писатель, политик : Восемь лет назад
30.06.2011 | 19:52
Восемь лет назад, день в день я вышел из ворот колонии №13 близ города Энгельса. Выйти на свободу было хорошо. Потому что, несмотря на возраст шестидесяти лет, была возможность начать новую жизнь.
Я начал, и прожил эти годы отлично. Партия тогда перешла к акциям прямого действия, и такие мирные акции как захват на территории Литвы вагона идущего в Калининград (в знак протеста против введения Литвой транзитного визового режима для русских)осенью 2003, захват Большого театра (сцены и президентской ложи, ожидался президент) в день инаугурации Путина, - 7 мая, захват министерства здравоохранения и кабинета Зурабова 2 августа 2004, наконец вторжения нацболов в здание приемной администрации президента 14 декабря 2004, и сотни других славных АПД навечно вошли в историю борьбы русского народа за свою свободу. Партию запретили. Затем была коалиция "Другая Россия". Марши несогласных, "Стратегия-31".
Я создал в эти восемь лет абсолютно необходимые книги, такие как "СМРТ" и "Ереси" и просто необходимые книги - эссе и стихи.
Я женился на самой красивой русской актрисе и мы произвели на свет Богдана и Александру.
Так что я восемь лет использовал на полную.
А продолжение следует. Уже 31 июля на Триумфальной, и далее везде.
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и законодательства Российской Федерации. Данные пользователей обрабатываются на основании Политики обработки персональных данных. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2022. Портал работает под эгидой Российского союза писателей. 18+
Писать об Эдуарде Вениаминовиче сейчас невозможно. Мы — существа трехмерные и не способны представить себе объекты большей размерности, только их проекцию. Подобным образом одномерное существо не может вообразить даже двухмерный рисунок. Попытаюсь собрать крупицы мыслей, которые суть лишь проекция чего-то невообразимо большего.
Он вам не Дед!
Всегда раздражало это прозвище, оно совершенно не соответствует Лимонову. Мне кажется, что те, кто так его называл, хотели не только подчеркнуть его авторитет, но и защититься, отгородиться от Лимонова. Очевидно же, что многие его сторонники и враги были моложе физически, но куда старше, дряхлее ментально.
Быть может, они были «мудрее»? Пожалуй, если мудрость воспринимать как авторизованную банальность. Лимонов не был банальным и пошлым. Если с пошлостью он боролся и презирал ее, а его вкус никогда не давал осечек, то, что такое банальность, он просто не знал.
Подвижность, быстрота и юношеская резкость движений были неотделимы от его образа. Тридцатилетним старикам молодой 77-летний Лимонов казался оскорблением. Смерть Лимонова — нонсенс, противоестественное событие, хотя что может быть естественнее и закономернее?
Человек, перевернувший русскую литературу
Допустим, Лимонов ничего не написал бы после «Это я — Эдичка» и ушел бы в пустынь сразу в 1976-м. Допустим, что эту единственную книгу так и выпустил бы в 1991 году в «Глаголе» Александр Шаталов. И всё.
Все равно русская литература изменилась бы навсегда. И дело не в десятках, сотнях подражателей, а в том, что роман в белой обложке открыл нам литературу, о которой мы не знали. Не знали, что ТАК можно писать, что ЭТО можно печатать на бумаге. Русская литература изменилась, а отечественный читатель познакомился с книгами, которые были художественно недостижимы и непонятны.
Писатель, которого мы не заслужили
Лимонов понимал, что Россия не статична. Она — энергия, переходящая из потенциальной в кинетическую, молниеносно, не согласуясь ни с какими законами, неуправляемая, хтоническая, если хотите. И любовь к этой энергии, или скорее служение ей, и было патриотизмом Эдуарда Вениаминовича. Крым для него патриотический акт, и любое восстание тоже, а написание комфортной «конституции» — нет.
Не тепел, но горяч или холоден
Подлинное искусство некомфортно. Уютный роман, который хорошо читать у камелька, или пинап-картинки в туалете паба — не искусство. Лимонова можно обожать или ненавидеть, но нельзя относиться к нему нейтрально. Только читатель начинает привыкать, как тут же автор вытворяет нечто дикое, неприличное, вызывающее. Поэтому и оценить его по заслугам трудно. Кумир или враг, он настолько верен своей ненавязанной логике, что нам становится неудобно за собственный конформизм и изворотливость.
Европеец
В Лимонове всегда поражала нездешняя, нероссийская черта — гигиена знаний. Его не интересовало все, он был не очень любознателен, как мне кажется, он отбирал знания, а не коллекционировал их. Умел отделять нужные от интересных, но бесполезных в его судьбе. В русской традиции, напротив, люди интересуются всем, подбирая странные конфигурации и связи из несистематизированных знаний. Так в головах вырастают чуждые реальности уроды-кадавры. Странные гибриды вроде либералов, ненавидящих свободу и презирающих народ, коммунистов-самодержавцев, левых-«патриотов»-националистов и прочих. В этой каше обычную гигиену-то соблюсти трудно, уж не говоря о том, чтобы последовательно следовать собственным принципам, соблюдая гигиену интеллектуальную.
Дающий прозвища
Лимонов как поэт умел давать замечательные прозвища, метко гиперболизируя обычные, в общем-то, черты. В этом есть, наверное, что-то южно-русское, чеховское, гоголевское — все-таки Харьков не мог не повлиять на подростка Савенко. Как писал другой, локально близкий Лимонову классик, «И если наградит кого словцом, то пойдет оно ему в род и потомство (. ) И как уж потом ни хитри и ни облагораживай свое прозвище (. ) ничто не поможет: каркнет само за себя прозвище во всё свое воронье горло и скажет ясно, откуда вылетела птица».
Сеющий надежду
Бытует мнение, что «Лимонов совратил „малых сих” с пути истинного» и «задурил головы глупым подросткам». Ради собственного имиджа и личных амбиций заставил заниматься политикой. Обвинение сильное, но справедливое ли? В его партии объединялись художники, музыканты и те самые дети 1990-х — бесхозные, незащищенные деморализованными родителями. Кем бы они стали, не «соврати» он их тогда? Избежали ли бы водки и «хмурого»?
Наверное, Лимонов не вручил им смыслов, но передал частицу своего авантюризма, наглости, уверенности в собственных силах. Если поговорить с бывшими нбпэшниками — предпринимателями, учеными, литераторами, редакторами, физиками, активистами, поэтами, художниками, да мало ли кого куда жизнь разнесла, — все в один голос говорят: Лимонов показал, что они могут всё. Мир им по плечу. Он больше давал, чем брал, он был щедрый и аскетичный человек.
Аскет
Что останется после Лимонова — книги, стихи, память? Лимонов не нажил ни миллионов, ни автопарка, ни хуторов. Он жил аскетом всю жизнь, не имея собственного жилья. Для русского писателя это достаточно необычно. Он не ценил материального.
Александр Шаталов вспоминал, что за гонорар от первого романа Лимонов мог купить квартиру в Москве. Но автора супербестселлера недвижимость не интересовала. Слава — да, миф — да, деньги — нет!
«Совок», которого не было
Эдуард Вениаминович не был советским человеком. Биография говорит об обратном. Подпольный предприниматель в 1970-х, богема в Нью-Йорке, интеллектуал в Париже, потом — лидер партии, поэт, «аморальный» писатель. Что тут «совкового»? Подготовка вооруженного восстания и создание оппозиционной партии «прямого действия» в России как-то не стыкуется с образом «совка». Как бы ни хотели многие записать его в «совки», «квасные патриоты», «фашисты» — не помещается он в прокрустово ложе чужих идеологий.
Поэт
Лимонов выдумывал поэтические движения сам, а не приставал к чужим тусовкам, и потому всегда был в стороне от «генеральной» линии конвенциональной поэзии. Уезжая из Союза в 1974 году, он уже был достаточно известным поэтом. Стихи его читали, читают и читать будут, сколько бы ни молчали о нем мейнстримные критики. Лимонов-поэт неслезлив и непатетичен.
В декабре прошлого года в магазин «Фаланстер» Лимонов сам привез две пачки своего поэтического сборника «Ноль часов» — всего штук 40–50. Мы переглянулись, думая, что не продадим — книга-то старая. Вчера, узнав новость о его смерти, решили выставить повиднее — а нечего ставить, все раскупили.
Прозаик
Лимонов привил русской литературе совершенно новую интонацию — обезоруживающе искреннюю, до истерики и эксгибиционизма. Можно сказать, что этим Эдуард Вениаминович оказал ей «медвежью услугу».
Ворвавшись в русскую литературу, он увлек за собой множество эпигонов, которые стали копировать мастера с разной степенью успешности. По сути, он определил развитие нашей прозы 1990-х и нулевых. В этом нет его вины — слишком ярким и необычным оказался «лимоновский дичок» на русской почве.
«Это я — Эдичка», «Дневник неудачника», произведения из харьковской трилогии — разные, непохожие романы, у них неодинаковая интонация. Но эпигонам это трудно заметить, а уж тем более — повторить.
В чем Лимонов неподражаем, так это в рассказах. Четким, предметным, но визионерским языком он блестяще выстраивал драматургию повествования на короткой дистанции.
Одну из своих самых замечательных книг, «Книгу мертвых», Лимонов, по слухам, написал за месяц — ради заработка. Писал без черновиков.
Единый и неделимый
Еще один соблазн — попытаться разделить Лимонова-писателя и Лимонова-политика. Удобная модель: «писатель — хороший, а остальное мне не нравится». Не выйдет! Лимонов — неделим. Его проза и его жизнь — едины.
Лимонов не просто строил свою жизнь как художественный проект, но и изменял мир. Его жизнетворчество не надумано, отделить поэзию и прозу Лимонова от его публицистики и жизни невозможно. Бравада и отчаяние героев его книг неотделимы от образа самого Лимонова.
Лимонов — нарцисс? Нет, нарциссов в современной русской литературе пруд пруди, а Лимоновых — немного. Нарцисс боится быть смешным, уязвимым, Лимонов — нет. Вспоминается его отчаянный, бессильный, почти кликушествующий, но пророческий призыв на Площади Революции в 2011 году. Он не боялся стать изгоем ни в обществе, ни в литературе.
Современный несовременник
Почти невозможно представить, что мы жили в одно время с человеком, который сумел не просто выстроить свою жизнь, но и прожить ее, наполнив событиями, которые в нашем мире уже не случаются. Один из сборников лимоновской поэзии называется «А старый пират. ». Если бы Эдуард Вениаминович захотел грабить корабли в океане, то непременно взял бы несколько штук на абордаж.
Лимонов, как и многие послевоенные хулиганы, грабил магазины, спекулировал, шил джинсы, дважды эмигрировал, диссидентствовал и в СССР, и в США, и в РФ, воевал на реальных войнах, создал партию, сидел в тюрьме как политический преступник уже в этом веке, организовывал каждое 31-е число фактически литургию на площади Маяковского в защиту Конституции, присоединял Крым без всяких «зеленых человечков», пережил не одно покушение — не много ли для одного нашего современника?
Лимонов блистательно фотогеничен, как голливудский актер. Есть фотография, важная, но не характерная. Лимонов с пачкой первых номеров «Лимонки» в руках в 1994 году, зима, еще без бороды, в нелепом тулупе. Может быть, это тот самый «пугачевский тулупчик» Хлебникова, который так часто появляется в его произведениях.
Что теперь? «Пошлое время. » — написал Эдуард Вениаминович Лимонов 11 марта, неделю назад, в своем фейсбуке.
В совершенно пустом саду
собирается кто-то есть
собирается кушать старик
из бумажки какое-то кушанье
Половина его жива
(старика половина жива)
а другая совсем мертва
и старик приступает есть
Он засовывает в полость рта
перемалывает десной
что-то вроде бы творога
нечто будто бы творожок
- Мне три метра лент отмерьте
По три метра рыжей красной
- Этой
Этой
- Вж-жик. Три метра.
- Получите. получите.
- Мне пожалуйста игрушку
- Вон - павлин с хвостом широким
Самый самый разноцветный
- Этот?
- Нет другой - левее.
- Вот. Как раз мне подойдет.
- Мне три литра керосина
В бак который вам протягиваю
- Нету керосина!? Как так?!
Ну давайте мне бензин
- Нет бензина!? Вы измучились?!
Шепот: - Да она измучилась
посмотри какая худая
руки тонкие и желтые
- Но лицо ее красивое
- Да красивое но тощее
- Но глаза ее прекрасны просто!
- Да глаза ее действительно.
По улице идет Кропоткин
Кропоткин шагом дробным
Кропоткин в облака стреляет
Из черно-дымного пистоля
Кропоткина же любит дама
Так километров за пятнадцать
Она живет в стенах суровых
С ней муж дитя и попугай
Дитя любимое смешное
И попугай ее противник
И муж рассеянный мужчина
В самом себе не до себя
По улице еще идет Кропоткин
Но прекратил стрелять в облаки
Он пистолет свой продувает
Из рта горячим направленьем
Кропоткина же любит дама
И попугай ее противник
Он целый день кричит из клетки
Кропоткин - пиф! Кропоткин - паф!
В губернии номер пятнадцать
Большое созданье жило
Жило оно значит в аптеке
Аптекарь его поливал
И не было в общем растеньем
Имело и рот и три пальца
Жило оно в светлой банке
Лежало оно на полу
В губернии номер пятнадцать
Как утро так выли заводы
Как осень так дождь кислил
Аптекарь вставал зевая
Вливал созданию воду до края
И в банке кусая губы
Создание это шлёпало
Так тянется год. и проходит
Еще один год. и проходит
Создание с бантиком красным
Аптекаря ждет неустанно
Каждое зябкое утро
Втягиваясь в халат
Аптекарь ему прислужит
Потом идет досыпать
Когда в земельной жизни этой
Уж надоел себе совсем
Тогда же заодно с собою
Тебе я грустно надоел
И ты покинуть порешилась
Меня ничтожно одного
Скажи - не можешь ли остаться?
Быть может можешь ты остаться?
Я свой характер поисправлю
И отличусь перед тобой
Своими тонкими глазами
Своею ласковой рукой
И честно слово в этой жизни
Не нужно вздорить нам с тобой
Ведь так дожди стучат сурово
Когда один кто-либо проживает
Но если твердо ты уйдешь
Свое решение решив не изменять
То еще можешь ты вернуться
Дня через два или с порога
Я не могу тебя и звать и плакать
Не позволяет мне закон мой
Но ты могла бы это чувствовать
Что я прошусь тебя внутри
Скажи не можешь ли остаться?
Быть может можешь ты остаться?
Желтая извилистая собака бежит по дорожке сада
За ней наблюдает Артистов - юноша средних лет
Подле него в окне стоит его дама Григорьева
Веселая и вколовшая два голубых цветка
Розовым платьем нежным мелькая ныряя
Девочка Фогельсон пересекает сад
На ее полноту молодую спрятавшись тихо смотрит
Старик Голубков из кустов
и чмокает вслед и плачет беззвучно.
Мелькают там волосы густо
Настольная лампа горит
"Во имя святого искусства"
Там юноша бледный сидит
Бледны его щеки и руки
И вялые плечи худы
Зато на великое дело
Решился. Не было б беды!
И я этот юноша чудный
И волны о голову бьют
И всякие дивные мысли
Они в эту голову льют
Ах я трепещу. Невозможно
Чтоб я это был. Это я?!
Как дивно! Как неосторожно!
Как необъяснимо - друзья!
В прошлый праздник ровно в понедельник
Я сидел у краешка стола
Бледная бескровная беседа
Чуть плыла
Возникали образы и тети
Родственников также и других
В черной и бессмысленной работе
Дни прошли у них
Беспощадно вышел призрак папы
И сурово произнес
"Думал ты один - а мы растяпы?!
Ну наш род вознес?!"
"Нет не удалось тебе я вижу
Становись в наш строй!
Похвалялся ты бесстыжий -
Мы - рабы. А ты - герой!"
Возразить не знаю что - шепчу лишь:
- Я герой! Герой!
Погоди-ка папа что ты тулишь
Меня в общий строй
Обладаю даром обладаю
Пропади отец!
Я умру и всех вас напугаю
Наконец!
Я в мыслях подержу другого человека
Чуть-чуть на краткий миг. и снова отпущу
И редко-редко есть такие люди
Чтоб полчаса их в голове держать
Все остальное время я есть сам
Баюкаю себя - ласкаю - глажу
Для поцелуя подношу
И издали собой любуюсь
И вещь любую на себе
Я досконально рассмотрю
Рубашку я до шовчиков излажу
и даже на спину пытаюсь заглянуть
Тянусь тянусь но зеркало поможет
взаимодействуя двумя
Увижу родинку искомую на коже
Давно уж гладил я ее любя
Нет положительно другими невозможно
мне занятому быть. Ну что другой?!
Скользнул своим лицом. взмахнул рукой
И что-то белое куда-то удалилось
А я всегда с собой
Соколов сидит на лавке
К Соколову подхожу
- Ты Прокопченко не видел?
Соколову говорю
Соколов в плаще и шляпе
Надвигается октябрь
Крупных листиев паденье
слышен слабенький ответ
"Да он счас придет сюда же
он пошел купить конфет"
Я сажусь "до" Соколова
Жду. Прокопченко все нет
Наконец и он приходит
он недавно поженился
взял женой Марину вроде
Мы сидим. паденье листьев
Красный парк в этом году
Никуда никто не едет
Лишь Прокопченко женился
С Соколовым ухожу
Красный парк в этом году
Я был веселая фигура
А стал молчальник и бедняк
Работы я давно лишился
живу на свете кое-как
Лишь хлеб имелся б да картошка
соличка и вода и чай
питаюся я малой ложкой
худой я даже через край
Зато я никому не должен
никто поутру не кричит
и в два часа и в пол-другого
зайдет ли кто - а я лежит
- Кто лежит там на диване - чего он желает
Ничего он не желает а только моргает
- Что моргает он - что надо - чего он желает
Ничего он не желает - только он дремает
- А чего же он уставший - сложная работа
Да уж сложная работа - быть от всех отличным
- А! Так пусть такая личность на себя пеняет
Он и так себе пеняет - оттого моргает
Потому-то на диване он себе дремает
А внутри большие речи речи выступает
И этот мне противен
и мне противен тот
И я противен многим
Однако всяк живет
Никто не убивает
Другого напрямик
А только лишь ругает
За то что он возник
Ужасно государство
Но все же лишь оно
Мне от тебя поможет
Да да оно нужно
Мои друзья с обидою и жаром
Ругают несвятую эту власть
А я с индийским некоим оттенком
Все думаю - А мне она чего?
Мешает что ли мне детей плодить
иль уток в речке разводить
иль быть философом своим
мешает власть друзьям моим
Не власть корите а себя
И в высшем пламени вставая
себе скажите - что она.
Я человек. Вот судьба злая.
Куда б не толкся человек
везде стоит ему ограда
А власть подумаешь беда
Она всегда была не рада
Что. чего еще не можешь
ты на русском языке
Не могу еще на русском
что пришедшая любовь
Не могу еще на русском
что она меня поит
только только говорю я
что безлюбие болит
Во двор свои цветы
Свисает божье лето
Никто себе сказать
Не может "Для меня!"
А это для меня
Свисают вниз цветоки
И лица наклоня
Здесь бабочки ползут
И лица наклоня
Здесь бабочки ползут!
Добытое трудом конечно хорошо
Но когда блеск талант - приятнее всего
Но когда блеск - талант - замру не шевелюсь
Так слово повернул - что сам его боюсь
У слова будто зуб
У слова будто глаз
и может быть рукой
качнет оно сейчас
Тот замечательный пруд
и тот приметный орех
и яблоневый скатившийся сад
с того второпях холма -
Это же прямо всё!
более ведь ничего
тут и добавить нельзя!
Зелень и зелень дрожит -
это же прямо всё!
Ах родная родная земля
Я скажу тебе русское - "бля"
До чего в тебе много иных
золотых и нагих
Так зачем же тебе я - урод
народившийся из темных вод
подколодных ночных берегов
городов
Так зачем я тебе от стены
Где всегда раздвигали штаны
Где воняет безмерно мочой
так зачем я тебе городской
Краснощеких возьми деревень
У них поросль растет каждый день
Я зачем тебе с тонким лицом
Со здоровым возись подлецом
Отвечает родная земля
- Ты назад забери свое "бля"
Только ты мне и нужен один
Ты специально для этих равнин
Ты и сделан для этой беды
для моей для травы лебеды
И для шепота ржавых ножей
Я ищу бедной груди твоей
Но за службу такую плачу
Твое имя свиваю в свечу
и горит же она все горит
тебя всякий из русских простит
И поймет все поймет
шапку снимет и слезы прольет
Баба старая кожа дряхлая одежда неопрятная
Ведь была ты баба молода - скажи
Ведь была ты баба красива
Ведь была резва и соком налита
Ведь не висел живот и торчала грудь
Не воняло из рта. не глядели клыки желты
Ведь была ты баба в молодой коже
Зубы твои были молодые зайчики
Глаза очень были. как спирт горящий
Каждый день ты мылась водой с серебром
В результате этого была ты не животное
Не земное ты была а воздушное
а небесное
И что же баба ныне вижу я
Печальное разрушенное ты строение
Все в тебе баба валится все рушится
Скоро баба ты очистишь место
Скоро ты на тот свет отправишься
- Да товарищ - годы смутные несловимые
Разрушают мое тело прежде первоклассное
Да гражданин - они меня бабу скрючили
петушком загнули тело мне
Но товарищ и ты не избежишь того
- Да баба и я не избегу того
Понедельник полный от весны весь белый
Вычистил я шляпу расстелил пальто
Снег еще повсюду но уже не целый
Оловянной кружке весело блистать
К щёкам подливаю сок одеколонный
Разотру по шее. подмочу виски
Как я еще молод. кожа-то какая
Загорю под солнцем - южное дитя
Брюки-то подгладил пошел улыбнулся
Вызвал всех любимых в памяти своей
Вот бы увидали пока не согнулся
Вот бы увидали до скончанья дней
К СЕБЕ В ЗЕРКАЛЕ
Ух ты морда что ты скалишь
Свои зубы как в белке
и слюна твоя застряла
и пыльца на языке
Вид любого поселенца
А внутри же головы
совращение младенца
среди полевой травы
Щекотание под мышкой
красна потная рука
ух ты морда ух ты рожа
внешний облик паренька
Большая лаковая грязь
мешала нам идти
А мы с Гуревичем как раз
собрались далеко
Гуревич меньше меня был
но перепрыгнул он
А я пути не рассчитал
и в грязь был погружен
Дальнейший путь не помню я
вернуться нам пришлось
В пути стояла нам гора
или лежала кость
И сам Гуревич потерял
свой разум. стал угрюм
и долго-долго он стоял
весь полон мрачных дум
Когда пришли мы наконец
к строениям своим
Гуревич мне сказал -
поход. сей мы не повторим
и никакой другой поход
и больше никогда
мы не спускалися в овраг
где льется вниз вода
На курорте в Баден-Бадене
Заплатив всё те же деньги
Можно жить очаровательно
Что же есть-то кроме жизни
На курорте в Океании
заплатив всё те же деньги
можно жить очаровательно
что же есть-то кроме жизни
И речки и холмы да-да
это всё да
это всё да
и речки и холмы да-да
проходят медленно назад
В карете шелковый шнурок
О отведи головку вбок!
Не видно мне красивой этой рощи!
уже сентябрь уже листы
и засыпающая ты
а за каретой ветер шарф полощет.
уже карета так тепла
жаровню милая зажгла
И в пределы наступающей осени
мы влетаем. мы прошлое бросили
холодеют черные дубы
ты сошла
и их листья потрогала
спотыкаясь сказала "Ах много я
просидела! нога затекла!"
В этих жутких и страшных ботиночках
на любимой прекрасной ноге
в этих шляпах шнурках и резиночках
я люблю тебя Боже мой - где.
и речки и холмы да-да
это всё да
это всё да
и речки и холмы да-да.
Все взметнулось. и ветер задрал юбку
Завязки у шляпки. улыбка. юбку
и резко рванул. и улыбка и складки
и я целую тебя как губку. мокрую. сладко
И сирень и сливы и всё вместе
Сочные сирень. сливы. сердце. собачка
Я люблю быть на своем месте -
дождик. песок и немножко лести
холод и сад. и забытая тачка
Стол и щели. занозы. и ветер. лавка
Вот у меня оборвалось а есть ли булавка?
Да есть. И конечно большая?
Ну а чего тебе? что тебе? - злая
Ты бы сумела придраться и к тучке
И он целует продолговатые ручки
А ветер играет нарядом
и всем этим годом и садом
Был вот и друг у меня
А теперь как скончался он будто
Нету друзей никаких
Я один на дикой земле
Только стараюсь внести
В быт свой некий порядок
туфли почистил я взял.
снова поставил туда.
Всё-таки он от чего
Вдруг и покинул неясно
что-то я тут не пойму.
Очень окутан предмет
странным уму моему
чувственным синим туманом.
Уж не завидует ль мне.
. Что я! чему тут зави.
Письмо я пишу своей матери
Сам наблюдаю
Как постепенно сын разрушается их
Год я назад написал
Что один зуб сломался и раскрошился
Нынче пишу что лечу
Еще один черный зуб
Папочка ручку мне подарил
Как мне грустно и стыдно
Столько живу столько живу
А что этой ручкой сделал?
Я сам для себя тюрьму сочинил
Я сам для себя и умер
Я этою ручкой могилу отрыл
опасный я выкинул нумер!
Маленькой собакой опечален
что она все маленькой живет
фаэтон ее почти раздавит
детвора ее нещадно бьет
как это. хоть звери. с ними люди
беззащитны ненужны и злы
я бы бить их всё же отказался
Для того ль они совсем теплы
Для того ли со смешной гримасой
пробегут куда-то пробегут
как их можно бить. их виды. классы
их роды. когда уже поймут?!
вы не троньте этую собаку
было б беззаконно и грешно
этакую малую собаку
ведь не от собаки вам темно
Под действием тихих протяжных
В провинции быть вечеров
когда ничего не известно
средь веток кустов и грибов
Тогда от всего отставая
шепчу я и говорю
Душа моя! ох ты родная!
я точно тебя погублю
Какой я еще и не знаю
но страсть нехороший конец
Она горячо отвечает
Спасибо спасибо отец!
Мой отрицательный герой
Всегда находится со мной
Я пиво пью - он пиво пьет
В моей квартире он живет
С моими девочками спит
Мой темный член с него висит
Мой отрицательный герой.
Его изящная спина
Сейчас в Нью-Йорке нам видна
На темной улице любой.
-------
Лимонов (Савенко) Эдуард Вениаминович (р. 1943).
Примечание.
"Ах родная родная земля. " Вариант: в 4-й строке вместо "золотых" - "молодых". Так в "Стихотворениях" (М., 2003) и некоторых других публикациях. Здесь - вариант из авторского машинописного издания "Стихи в Москве. Часть вторая" (), воспроизведенный на сайте "Неофициальная поэзия".
Читайте также: