Бледная заплаканная она едва добралась до кровати
— Очнулась? Вот и ладненько, — глухо произнес один. — Как-то неинтересно с бревном развлекаться.
Оля была ошеломлена, не понимала, что происходит, кто эти люди. Крупная дрожь сотрясала ее тело. Руки, связанные уже скотчем, болели. Она языком толкала тряпку, но не могла от нее избавиться. Глаза наполнились слезами. Они потекли к вискам, девушка сразу захлюпала носом, и дышать стало еще труднее.
— Начинай. Вдруг кто увидит, — произнес глухой голос.
Неизвестный с синими глазами деловито положил руки на колени девушки. Поняв, что он хочет сделать, Оля замычала, замотала головой, задергала ногами и руками, стараясь попасть по обидчику. Происходящее походило на кошмар. Насильник, пыхтя, преодолевая сопротивление, раздвинул девушке бедра, но Оля снова сжала ноги.
— Держи сучку! Какого хрена стоишь?
Тяжелое мужское тело навалилось ей на грудь, придавило к земле. Оля боролась изо всех сил, но задыхалась, поэтому была слабой. Она чувствовала, как второй рвет колготки, срывает с нее трусики. И вдруг он остановился, замер, прислушиваясь к лесным звукам. Оля задержала дыхание: небольшая пауза всколыхнула в душе надежду, что насильник одумается.
Но зря. Что-то твердое стало вонзаться ей в плоть. Оля дергалась, но насильник не отступал. Он резко схватил ее за бедра и прижал их к животу. Сложенная практически пополам, Оля не могла даже пошевелиться. В такой позе он наконец проник внутрь, и дикая боль пронзила ее тело. Оля изогнулась в немом крике, но жесткие ладони крепко сжимали ее ноги.
Сколько продолжалась эта пытка, Оля не знала. Ей казалось, что в нее вбивают бревно, с каждым ударом все глубже и яростнее. Иногда инструмент насильника выскакивал наружу, Оля с всхлипом вздыхала, а потом он снова вонзался с удвоенной силой. Тело вздрагивало от каждого толчка, вибрировало и тряслось. Насильник над девушкой сопел, обливался потом, полукружиями расплывавшимся по маске. Сильный запах горячего мужского тела, смешанный со знакомым парфюмом, бил в нос, и инстинкт самосохранения заставлял Олю отворачиваться, часто дышать, чтобы избежать приступа рвоты, от которого она могла захлебнуться.
Напавший с каким-то злобным наслаждением выполнил свою работу и наконец затрясся, застонал. Оля почувствовала, что давление внутри живота исчезло вместе с остатками острой боли. Мужчина еще секунду полежал, тяжело дыша и приходя в себя, потом откатился на бок и встал. Оля со стоном опустила затекшие ноги, надеясь, что экзекуция закончилась, а она осталась жива. Она оперлась на локти и стала отползать в сторону.
Но опять ошиблась. Насильник схватил ее за ногу и притянул к себе, расцарапав нежную кожу о еловые иголки, ковром устилавшие землю.
— Теперь ты, — приказал он напарнику, застегивая джинсы. Тот нерешительно засопел и сделал шаг в сторону. Тогда первый толкнул его к девушке.
— Не могу, — сдавленно произнес второй и подался назад. — Страшно.
— А на кулак нарваться не боишься? Давай!
— У меня и желания нет, — отказывался второй.
Оля слушала их перепалку с ужасом и молила Бога, чтобы кто-нибудь догадался, где она, и пошел ее искать.
— А так будет? — одним рывком насильник перевернул девушку на живот, поставил ее на колени. Он с силой провел по внутренней стороне ее бедер ладонями, потер пальцами больное место — Оля снова затряслась от ужаса и страха, потом похлопал по обнаженным ягодицам.
— Давай! По-собачьи. Можешь и вторую дырку расковырять. Разрешаю. Не бойся. Так она в глаза смотреть не будет.
Оля задергалась, замычала, но сильные руки прижали ее к земле, чуть не придушив от усердия. В полуобморочном состоянии она почувствовала, как что-то вяло прикасается к коже ее бедер, потом наливается и поднимается выше. Второй насильник скользнул в разорванную плоть легко, почти не причинив боли, но Оле уже было все равно: она потеряла сознание от недостатка воздуха.
Второй раз она очнулась от неприятного ощущения: ей казалось, будто сотни маленьких существ бегают по телу, оставляя жгучую боль. Она открыла глаза: летнее солнце уже поднялось над горизонтом и мгновенно ослепило. Дышать стало легче. Оля подняла по-прежнему связанные руки — кляп исчез.
8 кл. Контрольная работа с элементами тестирования по теме «Обособленные члены предложения».
Контрольная работа с элементами тестирования
по теме «Обособленные члены предложения».
ВАРИАНТ 5.
1) Вставляя пропущенные буквы и знаки препинания, запишите данные предложения в следующем порядке:
1. с обособленными определениями
2. с обособленными приложениями
3. с обособленными обстоятельствами
4. с обособленными уточняющими членами предложения
Все обособленные члены предложения подчеркните.
1. Бледная заплака.. ая она едва добралась до кр.. вати.
2. Опытный врач он знал подли.. ую цену ..доровью.
3. У крутой горки то есть у овражка р.. сли долг.. вязые клёны.
4. Он л.. жал у копны и смотрел в небо высокое необ.. ятное г.. рящее звёздами.
5. В то время име (н/нн) о год назад я ещё сотрудн.. чал по журналам.
6. Чувство острой радости охв.. тило меня и бросившись на кучу соли я заплакал.
7. Сей Дубровский отставной поручик гвардии был Троекурову бл.. жайшим с.. седом.
8. Францу.. кое войско ст.. нувшись крепче от опасн (?)ности пр.. д.. лжало гибельный путь к Смоленску.
2) Составьте предложения с данными словосочетаниями. Расставьте знаки препинания.
Заблудившись в лесу; особенно бабушки; детский писатель.
3) В каком предложении набранные курсивом слова выделяются запятыми?
1. Он положил в костёр огромный берёзовый ствол.
2. Внезапно наступивший холод нарушил во всём порядок и согласие.
3. Сын сельского учителя он вырос в деревне.
4. На тебя смотрю я не дыша.
4) В каком предложении допущена пунктуационная ошибка?
1. Тяжело раненный в живот, он отстреливался до последнего патрона.
2. На дворе стояла ночь, совершенно чёрная, непроницаемая.
3. Избы стояли, угрюмо нахохлившись, и ветер беспощадно трепал, обнажённые ветви березы.
4. Мы невольно залюбовались тихо плескавшимся у берега морем.
5) В каком варианте ответа правильно указаны цифры, на месте которых в предложении должны стоять запятые?
Сбросив котомку с плеч (1) Лёнька положил на неё голову (2) и (3) немного посмотрев в небо сквозь листву над его лицом (4) крепко заснул (5) укрытый от взглядов прохожих густым бурьяном и решётчатой тенью плетня.
1. 1, 2, 3, 4, 5
2. 1, 3, 4, 5
3. 1, 4, 5
4. 3, 4
1)1. с обособленными определениями: 1. Бледная, заплаканная (обос. опр), она едва добралась до кровати. 4. Он лежал у копны и смотрел в небо, высокое, необъятное, горящее звёздами (обос. опр.).
2. с обособленными приложениями: 2. Опытный врач (прилож), он знал подлинную цену здоровью. 7. Сей Дубровский, отставной поручик гвардии (приложение), был Троекурову ближайшим соседом.
3. с обособленными обстоятельствами: 6. Чувство острой радости охватило меня и, бросившись на кучу соли (обст), я заплакал. 8. Французское войско, стянувшись крепче от опасности (обст), продолжало гибельный путь к Смоленску.
4. с обособленными уточняющими членами предложения: 3. У крутой горки, то есть у овражка (уточ), росли долговязые клёны. 5. В то время, именно год назад (уточ), я ещё сотрудничал по журналам
2)1. Заблудившись в лесу, дети испугались.
2. На утреннике у малышей все радовались празднику, особенно бабушки.
3.Алексин Анатолий Георгиевич, детский писатель написал много
замечательных повестей о подростках.
Преступление и наказание, стр. 95
— Что бы со мной без вас-то было! — быстро проговорила она, сойдясь с ним среди комнаты. Очевидно, ей только это и хотелось поскорей сказать ему.
Раскольников прошел к столу и сел на стул, с которого она только что встала. Она стала перед ним в двух шагах, точь-в-точь как вчера.
— Что, Соня? — сказал он и вдруг почувствовал, что голос его дрожит, — ведь все дело-то упиралось на «общественное положение и сопричастные тому привычки». Поняли вы давеча это?
Страдание выразилось в лице ее.
— Только не говорите со мной как вчера! — прервала она его. — Пожалуйста, уж не начинайте. И так мучений довольно…
Она поскорей улыбнулась, испугавшись, что, может быть, ему не понравится упрек.
— Я сглупа-то оттудова ушла. Что там теперь? Сейчас было хотела идти, да все думала, что вот… вы зайдете.
Он рассказал ей, что Амалия Ивановна гонит их с квартиры и что Катерина Ивановна побежала куда-то «правды искать».
— Ах, боже мой! — вскинулась Соня, — пойдемте поскорее…
И она схватила свою мантильку.
— Вечно одно и то же! — вскричал раздражительно Раскольников. — У вас только и в мыслях, что они! Побудьте со мной.
— А… Катерина Ивановна?
— А Катерина Ивановна, уж, конечно, вас не минует, зайдет к вам сама, коли уж выбежала из дому, — брюзгливо прибавил он. — Коли вас не застанет, ведь вы же останетесь виноваты…
Соня в мучительной нерешимости присела на стул. Раскольников молчал, глядя в землю и что-то обдумывая.
— Положим, Лужин теперь не захотел, — начал он, не взглядывая на Соню.
— Ну а если б он захотел или как-нибудь в расчеты входило, ведь он бы упрятал вас в острог-то, не случись тут меня да Лебезятникова! А?
— Да, — сказала она слабым голосом, — да! — повторила она, рассеянно и в тревоге.
— А ведь я и действительно мог не случиться! А Лебезятников, тот уже совсем случайно подвернулся.
— Ну а если б в острог, что тогда? Помните, что я вчера говорил?
Она опять не ответила. Тот переждал.
— А я думал, вы опять закричите: «Ах, не говорите, перестаньте!» — засмеялся Раскольников, но как-то с натугой. — Что ж, опять молчание? — переспросил он через минуту. — Ведь надо же о чем-нибудь разговаривать? Вот мне именно интересно было бы узнать, как бы вы разрешили теперь один «вопрос», — как говорит Лебезятников. (Он как будто начинал путаться.) Нет, в самом деле, я серьезно. Представьте себе, Соня, что вы знали бы все намерения Лужина заранее, знала бы (то есть наверно), что через них погибла бы совсем Катерина Ивановна, да и дети; вы тоже, впридачу (так как вы себя ни за что считаете, так впридачу). Полечка также… потому ей та же дорога.
Ну-с; так вот: если бы вдруг все это теперь на ваше решение отдали: тому или тем жить на свете, то есть Лужину ли жить и делать мерзости, или умирать Катерине Ивановне? То как бы вы решили: кому из них умереть? Я вас спрашиваю.
Соня с беспокойством на него посмотрела: ей что-то особенное послышалось в этой нетвердой и к чему-то издалека подходящей речи.
— Я уже предчувствовала, что вы что-нибудь такое спросите, — сказала она, пытливо смотря на него.
— Хорошо, пусть; но, однако, как же бы решить-то?
— Зачем вы спрашиваете, чему быть невозможно? — с отвращением сказала Соня.
— Стало быть, лучше Лужину жить и делать мерзости! Вы и этого решить не осмелились?
— Да ведь я божьего промысла знать не могу… И к чему вы спрашиваете, чего нельзя спрашивать? К чему такие пустые вопросы? Как может случиться, чтоб это от моего решения зависело? И кто меня тут судьей поставил: кому жить, кому не жить?
— Уж как божий промысл замешается, так уж тут ничего не поделаешь, — угрюмо проворчал Раскольников.
— Говорите лучше прямо, чего вам надобно! — вскричала с страданием Соня, — вы опять на что-то наводите… Неужели вы только затем, чтобы мучить, пришли!
Она не выдержала и вдруг горько заплакала. В мрачной тоске смотрел он на нее. Прошло минут пять.
— А ведь ты права, Соня, — тихо проговорил он наконец. Он вдруг переменился; выделанно-нахальный и бессильно-вызывающий тон его исчез. Даже голос вдруг ослабел. — Сам же я тебе сказал вчера, что не прощения приду просить, а почти тем вот и начал, что прощения прошу… Это я про Лужина и промысл для себя говорил… Я это прощения просил, Соня… Он хотел было улыбнуться, но что-то бессильное и недоконченное сказалось в его бледной улыбке. Он склонил голову и закрыл руками лицо.
И вдруг странное, неожиданное ощущение какой-то едкой ненависти к Соне прошло по его сердцу. Как бы удивясь и испугавшись сам этого ощущения, он вдруг поднял голову и пристально поглядел на нее; но он встретил на себе беспокойный и до муки заботливый взгляд ее; тут была любовь; ненависть его исчезла, как призрак. Это было не то; он принял одно чувство за другое. Это только значило, что та минута прошла.
Опять он закрыл руками лицо и склонил вниз голову. Вдруг он побледнел, встал со стула, посмотрел на Соню и, ничего не выговорив, пересел на ее постель.
Эта минута была ужасно похожа, в его ощущении, на ту, когда он стоял за старухой, уже высвободив из петли топор, и почувствовал, что уже «ни мгновения нельзя было терять более».
— Что с вами? — спросила Соня, ужасно оробевшая.
Он ничего не мог выговорить. Он совсем, совсем не так предполагал объявить и сам не понимал того, что теперь с ним делалось. Она тихо подошла к нему, села на постель подле и ждала, не сводя с него глаз. Сердце ее стучало и замирало. Стало невыносимо: он обернул к ней мертво-бледное лицо свое; губы его бессильно кривились, усиливаясь что-то выговорить. Ужас прошел по сердцу Сони.
— Что с вами? — повторила она, слегка от него отстраняясь.
— Ничего, Соня. Не пугайся… Вздор! Право, если рассудить, — вздор, — бормотал он с видом себя не помнящего человека в бреду. — Зачем только тебя-то я пришел мучить? — прибавил он вдруг, смотря на нее. — Право.
Зачем? Я все задаю себе этот вопрос, Соня…
Он, может быть, и задавал себе этот вопрос четверть часа назад, но теперь проговорил в полном бессилии, едва себя сознавая и ощущая беспрерывную дрожь во всем своем теле.
— Ох, как вы мучаетесь! — с страданием произнесла она, вглядываясь в него.
— Все вздор!… Вот что, Соня (он вдруг отчего-то улыбнулся, как-то бледно и бессильно, секунды на две), — помнишь ты, что я вчера хотел тебе сказать?
Соня беспокойно ждала.
— Я сказал, уходя, что, может быть, прощаюсь с тобой навсегда, но что если приду сегодня, то скажу тебе… кто убил Лизавету.
Она вдруг задрожала всем телом.
— Ну так вот, я и пришел сказать.
— Так вы это в самом деле вчера… — с трудом прошептала она, — почему ж вы знаете? — быстро спросила она, как будто вдруг опомнившись.
Соня начала дышать с трудом. Лицо становилось все бледнее и бледнее.
Она помолчала с минуту.
— Нашли, что ли, его? — робко спросила она.
— Так как же вы про это знаете? — опять чуть слышно спросила она, и опять почти после минутного молчания.
Он обернулся к ней и пристально-пристально посмотрел на нее.
— Угадай, — проговорил он с прежнею искривленною и бессильною улыбкой.
Точно конвульсии пробежали по всему ее телу.
— Да вы… меня… что же вы меня так… пугаете? — проговорила она, улыбаясь как ребенок.
— Стало быть, я с ним приятель большой… коли знаю, — продолжал Раскольников, неотступно продолжая смотреть в ее лицо, точно уже был не в силах отвести глаз, — он Лизавету эту… убить не хотел… Он ее… убил нечаянно… Он старуху убить хотел… когда она была одна… и пришел… А тут вошла Лизавета… Он тут… и ее убил.
Прошла еще ужасная минута. Оба все глядели друг на друга.
— Так не можешь угадать-то? — спросил он вдруг, с тем ощущением, как бы бросался вниз с колокольни.
— Н-нет, — чуть слышно прошептала Соня.
И как только он сказал это, опять одно прежнее, знакомое ощущение оледенило вдруг его душу: он смотрел на нее и вдруг, в ее лице, как бы увидел лицо Лизаветы. Он ярко запомнил выражение лица Лизаветы, когда он приближался к ней тогда с топором, а она отходила от него к стене, выставив вперед руку, с совершенно детским испугом в лице, точь-в-точь как маленькие дети, когда они вдруг начинают чего-нибудь пугаться, смотрят неподвижно и беспокойно на пугающий их предмет, отстраняются назад и, протягивая вперед ручонку, готовятся заплакать. Почти то же самое случилось теперь и с Соней: так же бессильно, с тем же испугом, смотрела она на него несколько времени и вдруг, выставив вперед левую руку, слегка, чуть-чуть, уперлась ему пальцами в грудь и медленно стала подниматься с кровати, все более и более от него отстраняясь, и все неподвижнее становился ее взгляд на него. Ужас ее вдруг сообщился и ему: точно такой же испуг показался и в его лице, точно так же и он стал смотреть на нее, и почти даже с тою же детскою улыбкой.
Ритм дождя, стр. 31
Вглядываясь в его лицо, она пыталась определить, действительно ли он хочет получить ответ или просто издевается над ней.
— Произошла ошибка, — сказала она. — Я не за тем спускалась вниз.
— Я боялась, что разобьется стекло. Кто-то швырял камешки в мое окно.
— Неужели? А вам это не померещилось?
— Вы, конечно же, никого не видели под моим окном?
Он пожал плечами:
— Я так и думала! — торжествующе заявила она. — Потому что это были вы сам.
Джейк, не отвечая, снова направился к ней. Пришлось отступать в гостиную. Судя по блеску в его глазах, он что-то задумал. С каждым его шагом сердце ее стучало сильнее и сильнее. Спасаясь и от него, и от самой себя, Дэнни юркнула в гостиную, пробежала по мягкому пушистому ковру к задернутым шторам и спряталась за ними. Но уже через пару секунд шторы были откинуты и Джейк стоял перед ней, улыбаясь во весь рот.
— Я ведь предупреждал вас, что может произойти, если вы снова встретитесь мне ночью.
Он погладил ее волосы и задержал ладонь на локоне. Дэнни пришлось приложить всю свою волю, чтобы не прижаться к его руке щекой.
— Я думаю, нам необходимо остановиться, — прошептала она. — Только подумайте, что мы делаем!
— Нам с тобой все равно никогда не расстаться. Перестань быть угрюмой. Мне нравится твоя улыбка.
Джейк наклонил к ней голову, и в последней попытке сопротивления она уперлась руками ему в грудь.
— Мы не можем делать этого!
— О, я думаю, ты удивишься тому, как хорошо мы можем это делать!
Его губы прикоснулись к ее губам, и Дэнни уже не смогла сдержать стон нарастающего желания. Джейк обнял ее за талию, прижимая к себе. Жар его тела распространился по всем ее жилам, и остатки сопротивления растворились в этом общем жаре.
Когда их губы слились, она обхватила Джейка за плечи. Щетина колола ей подбородок, но она не замечала этого, только чувствовала силу его рук. Он доводил ее до беспамятства, пробуждая все возрастающее желание.
Джейк опустил руки на ее плечи, потом на грудь, и она выгнулась от чудесного прикосновения. Джейк застонал, словно впервые пробуя нечто неведомое и великолепное. Дэнни снова прильнула к его губам.
Часы в гостиной пробили час, и Джейк отстранился от нее, как будто их время истекло. Она воспользовалась этим моментом, чтобы перевести дыхание и попробовать остановиться.
— Нам надо держать себя в руках! — сказала она, стараясь быть строгой.
Собрав в пригоршни ее волосы, Джейк откинул ее голову, чтобы заглянуть в глаза.
— Теперь это уже невозможно, моя прелесть.
Их губы снова слились, и она обвила его шею руками, чтобы прижаться сильнее. Сердце ее билось как сумасшедшее от сладостных ощущений.
Джейк расстегнул застежку на ее накидке, и накидка соскользнула с плеч; только тонкая ночная рубашка скрывала теперь ее вздымающуюся грудь. Он отстранился, чтобы взглядом окинуть ее и ласкать глазами.
— Я никого не желал так сильно, как тебя, Дэнни.
Это признание пронизало ее сотнями искр. Джейк наклонил голову, целуя ее шею, и стал спускаться ниже, туда, где дрожали и набухали два бутона. Она обнаружила, что прижимает его крепче, с языка готова была сорваться мольба о том, чтобы он никогда не останавливался.
Ладони его скользнули вниз и приподняли ее рубашку до талии. Затем он взял ее на руки и положил на мягкий ковер.
На некоторое время он словно куда-то пропал, и Дэнни затосковала по его теплу. Но вскоре он снова склонился над ней, целуя ее грудь. Дэнни инстинктивно выгнулась, желая полного слияния.
— О Боже! — со вздохом произнес он. — Ты доведешь меня до пика, хотя мы еще и не начинали.
Просунув одну руку ей под спину, он слегка приподнял ее. Дэнни открыла глаза и увидела его большое мускулистое тело на своем.
— Джейк! — проговорила она в истоме едва слышно.
— Я хочу, чтобы ты шептала мое имя, Дэнни, — так же тихо сказал он. — Я хочу, чтобы только это имя ты шептала.
Жар начал возрастать глубоко внутри нее, распространяя яростные вспышки по всему животу.
Джейк застонал и, тяжело дыша, прошептал:
— Я хочу тебя, Дэнни. Хочу получить всю тебя.
Он накрыл ее рот и одним глубоким и могучим толчком достиг самых глубин ее тела. Дэнни поняла, что это все, что он навеки получил ее душу.
Наступившая боль была острой, но быстрой, и они растворились друг в друге. Когда он попытался выйти из нее, она притянула его обратно.
— Тебе не больно? — спросил он.
— Немножко больно, — прошептала она.
Он поцеловал ее нежно и крепко.
— И все равно продолжать?
Он чуть отодвинулся, и боль сменилась невероятным ощущением пульсирующего наслаждения, от которого перехватило дыхание. Наблюдая за ней, он полностью отстранился, затем снова слился с ней, и Дэнни протяжно и сладостно застонала. Он шептал ей что-то на ухо — сладкие, соблазнительные слова, еще больше разжигавшие пламя.
Тысячи крохотных лучиков окружили ее и взорвались вспышкой, подобной вспышке молнии. Она выгнулась, каждый мускул ее тела напрягся от взрыва непередаваемых ощущений, и она подумала, что вот-вот умрет.
Джейк целовал и целовал ее, нашептывая, как она восхитительна. Дэнни лежала в его объятиях, купаясь в наслаждении.
Ее тело еще дрожало от пережитого потрясения, когда он поднялся и стал одеваться. Согретая ранее его теплом, она почувствовала прохладу и содрогнулась. Джейк застегивал рубашку, и ей захотелось, чтобы он сказал что-нибудь ласковое, успокоил ее. А он приглаживал волосы и казался таким спокойным по сравнению с ней, еще обуреваемой эмоциями.
— Я отведу тебя в твою комнату, — сказал Джейк.
Слезы наполнили ей глаза. Она неуверенно поднялась:
Но он подхватил Дэнни на руки и понес. Сопротивляться она уже не могла. Повернув ручку, Джейк локтем распахнул дверь, прошел в комнату и положил Дэнни на постель. Когда он собрался уходить, Дэнни всхлипнула. Он остановился:
— Не надо плакать. Это был секс, простой, как сама жизнь. Ты постепенно привыкнешь воспринимать это без особых душевных переживаний. А сейчас закрывай свои красивые глазки и засыпай.
Джейк оставил ее одну, разочарованную и ошеломленную. Стоило ему закрыть дверь, как она расплакалась навзрыд.
Джейк ходил по своей комнате, как разъяренный тигр по клетке. Все уже произошло, он добился своего, так почему же, черт побери, страстное желание не ослабевает в нем, вновь бьется, словно пульсирующий фонтан? Дэнни в порыве страсти шептала его имя, и этот звук сейчас эхом отдавался в голове, переполняя его страстью.
С досады Джейк ударил кулаком по шкафу. Для него становился очевидным тот факт, что избавиться от тяги к ней он не в силах.
Едва слышные звуки привлекли его внимание, и он подошел к стене, разделяющей их комнаты. Перед глазами промелькнуло видение обнаженной Дэниэллы, стонущей под ним, и он зажмурил глаза, пытаясь прогнать его. В прошлом он заканчивал свои отношения с женщинами просто и быстро, но на этот раз долго оставался с ней, лаская и шепча на ухо разные нежности. Почему же она плачет?
Рыдания за стеной усиливались, и прежнее видение сменилось другим: обиженная девочка клубочком свернулась на постели, оплакивая свою невинность и думая, что теперь она никому не нужна. Сердце его, казалось, готово было разорваться на части от жалости к ней.
Забыв, что на нем только трусы, Джейк покинул свою комнату, намереваясь утешить ее, чтобы она смогла заснуть. Он и сам толком не знал, как ее успокоить. Извинения, конечно же, ни к чему не приведут. Дэнни, возможно, ответит на них какой-нибудь резкостью, разозлит его, и дело кончится тем, что он еще больше обидит ее. Но и спокойно слушать рыдания он не мог.
Войдя в комнату, Джейк закрыл дверь. Мгновение ушло на то, чтобы глаза адаптировались в темноте, а затем он увидел ее — точно в той позе, в какой представлял: клубочком свернувшуюся на постели.
Бледная заплаканная она едва добралась до кровати
- ЖАНРЫ 363
- АВТОРЫ 290 335
- КНИГИ 702 437
- СЕРИИ 26 957
- ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 612 783
Паровоз пересекал бескрайные поля, покрытые туманом весенних испарений.
У Сергея Голицына было странное ощущение неповторимости всего, что он видит и делает. Паровоз на замедленном ходу проходил мост, и Сергей думал, что уже не услышит больше гудения металлических пролетов. Он оглядывался назад, на длинный товарный состав, и знал, что для него уже не будет извиваться цепь красных вагонов и платформ, что он не услышит тяжелого стука нагруженных вагонов и бойкого тарахтения порожняка. Он протирал на стоянках движущиеся части (то, что на языке паровозников кратко называется «движением») и физически чувствовал, что каждое прикосновение – последнее, и знакомые зазубринки уж не попадутся на глаза, и вот эту промасленную тряпку возьмут завтра другие, чужие руки. Он слышал голос своего отца, старого машиниста Тимофея Ивановича, и грусть расставания сдавливала горло: в последний раз звучат стариковские прочувствованные речи, завтра уже не поговоришь и не посмеешься с отцом и кто-то другой будет слушать притихшего старика.
– Тридцать шесть лет езжу, а все в этих местах, – говорил Тимофей Иванович, и сын без усилий понимал его в привычном грохоте машины. – И какие такие дороги в Сибири – не знаю, не пробовал. А была у меня большущая охота. Еще когда провел Николка дорогу в страну Маньчжурию, в порт Владивосток, я сразу задумался – махнуть бы туда… Интересно! Новые земли. Новые люди. Небось и говорят не по-нашему… свой у них язык, монгольская раса.
Кочегар Свиридов прислушивался, улыбался. Он, наверное, знал об этом больше Тимофея Ивановича и больше Сергея, – неизвестно, откуда брались у него сведения обо всем на свете.
Голос у Тимофея Ивановича был немного надтреснутый. Сергею казалось, что у отца в горле маленькие трещинки. Ему было до боли грустно, но он снисходительно усмехнулся и подмигнул Свиридову – чудак все-таки старик!
– У меня не вышло. А ты съездишь по отцовской мечте – расскажешь. И смотри хорошенько, примечай, вдумывайся. С хорошими людьми знакомство заводи, не стесняйся. От интересного знакомства всегда польза, обогащение личности.
Сергей сам вызвался ехать – его привлекали Дальний Восток, строительство, самостоятельность, проба своих сил, – но теперь вся заманчивость поездки забылась перед горечью близкой разлуки.
– Куда еще запрячут нас, – хмуро сказал он. Старик промолчал, высунулся в окошко. Он знал здесь каждую извилину пути и каждый кустик по краю полотна. Он мог бы вести поезд с закрытыми глазами, по чувству. И молчал просто для того, чтобы подумать. – Вот я вспомнил большие слова, – сказал он строго и продекламировал, торжественно подняв заскорузлый палец:
Вот так и тебе надо. Идти вперед с надеждою веселой. Да и то сказать, какая нынче может быть тяжелая судьба! Теперь судьба легкая. Вот только не оперился ты еще…
Сергей обиженно хмурился. «Не оперился еще»… Двадцатый год, помощник машиниста, а все не оперился!
Приближались к станции. Семафор задержал их. В окошко ворвался душный запах талой земли. Старик с ненавистью поглядел на станцию:
– Определенно на запасную загонят. Эта мне Кизиловка! Вечный простой…
Загнали на запасную. Тимофей Иванович молодо соскочил с паровоза и побежал ругаться с дежурным.
Сергей привычно, по заведенному правилу, протер «движение», привычно закурил от уголька папиросу, сел на ступеньку. Свиридов, как всегда, стоял рядом, но разговор не завязался: разлука чувствовалась уже так остро, что и слова не находились. И эта ступенька, и проклятая Кизиловка, и воркотня отца, и папироска, прикуренная от уголька, – ничего этого уже не будет…
Пришел отец. Полез на паровоз и долго возился там, ворча. Потом успокоился, закурил трубочку, сел на верхнюю ступеньку и только тогда вернулся к прежним мыслям.
– Да, вот так-то, сынок! Чего ж робеть на жизненном пути? Робеть никогда не надо. А ты знаешь, кто эти слова сказал?
Он с хитрецой покосился на сына. Сергей равнодушно смотрел в сторону.
– Не знаешь. А сказал это поэт Баратынский. В стихотворении под названием «Дельвигу». А Дельвиг, знаешь, кто был? Тоже поэт, Александру Сергеевичу Пушкину современник…
Не желая показаться неучем, Сергей передернул плечами и небрежно бросил:
– Как не знать! Он еще застрелил Пушкина на дуэли.
Тимофей Иванович даже затрясся весь, даже покраснел от гнева. И сын, поняв свою оплошность, тоже покраснел и оглянулся. Кочегар Свиридов стоял над ними, посмеиваясь.
– Дельвиг Пушкина застрелил! – восклицал старик, совсем расстроившись. – Дантес убил: Дантес-Геккерен, прощелыга, вертопрах проклятый! Ну, чему вас учили? Спутать Дельвига с Дантесом!
Сергей метнул на улыбающегося Свиридова сердитый взгляд, огрызнулся:
– Подумаешь, несчастье. Это мне и знать не к чему, – и уже смущенно добавил: – Всего не упомнишь… фамилии-то похожие.
Мимо, обгоняя их, прошел пассажирский скорый. Тимофей Иванович недружелюбно посмотрел ему вслед, вздохнул и сказал не то о поезде, не то о знаниях сына:
– Никуда это не годится.
Сергею было неловко. И черт его дернул за язык! Надо было соваться с этим Дельвигом – Дантесом. Без них есть о чем думать.
Старик снова завел разговор, для виду обращаясь к Свиридову.
– Нет у вас серьезности, у молодежи. Вот как Баратынский говорит:
А вы что вопрошаете? Только в кинематограф бегаете, да и тот немой, много не укажет…
– Да ты что, папа! Я же учусь, – раздражаясь не столько от упреков отца, сколько от усмешек Свиридова, буркнул Сергей.
– Ох-ох-ох! Учишься… – не унимался старик. – А как ты учишься? Большую правду надо знать, а у вас правда узенькая, с чужого слова, беспроникновенная… Вот ты гордишься – комсомолец. А я, по-твоему, – беспартийная серость. А ты Карла Маркса читал? А друга его, Фридриха Энгельса, читал? У него есть книга – небольшая, а великой мудрости книга, великой образованности. Называется «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Читал?
Свиридов перестал посмеиваться и сказал просто:
– Я читал эту книгу. Отчетливая книга. Только трудновато с первого разу.
Дежурный дал, наконец, сигнал отправки. Отец и сын весь перегон молчали. Дома, в своем депо, сдали паровоз, выкурили с напарниками папиросы. Зашли потолкаться в комитет. Все жалели Тимофея Ивановича:
– Сын уезжает, с кем же ты ездить будешь?
– Мне только свистнуть, ко мне всякий побежит. Паровоз-то у меня не простой – голицынский.
Когда шли к дому, старик заговорил все о том же – видимо, давал последнее отцовское наставление:
– Когда в тысяча девятьсот шестом году я попал в тюрьму, сидел со мной один поэт, огромный мыслитель, большой души. Жандармы били его, а он потом плакал и читал мне такие стихи: «Товарищ, верь, взойдет она, заря пленительного счастья…» И указал он мне тогда на наших учителей и рассказал мне про Карла Маркса и Фридриха Энгельса. И сказал: читай, парень, их большие мысли и радуйся, какие есть люди на свете… А ты что? Ты что читаешь?
– Это я проходил в кружке, – независимо сказал Сергей. – Биографии Маркса, Энгельса, Ленина…
– «Проходил, проходил»… Пройти можно улицу, можно перегон. А тут надо умом понять, сердцем почуять…
Уже виднелся их домик – бревенчатый, с желтыми ставнями, с желтым забором палисадника. Во дворе возились сестренки Сергея.
Читайте также: